Майкл Кокс - Смысл ночи
Как же мне отомстить? Снова и снова возвращаясь к этому вопросу, я напряженно обдумывал, каким образом мне причинить Фебу Даунту такие же страдания, какие претерпел я, и измышлял самые разные способы разрушить его планы на будущее. От Легриса я знал, что сейчас он учится в Кембридже, — они оба поступили в Королевский колледж. Даунт, как и предполагалось, получил Ньюкаслскую стипендию, и в колледже на него возлагались большие ожидания, какие естественно связывать с обладателями подобной награды. Конечно же, он по-прежнему проявлял замечательные способности в учебе, но по-прежнему обнаруживал склонность к недисциплинированности, которая вызвала бы суровое осуждение у его педантичного отца. Старый друг эвенвудского пастора, доктор Пассингэм, старался по-отечески приглядывать за молодым человеком и изредка отправлял в Нортгемптоншир взвешенные отчеты о его успехах и поведении. В скором времени отчеты эти начали беспокоить доктора Даунта.
В своих посланиях Легрис сообщил мне о нескольких произошедших у него на глазах случаях, которые явственно свидетельствовали о низком нраве нашего общего знакомца и пренеприятным образом подтверждали обоснованность тревоги, что все отчетливее сквозила в участившейся переписке между главой Тринити-колледжа и приходским священником Эвенвуда.
Первый еще можно счесть простой студенческой шалостью (хотя преподобный истолковал выходку своего сына иначе, когда узнал о ней). Получив от декана мягкий выговор за какой-то незначительный проступок, молодой Даунт оставил у двери означенного джентльмена плетеную корзину с запиской «С наилучшими пожеланиями от мистера Даунта». В корзине оказались дохлая кошка и пять освежеванных крыс. Будучи призван к ответу и подвергнут допросу, Даунт хладнокровно настаивал на своей невиновности, утверждая, что не стал бы прикреплять к корзине записку с собственным именем, будь это его рук дело.
Второй случай еще нагляднее показывает, сколь гнусный склад приобретал характер Даунта.
Он удостоился приглашения на обед к провосту. Во главе стола восседал доктор Оукс,[74] увлеченный дискуссией с инспектором колледжа, епископом Кейем; а по обе стороны от него располагалось еще около дюжины гостей, непринужденно беседовавших между собой. Даунт, один из трех присутствовавших там первокурсников, занимал место рядом с Легрисом, а прямо напротив него сидел старший научный сотрудник колледжа доктор Джордж Макстон — господин преклонного возраста, весьма тугой на ухо.
Ближе к концу трапезы Даунт подался вперед и спросил, растянув рот в улыбке:
— Ну-с, доктор Макстон, приятно ли вы проводите время?
Славный джентльмен, увидев, что к нему обращаются, но не разобрав слов в общем гуле голосов, просто улыбнулся и кивнул в ответ.
— По-вашему, пиршество удалось на славу, так ведь, старый болван?
Снова кивок.
— Едва съедобные устрицы, отвратительный окорок, убийственно скучные разговоры — и все это вам вполне по вкусу, — произнес Даунт, не убирая с лица улыбки. — Какое же вы ничтожество!
Он еще несколько минут продолжал в том же грубом и оскорбительном духе, высказываясь нелестнейшим образом в адрес бедного тугоухого джентльмена напротив с таким видом, словно беседовал с ним на самые обычные темы. И все это время доктор Макстон, не ведая об истинном содержании обращенных к нему речей, отвечал молодому наглецу безмолвными изъявлениями трогательной учтивости. А Даунт все не унимался и, по-прежнему улыбаясь, с наслаждением унижал и оскорблял своего соседа по столу. Такое поведение, заметил Легрис, никоим образом не подобало джентльмену.
Имелись и другие — на самом деле многочисленные — примеры подобного поведения Даунта, свидетельствовавшие о природных безнравственности и самовлюбленности. Я жадно прочитывал все сообщения Легриса, легшие в основу того, что впоследствии превратится в обширный кладезь информации, касающейся биографии и характера Феба Даунта.
Я отомщу Даунту. Это стало моим девизом. Но сначала я должен узнать своего врага, как себя самого: родственники, друзья, любимые места отдыха — все внешние обстоятельства жизни. А уже потом все внутренние побуждения: надежды и страхи, слабости и желания, честолюбивые мечты и самые потаенные уголки души. Только досконально изучив предмет под названием «Феб Даунт», я буду знать, куда нанести удар, который станет для него губительным. Пока же мне остается терпеливо ждать возвращения в Англию, где я и приступлю к осуществлению своих планов.
В Эвенвуде, после восьми лет напряженных трудов, работа доктора Даунта с библиотекой Дюпоров близилась к триумфальному завершению. Сие грандиозное предприятие приобрело широкую известность: в периодической печати регулярно появлялись отчетные статьи о продвижении дела, а публикации всего каталога с сопутствующими примечаниями и комментариями с нетерпением ожидало сообщество ученых и книжных коллекционеров как в Англии, так и на Континенте. В ходе работы пастор писал и получал сотни писем — лорд Тансор даже согласился нанять для него отдельного секретаря и в случае надобности отряжал на помощь своего личного секретаря, мистера Пола Картерета. И вот, благодаря усердному содействию двух ассистентов, а равно безграничному энтузиазму и неуемной энергии самого доктора Даунта, многолетний труд по составлению каталога теперь близился к концу.
Помощь мистера Картерета оказалась поистине неоценимой, особенно пригодились его обширные познания в истории рода Дюпоров, к которому принадлежал и он сам. Его доскональное знание семейного архива, хранившегося в несгораемой комнате Эвенвуда, позволило доктору Даунту точно выяснить, где, когда и у кого двадцать третий барон Тансор купил отдельные тома, а также установить происхождение ряда книг из коллекции, приобретенной ранее. Мистеру Картерету было также поручено важное и ответственное задание составить описательный каталог собрания манускриптов, вызывавшего у него повышенный интерес.
Лорд Тансор хотел получить просто высококачественную опись своей собственности; но он был не настолько узколоб и невежествен, чтобы не понимать истинное значение унаследованного имущества и не гордиться коллекцией, заложенной его дедом на благо потомков. Подсчитать денежную стоимость библиотеки в результате оказалось чрезвычайно трудно, можно было лишь с уверенностью сказать, что она практически бесценна. Но ее огромная нематериальная ценность бесспорно подтвердилась в ходе трудов доктора Даунта, и теперь она считалась одним из самых значимых книжных собраний в Европе. Одно это подтверждение вкупе с широкой известностью, которую приобрело его имя после публикации каталога, премного радовало лорда Тансора.
Интеллектуальные и художественные сокровища Библиотеки Дюпоров достались ему от деда через посредство отца. К кому они перейдут дальше? Возможно ли сделать так, чтобы они и впредь передавались из поколения в поколение, в целости и сохранности, и таким образом стали символом непрерывности рода, столь желанной его сердцу? Ведь в союзе со второй леди Тансор он так и не обрел наследника. С завершением работы над каталогом его светлость яснее прежнего осознал, сколь ненадежно его династическое положение. Его супруга превратилась в жалкое безвольное существо, несчастное и никчемное, покорно следовавшее за мужем повсюду, в городе и деревне. Казалось, никакой надежды не осталось.
Именно в ту пору лорд Тансор — подстрекаемый, подозреваю, своей дальней родственницей миссис Даунт — принялся оказывать знаки особого расположения пасторскому сыну. Нижеследующий рассказ основывается на сведениях, раздобытых мной через несколько лет после описываемых событий.
Во время летних студенческих каникул в 1839 году лорд Тансор начал изъявлять мнение, что сыну эвенвудского пастора пошло бы на пользу «немного рассеяться» — под каковым выражением его светлость подразумевал, что период невинного досуга не повредит даже настоящему ученому. Он высказал предположение, что несколько недель, проведенных в особняке на Парк-лейн, где и сам он собирается пожить вместе с леди Тансор, станут для юноши полезным развлечением. Мачеха упомянутого юноши чуть не мурлыкала от восторга, внимая воодушевленным речам лорда Тансора о том, сколь многое он может сделать для ее пасынка в части светского воспитания.
Сам же молодой человек в разговорах на предмет своего будущего после университета проявлял широту взглядов, наверняка тревожившую его отца, но едва ли удручавшую лорда Тансора. Одобрительные кивки последнего, сопровождавшие рассуждения студента о своих разнообразных перспективах после получения ученой степени — из которых ни одна не предполагала посвящения в духовный сан, а одна связывалась с литературной деятельностью, — беспомощный пастор прекрасно замечал и мысленно порицал.
