Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской
Промыкавшись первые полгода в столице, Алексей вошёл в стачку с тремя такими же, как он, молодыми холостяками. Мужчины отдавали по 35 рублей в месяц пожилой вдове коллежского советника, проживающей в доходном доме Роля на Спасской. Эта добропорядочная и аккуратная женщина готовила им за вложенные деньги ежедневный, сытный и вкусный обед из трёх блюд, с закусками и тестяным[75]. По воскресеньям добавлялось четвёртое блюдо — дичь или сиги. (Не забыть бы, кстати, занести ей деньги за март до отъезда!) С ужином было уже проще: Лыков покупал в зеленной лавке калёных яиц и ветчины и съедал их дома за самоваром. Из уцелевших денег он отсылал 20 рублей матери в Нижний Новгород; иногда, при наличии наградных, несколько больше. За вычетом всех указанных трат на руках оставалось не более 50 целковых. На эту сумму титулярный советник жил целый месяц, выкручиваясь, как мог. И ничего! Хватало даже на мелкие подарки Анюте, белошвейке с Итальянской улицы, которую Лыков завёл себе «для здоровья» год назад.
Известно, что ателье мод часто представляют из себя тайные дома свиданий. Скучающие богачки могут ускользнуть от своих надоевших, но ревнивых мужей только к портнихе. А там, в отдельной комнате с запорами, уже заставлен закусками и вином стол, и дожидается приятный знакомец. В углу за ширмами остывает кувшин с горячей водой, и таз приготовлен, и полотенце — всё это хозяйка ателье вставит потом в счёт за очередное платье. Насмотревшись на такие вольности, молодые белошвейки, которых у каждой «мадам» до дюжины, делаются весьма раскованы в поведении. Но, как честные девушки, они ищут себе не случайного клиента с трёшницей в потном кулаке, а милого дружка. И денег не берут, а принимают только подарки, всегда скромные (им дорого внимание). В столице по полицейской статистике проституцией занимается под десяток тысяч женщин, и каждая вторая из них болеет или болела сифилисом. Для одиноких, но разборчивых мужчин, как Лыков, белошвеки — лучший выход. Они не шляются с кем попало, а хранят верность своему дружку, пока тот сам не простится (обычно это происходит из-за женитьбы «воздахтора»). Весёлые, не думающие о завтрашнем дне, чистоплотные, не жадные и требующие только приветливого обращения, столичные гризетки созданы для лёгкой любви. (Правда, они и делают основные «поставки» в приюты для подкидышей…) Толстый богатый купец никогда не заполучит себе такую девушку — она не продётся, сколько ни предлагай. А стоило только Лыкову сложить пирожком пятак, оброненный Анютой в Александровском саду — и она сразу же в него влюбилась. Сильный, порядочный, ни с кем не повенчан — что ещё надо?
Алексей при знакомстве выдал себя за конторщика биржевой артели. Всё лето они встречались по воскресеньям у него на квартире. Осенью, когда открылись увеселительные заведения, начали ходить в комедию, в цирк и изредка в танц-классы. Последние Лыков терпеть не мог, но Анюта очень любила танцевать, и он поддавался на её уговоры. В заведении Самолётова (бывшем Марцинкевича) публика сделалась совсем уж неприличной. В первый же вечер Лыкову пришлось спустить с лестницы двух пьяных приказчиков; на следующий раз выбить зубы какому-то маниаку, задравшему тростью подол на барыне. После этого они взялись посещать «Орфеум» на Владимирской улице, в доме купца Кулебякина. За вход там брали аж по рублю с человека, предлагая танцы с буфетом, пение на разных языках и даже гимнастические упражнения. А однажды зашли в Русский семейный сад Егарёва, что на Офицерской, и там оказалось лучше всех. Шансонетки, шансонетки и шансонетки — на любой вкус, такие же молодые и весёлые, как и подружка Алексея. Притом артисты все отборные и умеют себя вести.
Изредка сыщик водил свою пассию в приличные трактиры, чаще всего после выдачи наградных. (Их присылают дважды в год, на Рождество и Пасху, обычно в размере оклада жалования). На ту же Пасху и на Масленицу посещали «народные театры» на Марсовом поле. Лыкову это буйное зрелище напоминало знаменитые Самокаты с Нижегородской ярмарки. Спектакли наподобие «Солдата-балагура», карусели, переносные панорамы, гимнасты с вольтижёрами[76], намазанные салом шесты для лазания, неизменная пантомима Берга, чудеса белой магии, кукольные театры и балаганы с зазывалами-клоунами. Обязательно присутствуют и уродцы. Девица Антуанетта без затруднений ставит на свой необъятный бюст поднос с кофейным прибором на шесть персон; женщина-обезьяна Юлия Пастрома демонстрирует за гривенник своё густо заросшее чёрным волосом лицо; дикий человек Антропофаг покрыт шерстью с головы до пят. Всюду огромная толпа простого люда, с гармошками и без оных. На Марсовом в такие дни продают только пиво, но публика поголовно пьяная, хотя настроены все дружелюбно. На гуляньях неизбежно присутствуют люди Виноградова и усиленные полицейские наряды от Адмиралтейской части. Алексей пытался было прятаться от коллегов, но это оказалось невозможным: каждый спешил с ним поздороваться и с любопытством глазел на Анютку. Пришлось частично сознаться девушке: сказал под большим секретом, что он сыскной агент. У полиции плохая репутация в обществе, и особенно среди бедноты, но выручал Путилин. Газеты много писали о его подвигах и мастерских расследованиях зверских убийств. Старик уже не у дел (это называется «командирован в распоряжение санкт-петербургского градоначальства»), но остаётся знаменитостью среди обывателей. Журналисты начали даже придумывать путилинские похождения, или перевирать подлинные, что ещё более нравилось невзыскательным читателям. Когда Анюта узнала, что её дружок близко знаком с Иваном Дмитриевичем — полюбила сыскного агента ещё крепче. У них теперь уговор — если увидит она Лыкова не в своей личине, и знак он ей никакой не подаёт, то проходит мимо, будто бы не знакомы. И в ателье своём помалкивает! Секреты эти девушке чрезвычайно нравятся. Когда-то титулярный советник увидит теперь свою весёлую подружку? Но пора за дело!
Итак, у него на крючке два злодея, и обоих нельзя арестовать. Большой Сохатый обещал разыскать Дубягу. У «ивана» свои возможности для поисков, которых нет у сыщика — вдруг получится? После короткого раздумья Алексей решил, как ему поступить с бандитом. Он привезёт ему новый паспорт и даст немного денег взаймы. Расскажет о засадах по всем адресам. И попросит разыскать-таки Московского Баранчика. Большой Сохатый поселится, где выберет, пропишется по паспорту и примется за поиски. Когда потребуется, Алексей легко обнаружит его по прописке и арестует.
Сложнее было со сторожем. Вот уж кого бы, по совести, надо повесить за ноги на Конной площади! Чтобы помучился перед тем, как подохнуть… Но закон не велит. Во-первых, нет никаких доказательств его вины, а слова к делу не пришьёшь. Во-вторых, преступники старше семидесяти лет освобождаются от тюрьмы и каторги. Им грозит только бессрочная ссылка, да и то в губернии европейской части России, а отнюдь не в Якутию. Старый душегуб извёл за свою жизнь не один десяток народу — и умрёт не наказанным. Ну, сошлют в Вологду… Ещё и пособие из казны станут выплачивать, чтобы с голоду не помер. И получится у него благодаря Лыкову обеспеченная старость!
Лыков так и не изобрёл, как ему поступить с Пахомом-Кривым. Приедет шеф, доложу, решил он; у Павла Афанасьевича голова не чета моей, он что-нибудь придумает. Пора было наведаться в родной департамент.
Действительно, Цур-Гозен передал титулярному советнику две телеграммы от Благово, присланные из Берлина. Шеф приказывал своему ученику сделать два визита. Первый: сходить к барону Таубе в Военно-Учёный комитет и выяснить кое-что о немцах. А именно, извещены ли они, по сведениям военной разведки, о наличии секретного русско-французского протокола. Если извещены, то как, через кого, и имеют ли самый экземпляр протокола. Второй: навестить коллежского советника Семякина и расспросить его о связях террористов с раскольниками в Москве; вдруг там всплывёт фамилия убитого рогожца…
Семякин заведывал третьим делопроизводством Департамента полиции, самым ответственным и секретным. Именно оно занимается политическим сыском в империи и даже за её пределами. Унаследовав от Третьего отделения это ремесло вместе с архивами и частью агентуры, делопроизводство организует теперь борьбу с террористами. Задача трудная, работа грязная. Лыков начинал свою службу в департаменте именно здесь, и даже проболтался полгода в Швейцарии в качестве наружника, пока Благово не вернул его к любимым уголовничкам…
Семякин, молодящийся блондин, принял бывшего подчинённого с удивлением:
— Что, опять фартовые с политиками снюхались? Фроленко-то твой сидит, голубчик, в Петропавловке. Могу ему за то, что он тебя в Нижнем подстрелил, режим ужесточить. Хочешь? Только скажи!
— Лежачего не бьют, Георгий Константинович. Бог с ним. Вы мне лучше кое-что другое растолкуйте.
