Ирина Глебова - Кровная добыча
– Я помню, дядя, у него были такие добрые глаза, такой голос! Не мог государь решиться пролить кровь своего народа, думал, что отречение остановит распри.
– И все же, – Викентий Павлович вздохнул, – император должен был вспомнить исторические примеры и сделать выводы.
– Какие примеры?
– Забыл? Я напомню. Людовик Шестнадцатый тоже был человеком доброго сердца, не мот и не гуляка, любил только жену, столярничал, карты чертил, кузнечным делом занимался. И поддавался постепенно, уступал позицию за позицией тем, кто потом его казнил. Сначала соглашается на созыв Генеральных Штатов, потом, когда взяли Бастилию, утвердил декрет об отмене феодальных привилегий, согласился с конституцией, придуманной бунтовщиками. Но вот, казалось бы, решился воспротивиться, стал стягивать к Версалю войска – тридцать полков, большая сила. Но… команды не давал, боялся, как ты говоришь, пролить кровь народа. И что в итоге? Кровавый Конвент, залитая кровью гражданской войны Франция. А не соглашался бы, да проявил стойкость, да дал отмашку войскам – окончил бы свой век на троне в спокойной стране. Не согласен?
Митя молчал, упрямо сжав губы. Они уже были не одни: на скамью присела Людмила Илларионовна, Катя и Саша стояли рядом, все слушали. Викентий Павлович смотрел на них, слегка улыбаясь.
– Вот другой пример. Может быть, для кого-то декабристы герои, но для истории они – мятежники. Дорвались бы до власти, залили бы кровью Россию со своим Манифестом, свержением монархии. Заметьте: они начали первыми убивать – героя Отечественной войны, любимца солдат генерала Милорадовича! И до царя добрались бы, уж очень неистовые были господа… Но император Николай Первый приказал расстрелять их на Сенатской площади из орудий, картечью, сам командовал. И спас державу.
– Ты не можешь по-другому думать, дядя, ты всю жизнь посвятил охране интересов империи.
– Митя, ты насмехаешься над этим? – всплеснула руками Людмила Илларионовна.
– Нет, Люсенька, он совершенно прав. – Викентий Павлович обнял одной рукой жену, второй – племянника. – Я ведь и в самом деле «царский сатрап», а слово это на древнеперсидском означает «хранитель царства». Разве можно этим оскорбить? Но я не об этом… Поверь мне, дорогой, – многое изменится в нашей жизни, и очень скоро.
– Что ж, я понял тебя. – Митя, казалось, успокоился, голос у него был ровный, безжизненный, словно он уже все для себя решил. – Но я не останусь здесь, я уйду с добровольцами.
* * *Рано утром эшелон, увозивший штаб генерала Май-Маевского, должен был уйти с Южного вокзала. Управление, в котором служил Дмитрий, эвакуировалось тоже с этим составом. Командующий, как и положено капитану тонущего корабля, тянул до последнего, до самого конца ноября. А эти последние дни город был охвачен паникой, хаосом: не работал городской транспорт, не функционировал телефонный узел, и от этого связи с частями, которые еще как-то держали оборону, не было. Красные войска кое-где уже вошли на окраины. Только марковцы в северной части и корниловцы в центре города еще отчаянно сопротивлялись, хотя и несли большие потери.
Вещи офицеров загрузили в вагоны еще с вечера. Саша долго искал пролетку – это оказалось не просто, все были нарасхват, – нашел, и всей семьей поехали провожать Митю. В тупике, где стоял уже подготовленный эшелон, было много военных, офицеров и рядовых, в вагоны заносились и личные вещи, и ящики со штабными документами, и оружие, и продукты… Митя соскочил с пролетки, пошел вдоль поезда, отыскивая нужный вагон, но его сразу окликнули:
– Кандауров, давай сюда, подъезжай ближе!
Это был Виктор Уржумов. Он стоял рядом со своими вещами – несколькими чемоданами и баулами.
– Мы с тобой в одном купе. Выгружайся, сейчас подойдут солдаты, помогут нам все занести.
Из вещей у Мити был походный заплечный мешок и средних размеров чемодан – Людмила Илларионовна уговорила его взять некоторые теплые вещи, кроме тех, что были на нем.
– Мы же отправляемся на юг, там тепло, – покривил губы в улыбке Митя.
Он хотел пошутить, но ирония оказалась горькой. Но тетю обижать не стал: взял теплый свитер, вязаные носки, шарф и шапку.
Викентий Павлович мельком глянул на чемоданы Уржумова – три больших, даже на вид тяжелых, да еще два баула, да кожаный саквояж в руках у самого Виктора. Тот уловил мимолетный взгляд, широко улыбнулся:
– Не могу расстаться с любимой библиотекой, эти книги еще отец собирал. Боюсь, господин полковник, пожгут их здесь завоеватели.
Викентий Павлович много раз слышал рассказы племянника о его друге, но встретился с Уржумовым впервые. Пожал молодому человеку руку, сказал:
– Хорошо помню вашего брата Алексея.
– Да, – Людмила Илларионовна тоже ласково взяла Виктора за руку. – Чудесный юноша был Алешенька, Митя так переживал его смерть, и мы вместе с ним. Я рада, что вы подружились, стали соратниками. И особенно рада тому, что рядом с Митей будет такой друг. Мальчики, будьте вместе!
Многие офицеры располагались на ночь уже в купе поезда, Виктор тоже сказал:
– Я уже попрощался с матерью, зачем возвращаться? Лишние слезы… Так что ночую здесь.
Митя растерянно посмотрел на родных: они предполагали отвезти вещи и вернуться. Викентий Павлович кивнул:
– Сделаем как решили. Эта же коляска отвезет тебя утром сюда, я договорился с хозяином. А ночь проведем вместе, дома.
– Поезжай, – махнул рукой Уржумов, который слышал разговор. – За вещи не беспокойся, я остаюсь при них.
Ночью в доме Петрусенко никто, конечно, не спал. Все собрались в гостиной. Электричество, как ни странно, отключено не было, но Людмила Илларионовна зажгла только ночной светильник и плотно завесила окна.
– Не надо привлекать внимание, – сказала она, и все согласились.
Говорили обо всем, но и главной темы не избегали. Викентий Павлович не собирался отговаривать Митю, понимал – это бесполезно. Жена, не сумев удержаться, сказала дрогнувшим голосом:
– Ты делаешь ошибку, Митенька! Разве война для тебя? Это сейчас кажется: все безвозвратно плохо, все рушится, а время пройдет – совсем немного, – жизнь наладится, каждому найдется дело…
У Викентия Павловича защемило сердце. Показалось: вдруг Митя поймет такие простые слова. Но Митя покачал головой, посмотрел упрекающе:
– Что же, тетя, ты думаешь, большевики придут надолго? И ты, дядя, так думаешь?
– Да, – ответил Викентий Павлович, – теперь я в этом уверен.
– Может, скажешь – навечно!
Митя пытался сдержаться, но злость и обида звенели в голосе. «Совсем мальчишка», – подумал с нежностью, но ответил твердо:
– Вечного, мой милый, ничего не бывает. Nil permanent sub sole…
– Ничто не вечно под солнцем, – быстро перевела сидящая на диване Катя и, закусив губу, ткнулась лицом в плечо матери. Глаза ее были полны слез.
– Верно, детка. – Викентий Павлович улыбнулся и вновь посмотрел на племянника. – Но эта власть придет надолго. А значит, станет войну заканчивать…
– С нами, между прочим, с белой армией!
– Да, с вами. А потом станет страну отстраивать, жизнь налаживать…
– Какую жизнь?
Митя даже вскочил, но Викентий Павлович положил ему руку на плечо, и он подчинился, сел.
– Другую жизнь, ты прав, во многом другую. Но теперь она будет и нашей.
– И ты будешь с ними работать?
– Уже работал, если ты помнишь. Вместе с тобой. И неплохо получалось… Видишь ли, милый мой, в дни великих потрясений простой, обыкновенный человек – обыватель, так сказать, – становится особенно уязвим и беззащитен. А разные подонки, бандиты, мошенники лезут из всех щелей. Наша с тобой задача – защитить от них людей. Все равно при какой власти.
– Твоя, дядя, задача, твоя. Моя теперь другая.
Они говорили, а Викентий Павлович незаметно поглядывал на Сашу. Он видел, что и Людмила тоже бросает на сына тревожные взгляды. Саша с детства старался делать все, «как Митенька». Старший брат был для него образцом для подражания. В одно лето напросился с Митей на археологические раскопки под Херсоном, а когда через год Дмитрий уехал без него строить дорогу через Байдарский перевал, страшно был обижен на всех. Сейчас молчит, но не задумал ли чего? Авантюрная жилка у мальчишки есть, вон с Иваном Христоненко целую операцию разработал… Но в какой-то момент Саша потихоньку встал из-за стола, где он сидел с отцом и братом, пересел на диван к матери и сестренке. Обнял Людмилу за плечи, улыбнулся так… Да, словно проговорил: «Не бойся, мама, я вас не оставлю». И подмигнул ему, отцу. Что ж, взрослый парень уже, умный. Как-то незаметно вырос…
Пролетка подъехала еще затемно, часа в четыре. Все вышли на крыльцо, последний раз обняли Дмитрия. Когда экипаж свернул с Епархиальной на Бассейную, Катя тихонько спросила:
– Он вернется?
«Не уверен», – хотел ответить Викентий Павлович, но его опередила Людмила:
– Вернется, вот увидите.
