Эллис Питерс - Исповедь монаха
— На полпути к Элфорду, по ближней дороге. Она лежала прямо возле тропы. И похоже, лежала недолго, под ней был снег. На нее напали, когда она уже возвращалась обратно.
— Думаешь, — сказала Эмма, понизив голос, — она была в Элфорде?
— Где же еще? Этой-то дорогой! Я послал туда Эдреда с людьми, он точно узнает, была она там или нет, и если была, то с кем говорила. Они, должно быть, через час вернутся, но с новостями или нет, бог весть!
Они оба старательно обходили суть дела и избегали упоминать Росселина или вслух высказывать причины, которые могли заставить Эдгиту мчаться куда-то среди ночи. И неспроста: слух о происшедшем переполошил весь Вайверс и достиг даже тех, кто работал в псарнях и на конюшнях и обычно узнавал обо всем в последнюю очередь; и теперь все без исключения обитатели манора, охваченные общей тревогой, собрались в доме. Домашние слуги сбивались в беспорядочные кучки в каждом углу просторного холла, а из-за их плеч робко выглядывали дворовые — им было не заставить себя вернуться к своим прямым обязанностям или, в конце-то концов, мирно отдыхать от дневных трудов, пока тут, в доме, не произойдет нечто такое, что расставило бы все по своим местам и позволило им разойтись со спокойной душой. Среди всей этой толпы по пальцам можно было пересчитать тех, кто пользовался безраздельным доверием своего господина и был посвящен в тайну запретной любви его сына Росселина, тем не менее многие наверняка уже смекнули, откуда ветер дует и почему Элисенду так поспешно выдают замуж. Так что в присутствии всей этой компании не следовало слишком распускать язык.
А тут еще — мало им было хлопот! — из своих покоев наверху спустился Жан де Перронет, в том же костюме, какой был на нем во время ужина. Значит, хоть он из вежливости и удалился, но спать так и не лег. И брат Хэлвин тоже встал со своей постели и теперь сидел тут, встревоженный и молчаливый. Все, кого эта ночь застала под крышей Вайверса, потихоньку, почти украдкой, стекались в холл.
Все, да не все. Кадфаэль еще раз обвел взглядом собравшихся и убедился, что одного действующего лица не хватает. В отличие от других, кого внутренний голос толкал примкнуть к остальным, Элисенда предпочла уединиться.
Перронет, судя по выражению его лица, многое передумал за то время что прошло с момента, когда подчинившись воле хозяина, он остался в доме вместо того, чтобы принять участие в поисках. Когда он вошел в холл, лицо его было сурово и замкнуто и догадаться о том, что творилось у него в душе и в мыслях, не смог бы никто. Он неспеша оглядел молчаливый, скорбный круг присутствующих и наконец остановил взгляд на Сенреде, который стоял понурив голову возле самого очага и глядел невидящим взглядом на языки пламени. От его сапог поднимался пар.
— Если я правильно понимаю, — осторожно начал Перронет, — дело приняло дурной оборот. Вы нашли пропавшую служанку?
— Да, мы нашли ее, — ответил Сенред.
— С ней что-то случилось? Неужто худшее? Скажите, она мертва?
— Да, мертва, но не мороз тому виной. Ее зарезали, — сказал Сенред уже без всяких околичностей, — и оставили лежать там же, на обочине. И все шито-крыто, нигде ни души, хотя преступление совершено недавно, уже после того, как пошел снег.
— Она без малого восемнадцать лет у нас прожила, — сказала Эмма, сцепив руки под грудью и горестно сжимая и разжимая пальцы. — Бедная она, горемычная, такой конец встретить!.. Это ж надо — погибнуть от руки какого-то паршивого бродяги, лежать-околевать на дороге! Врагу не пожелаешь такой смерти!
— Мне очень жаль, — сказал Перронет, — что вас постигло такое горе и что случилось это именно сейчас. Но скажите, не может ли быть, что обстоятельства, приведшие меня в ваш дом, и жестокая смерть этой женщины как-то между собой связаны?
— Нет! — воскликнули в один голос муж и жена даже не потому, что пытались обманом ввести своего гостя в заблуждение, а потому что сами всеми силами отталкивали от себя страшную догадку, запрещали себе об этом думать.
— Нет, — снова повторил Сенред, уже спокойнее. — Молю бога, чтобы это было не так, и уверен, что это не так. Это жестокая, нелепая случайность, но не более того.
— Да, по воле случая порой совершаются большие несчастья, — вежливо, но довольно-таки сдержанно согласился Перронет. — И это может омрачить любой праздник, даже свадьбу. Не угодно ли вам отложить наше бракосочетание хотя бы на день?
— Нет-нет, к чему? Это наша печаль, ты тут вовсе ни при чем. Другое дело, что произошло убийство, и я обязан уведомить об этом шерифа и выслать людей на поиски злодея. Насколько я знаю, родственников у нее нет, так что хоронить ее придется нам самим. Мы выполним все, что требуется. И на тебе это никак не должно отразиться.
— Боюсь, что уже отразилось, — промолвил Перронет, — не на мне, так на Элисенде. Если не ошибаюсь, эта женщина ее няня, и она была дорога ее сердцу.
— Верно. И это еще одна причина, почему лучше поскорее увезти ее отсюда — в другой дом, в другую жизнь. — Тут он поглядел вокруг, ища глазами Элисенду, впервые как вернулся после поисков, и крайне удивился, не обнаружив ее среди женщин, но одновременно с облегчением вздохнул: дело и без того запутанное, а ее присутствие осложнило бы все еще больше. Если ей удалось заставить себя уснуть, тем лучше, пусть себе спит. Дурные новости подождут до утра. Из комнаты, где приводили в порядок тело Эдгиты, гуськом потянулись служанки. Они сделали все, что могли, и теперь, разбившись на кучки, бестолково перетаптывались в холле, испуганные и пришибленные. Сенред недовольно повел плечами, словно желая физически освободиться от их тягостного присутствия. — Эмма, вели женщинам разойтись и ложиться спать. Они свое дело сделали и нечего им тут толкаться. Да и вам, друзья мои, пора преклонить головы. Все, что можно было сделать, уже сделано. Теперь надо набраться терпения и послушать, какие новости привезет из Элфорда Эдред. Однако я не вижу нужды в том, что бы все лишали себя сна. — И повернувшись к Перронету, он добавил: — Я послал Эдреда и с ним еще двоих к моему сюзерену известить его о случившемся. В наших краях так заведено, что о всяком убийстве следует доносить ему лично. И он не меньше меня самого будет этим обеспокоен и примет необходимые меры. А мы, Жан, с твоего позволения, перейдем в солар. Здесь, в холле, люди пусть устраиваются на ночь.
Глядя на мрачное, озабоченное лицо Сенреда, Кадфаэль подумал, что у него бы гора с плеч свалилась, если бы Перронет еще раз галантно устранился и предпочел бы не вмешиваться в жизнь чужого дома, но, увы, теперь рассчитывать на это не приходилось. И как бы он ни ходил кругами вокруг да около, лишь бы скрыть истинную причину, по которой его управляющий был направлен в Элфорд, неразрывная связь этого места с разыгравшейся трагедией становилась слишком очевидной и рано или поздно должна была окончательно открыться. А Сенред был не тот человек, чтобы без зазрения совести врать и изворачиваться — он этого не любил, да, по правде сказать, и не умел.
Женщины привыкли повиноваться, и по команде сразу же разошлись, испуганно перешептываясь на ходу. Мужчины затушили все факелы, кроме двух у входной двери, иначе вошедшим с улицы было бы не видно, куда ступать, и позаботились о том, чтобы огонь в очаге потихоньку горел до утра. Перронет вслед за хозяином дома направился в солар. На пороге Сенред обернулся и подал Кадфаэлю знак присоединиться к ним.
— Ты наш свидетель, святой брат. Ты сможешь подтвердить, где и как мы ее нашли. Да ведь ты же сам и приметил, что на нее напали, уже когда снег пошел. Может, подождешь с нами моего управляющего, послушаем, какие новости он нам доставит?
При этом ни словом, ни намеком хозяин не дал понять брату Хэлвину, что приглашение в равной степени относится и к нему тоже, а во взгляде Кадфаэля Хэлвин прочел скорее предостережение воздержаться от подобного шага, нежели настоятельную рекомендацию его совершить. Но Хэлвин совету не внял и предпочел сделать по-своему. События развивались таким образом, что неизбежно давали обильную пищу для размышлений, особенно если иметь в виду возложенную на него обязанность в самом скором времени благословить перед богом брачный союз — тогда как одно только намерение заключить этот союз уже привело к гибели человека. Он испытывал настоятельную потребность самому разобраться, чем в действительности были вызваны все эти ночные походы и, если потребуется, сложить с себя всякие обязательства. Решительно сжав губы, он заковылял вслед за удалявшейся троицей — сначала медленно, с трудом переставляя костыли по тростниковым циновкам, устилавшим каменный пол холла, а потом гулко постукивая ими по дощатому настилу солара. Там он устроился на скамье в самом темном углу, как бы давая понять, что не претендует на внимание, но желает услышать все из первых уст. Сенред же понуро сел к столу и, раздвинув в сторону локти, обхватил голову своими большими, крепкими руками.
