Антон Кротков - Загадка о русском экспрессе
Откровенно говоря, Сергею было приятно наблюдать замешательство дельца. Фронтовика многое раздражало в фабриканте. Его хозяйская манера поведения, сытая вальяжность. Тогда как после двух лет войны на улицах преобладали черные траурные платья и суровые гимнастерки безликого защитного цвета, лощеный барин расхаживал в элегантно-жизнерадостном светлом костюме. Он имел вид богатого туриста, за которым вагонные проводники втащили несколько огромных чемоданов. Сотни тысяч людей гибли в окопах, терпели лишения, а такие вот дельцы разных мастей жирели на военных заказах.
Но если Сергей лишь подумал об этом, то его подруга не постеснялась в лицо высказать Ретондову все, что она о нем думает.
— Сейчас в России хорошо живется лишь спекулянтам и капиталистам, — заявила Сонечка Стешнева. — На них пролился золотой дождь военных заказов. Газетчики сладострастно подсчитывают прибыли: пишут, что металлообрабатывающий завод братьев Бромлей с тысяча девятьсот четырнадцатого года уже получил почти восемьсот тысяч рублей прибыли. Владельцы завода Гужона заработали четыре миллиона рублей. Но главным финансовым рекордсменом называют завод «Богатырь», увеличивший прибыль с тысяча девятьсот четырнадцатого года в шесть раз! Еще больше обогатились банкиры. Гонку за прибылью оправдывают разными идейными мотивами и «купеческим духом». Однако нуворишами вроде вас движет только жажда наживы. Вы купаетесь в роскоши в своем мире, и вам дела нет до простых людей, которые теряют своих близких, голодают…
Промышленник изумленно отбивался от нападок неожиданно ополчившееся на него «гимназистки»:
— Милое дитя, за что вы так меня невзлюбили? Ведь я не сделал вам ничего плохого. Поверьте: на моих заводах куется победа над супостатом.
Но Соня сердито одернула растерявшегося миллионера, не привыкшего, что с ним так разговаривают.
— Победа куется в окопах, и платят за нее кровью, а не откатными взятками интендантским чиновникам и взяточникам из военного министерства. После страшного поражения наших войск в Восточной Пруссии, когда казалось, что не осталось ни одной семьи в Петрограде, которая бы не понесла тяжелую утрату, я случайно оказалась на залитом огнями, гремящем до утра разбитной музыкой бесстыдных канканов Невском. Наша семья заказала скромный ужин по случаю помолвки моей сестры. По соседству компания жирных «фурункулов» — так я называю паразитов, богатеющих на чужом горе, — нагло и роскошно угощала своих благодетелей — военных интендантов. В этот день газеты писали, что немцы полностью до последнего человека уничтожили гатчинский полк. Леса и поля Восточной Пруссии были устланы незахороненными трупами наших солдат. Весь день я видела, как со всех вокзалов двигались погребальные процессии с гробами погибших офицеров, которых должны были похоронить под полковыми церквами. Мрачная туча нависла над столицей. А эти «хозяева жизни» наперекор общему горю купали обнаженных девиц в наполненном французским шампанским бассейне, швыряли тысячи в оркестр. Вы тоже из их породы.
Страстный монолог девушки в форме сестры милосердия ненадолго прервало появление офицера из соседнего купе. Это был курьер, которого «кавалер» все-таки пригласил с согласия Князевой. В это время оказавшийся в непривычной для себя роли оправдывающегося промышленник продолжал приводить доводы в свою защиту:
— Вы заблуждаетесь, милое дитя. Я вовсе не паразит, каким вы по незнанию хотите меня представить.
Солидный делец принялся обстоятельно объяснять напавшей на него девчонке, что во многом благодаря Военно-промышленному комитету, который он представляет, фронт больше не испытывает недостатка в снарядах и в прочем военном имуществе.
— Мы так разогнали промышленность, что скоро полностью покроем потребности армии в пушках, патронах, винтовках, вагонах и автомобилях. В начале войны русская полевая артиллерия была обеспечена по тысяче снарядов на орудие, а теперь на каждую пушку приходится снарядов в четыре раза больше! Английский премьер-министр назвал это «русским чудом», а вы называете нас паразитами!
За промышленника вступилась Князева, которая мягко попыталась убедить юную максималистку, что нельзя всех причесывать под одну гребенку и что среди купцов и заводчиков тоже есть немало порядочных, искренне пекущихся об интересах Отечества людей. Но похоже, у девушки произошел нервный срыв, потому что она уже не могла остановиться и продолжала бросать в лицо фабриканту новые обвинения.
В конце концов уязвленный Ретондов потерял терпение и в сердцах бросил, что и среди сестер милосердия не все сплошь ангелы.
Это было правдой, которую на фронте знали все. Если в начале войны отношение фронтовиков к девушкам с красными крестами на одежде было очень уважительным, подчас даже благоговейным, то со временем сестра милосердия стала для многих фронтовиков символом разврата, «тылового свинства». Наряду с «мародерами тыла» и штабными офицерами, отсиживающимися вдали от передовой, фигура сестры милосердия стала символом легкомысленного поведения, продажности. Красный крест, бывший прежде символом чистого христианского милосердия, бескорыстной любви к ближнему, самопожертвования был опорочен в глазах солдат и офицеров, многие из которых теперь с ненавистью смотрели на женщин, которые вместо того, чтобы полностью посвящать себя заботе о раненых, искали выгоды и веселого времяпрепровождения. Появились термины «сестры утешения», «кузины милосердия», а штабные автомобили именовались в солдатских разговорах не иначе, как «сестровозами».
В некоторых госпиталях и санитарных поездах действительно господствовали весьма вольные нравы. На глазах солдат порой разыгрывались оргии с участием медицинского начальства, офицеров и медицинских сестер (сказывался и запрет на распространение спиртных напитков — госпиталь был единственным местом, где относительно легально и в любом количестве можно было достать спирт, известное распространение получило и употребление наркотиков для удовольствия).
В то же время некоторые профессиональные проститутки, подражая патриотической и элегантной моде дам высшего света, стали заманивать клиентов, облачившись в форму сестер Красного Креста. Очень популярными стали нелегально издаваемые, порнографические открытки с участием барышень-«сестричек». Однажды Сергею попалась на глаза такая непристойная карточка, называвшаяся «Первая помощь». На ней была запетлечена огромная очередь изголодавшихся по плотской любви солдат, стоящих перед палаткой, украшенной флагом Красного Креста. Солдаты с карикатурно увеличенными, возбужденными половыми органами ожидали, когда их вызовут «на прием», в то время как двое счастливчиков уже занимаются любовью с сестрами милосердия…
Неудивительно, что Соня восприняла слова дельца как прямое оскорбление в свой адрес:
— Оставьте ваши грязные намеки для других женщин, а с собой я так говорить не позволю! — гневно воскликнула она и почему-то обернулась на курьера — молодого человека лет двадцати пяти в чине поручика.
Тот сразу расправил плечи, почувствовав себя дамским заступником, и отчетливо произнес, обращаясь к штатскому грубияну:
— Вы не должны были так говорить с мадемуазель. Вы совершили грубую ошибку.
— Извольте, я готов компенсировать мадемуазель испорченное настроение. — Небрежным движением промышленник извлек из внутреннего кармана пиджака толстый бумажник.
В глазах поручика мелькнуло презрительное выражение.
— Вы снова глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что все можете купить. Еще осталась на свете бескорыстная порядочность. И вам придется извиниться.
Прозвучавшая фраза напомнила Сапогову окончание недавно подслушанного им разговора. Похожие слова курьер уже произносил, и совсем недавно — адресуя их неизвестному человеку, который скрылся раньше, чем Сергей сумел справиться с заевшим замком двери туалетной кабинки.
Широкоплечий фабрикант скрестил руки на груди и спокойно ответил поручику:
— Вы напрасно волнуетесь, милостивый государь. Честь дамы не задета. Просто мои слова были неверно истолкованы.
— Так вы будете извиняться или предпочитаете решить дело иным способом? — испытующе глядя на фабриканта, сухо поинтересовался поручик и расстегнул кобуру.
— Неужели наши доблестные офицеры с легкостью способны застрелить штатского по столь ничтожному поводу? — усмехнулся фабрикант, который демонстрировал завидное самообладание.
— А по-моему, повод более чем серьезен, — холодным официальным тоном настаивал курьер.
Сергей с немым восхищением наблюдал за развитием событий. Он и не предполагал, что посаженный в этот поезд фактически в качестве наживки курьер обладает столь горячим темпераментом.
