Хайд - Расселл Крейг

Он подкрался к другому углу одного из пакгаузов, нырнул в новое пятно тьмы, на сей раз совсем близко к обветшалому строению, где проводилась сходка, дождался, когда за дверью скроется последний участник мероприятия, и мысленно выругался, осознав, что собрал так мало сведений для Хайда.

Мгновение поколебавшись, молодой человек решил, что единственный способ выполнить задание капитана – это все-таки поприсутствовать на сходке лично. Такая самодеятельность не противоречила указаниям Хайда, который велел ему держаться в тени, но и узнать как можно больше об окружении Маккендрика. Других вариантов добыть хоть что-то для отчета у него не было.

Сделав глубокий вдох, детектив-констебль на испытательном сроке Иэн Поллок целеустремленно зашагал к свету, который струился на крыльцо обветшалого здания и на стоявшую у двери женскую фигуру.

Глава 20

Элспет Локвуд встала спозаранку и начала готовиться к важному дню. Отец, всегда уходивший в контору своего универмага еще до рассвета, договорился о ее встрече с управляющими всех отделов этим утром, и она твердо была намерена произвести хорошее впечатление как на родителя, так и на его персонал.

Элспет считала, что это первый шаг на пути признания отцом ее права унаследовать семейный бизнес. Поскольку никаких шансов на скорое замужество не было, Джеймс Локвуд вынужден был смириться с тем, что его дочь в конечном счете может стать единственной, кому предстоит определять судьбу фамильного дела.

Служанка – невысокая темноволосая иммигрантка из Ирландии по имени Дейрдре – достала из платяного шкафа по указанию Элспет темно-синие юбку и жакет с жаккардовой блузкой в кремовых тонах, затем помогла одеться. Комнаты у Элспет были светлые – через высокие георгианские окна в них падали лучи утреннего солнца, в которых кружились золотистые пылинки.

Элспет заканчивала утренний туалет с непринужденностью и неспешной грацией – окажись поблизости сторонний наблюдатель, которого, конечно же, тут быть не могло, он не заметил бы в этой сцене ничего странного: незамужняя дочь типичного представителя зажиточного класса готовится к выходу в город. Между тем за ее спокойной внешностью скрывалась невыносимая мука, от которой внутри у Элспет все кричало от боли. Каждую секунду ей приходилось подавлять собственные эмоции, обуздывая нечеловеческий ужас. «Нужно держать себя в руках, – твердила она себе, – сегодня как никогда нужно».

Это продолжалось с той ночи в низине, где стоял дом под названием «Круннах».

Жизнь, лишенная красок и удовольствий, бросила Элспет Локвуд в объятия Фредерика Баллора, в пучину страсти и гедонизма. С самого начала она понимала, что для нее эти отношения – всего лишь кратковременный самообман, тайная попытка противостоять общественной морали, правилам, навязанным ее классом, и запретам, наложенным на представительниц ее пола, возможность предаться распутству и пуститься в любовную авантюру. Фредерик дал ей освобождение, жажду жизни, бурю эмоций, но все остальное, чему он ее учил – весь этот политизированный панкельтизм, тайная псевдофилософия, религиозная мистика – раньше казалось ей смехотворной чушью. Ритуалы, язычество, все, связанное с Leabhar ant-Saoghail Eile — якобы забытой «Книгой иномирья», – до сих пор представлялось нелепицей.

Но потом она увидела его своими глазами – иномирье, обещанное Фредериком. Вот только это иномирье было совсем не таким, каким он его описывал. Элспет заглянула в страшное место и узрела иную реальность, познала иную, наводящую ужас истину.

И теперь она не могла выбросить это из головы. Как будто дверь в тот мир закрылась не до конца и какая-то его часть проникла в нашу реальность вслед за Элспет.

То и дело в солидной, надежной архитектуре реального мира проявлялись незвано-непрошено элементы того страшного места. Проявлялись всего на секунду – а может, на долю мгновения, но этого было достаточно, чтобы отвлечь Элспет от того, что она говорила или делала, заставить споткнуться или оцепенеть, почувствовав, как все ее существо пронзает ослепительная молния ужаса.

У нее стали возникать видения. Узор на обоях вдруг начинал приходить в движение, извивался змеями, закручивался спиралями, струился по стенам, как петроглифы на менгире, на Темном Человеке. Отблески лампы или вечернего солнца в оконном стекле или хрустальном бокале вдруг вспыхивали на миг багрянцем, кровавым пламенем, будто там отражался чудовищный одноглазый исполин. Порой она замирала на улице в разгар дня на ярком солнце – какая-нибудь тень вдруг начинала чернеть, густеть, двигаться самостоятельно, словно обретала осязаемую, органическую форму и готовилась наброситься на Элспет, чтобы утянуть ее во мрак.

Подобный морок длился доли мгновений, был всего лишь мимолетным впечатлением, таким смутным, что мозг не успевал четко его зафиксировать, но этого хватало, чтобы сотрясти основы привычного ей мироздания и заставить ее страдать.

У Элспет Локвуд было два возможных объяснения происходящему. Первое: иномирье, темная вселенная, параллельная нашей, действительно существует, и она, Элспет, открыла что-то вроде портала, ведущего туда. Второе выглядело проще: она сошла с ума. Зелье, которым ее опоили, вызвало нарушения в работе мозга. Из этих двух объяснений первое пугало Элспет куда сильнее, поскольку, окажись оно верным, уже ничего нельзя было бы исправить, и спастись тоже невозможно. Второе скорее утешало, потому что в этом случае она могла бы тайно обратиться к врачам за помощью.

Элспет сделала глубокий вдох, и служанка, помогавшая ей одеться, отступила на шаг.

– Подай мне шляпку, Дейрдре, – улыбнулась Элспет. – Сегодня надо наведаться в универмаг.

Шагая по Новому городу, Элспет радовалась прохладному ветру, который, как по линейке, обводил строгие геометрические формы улиц и площадей. Небо было ясным, и в нем переливалось позднеосеннее солнце – яркое, но лишенное тепла. Холодный прозрачный свет, пронизывающий воздух, действовал на Элспет успокаивающе. Она привыкла к холоду, он был созвучен ее природе. Элспет знала, что наделена зимней душой; ее тип личности шотландцы называли cauldrife[40]. Она думала, Фредерик спасет ее от этой вечной мерзлоты, но вместо тепла он принес сокрушительное пламя.

Когда Элспет переходила улицу Георга, ветер, разгулявшийся на просторах бульваров, подталкивал ее в спину. Спускаясь по Замковой улице, она взглянула вниз – на улицу Принцев, на сады. Над ними к бледно-голубому шелковому покрову небес возносилась скала, увенчанная замком на пике, – еще один оплот незыблемости Эдинбурга.

А потом вдруг что-то изменилось.

Элспет резко остановилась, задохнувшись. Вокруг все как будто застыло, и она словно сама заледенела на полушаге. В тот же миг небо над Эдинбургским замком потемнело стремительным и неестественным образом, окрасившись в кроваво-красные, медные и пурпурные тона – нездешние, тошнотворные. Вверх взметнулись столбы черного, закопченного, вихрящегося дыма – он казался пятнистым, будто вместе с ним к небу неслись хлопья сажи. И снова Элспет услышала тот пронзительный, вибрирующе-визжащий звук, то ли скрип, то ли вой, который звучал у нее в голове, когда она смотрела через мертвый глаз Фредерика в адскую бездну.

Монстр вырос над замком – могучая темная фигура распрямилась, заполнив собой растерзанное небо. Элспет смотрела на него секунду – и целую вечность. Его кожа бугрилась волдырями, словно от жара; единственный глаз ослепительно сверкал алым над клювом-ртом.

Над городом возвышался Балор – одноокий властелин демонов.

Эдинбург потерял всю свою солидность и основательность, сделался уязвимым и хрупким под зловещим взором исполина. Элспет поняла, что через мгновение и она сама, и все люди вокруг нее будут освежеваны заживо этим взглядом – ее кожа уже иссохла и начинала лопаться от зноя, ее бессмертная плоть пошла пузырями, а тело утягивал за собой в бесконечное вращение неугасимый огненный вихрь.