Антон Чиж - Опасная фамилия
Вронский не знал, что ответить. Разговоры его с барышнями шли о милых пустяках, светских знакомых или людях, над которыми можно подшутить. Он умел развлекать и смешить, но все это не имело к Ани никакого отношения. Она была совершенно другая, необычная. Вронский ощутил, словно на него наехала телега и придавила руку, – больно, и не вырваться.
– Так вы желаете кого-то убить? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать и не молчать дураком.
– А разве вы не желаете? Это такое естественное чувство: желать смерти другому. На этом и держится общество, чтобы обуздать естественные желания. Граф, так кого бы вы мечтали убить?
– Я… Я не знаю… Это так странно. – Вронский настолько растерялся, что не смог подобрать приличных слов. – Зачем же убивать?
– Только затем, что мне так хочется. Разве этого не достаточно, чтобы отнять чью-то жизнь? Я полагаю, что надо убивать не врагов, а тех, кто тебе немного не нравится. Враги забавны, без них скучно. А вот серые люди, которые вызывают зевоту, – их следует убивать ради развлечения. Я думаю, что каждый приличный человек должен кого-нибудь убить, чтобы испытать эти чувства. И потом жить спокойно, вспоминая. Вы убивали, граф?
– К счастью, не доводилось…
– Как жаль. Я так надеялась, что вы расскажете мне, каково это, когда жертва смотрит тебе в глаза и ты наблюдаешь в них угасающую жизнь, которую ты отнял, и жертва знает, что это именно ты отнял ее. Как это, должно быть, развлекает. Почему же вы не стреляли ни в кого?
– Это дозволяется в исключительном случае, – сказал Вронский, совершенно оглушенный признанием барышни.
– Как странно: для чего же носить оружие? Им надо пользоваться всегда, при первом же желании. Иначе бояться не будут.
– Это вас в пансионе таким мыслям обучили? – невольно спросил он.
Ани придержала Лу-Лу, чтобы они поравнялись.
– Швейцария – свободная страна. Там все ходят с оружием, хотя убийства крайне редки, – ответила она, спокойно улыбаясь. – Такие мысли стали посещать меня на моей родине. Даже сама не знаю, с чего вдруг. Так вы научите меня стрелять, граф?
– Ни за что! Вы натрудите свои милые ручки, я этого себе никогда не прощу, – ответил Вронский, поймав свое обычное легкое вдохновение. – Да и зачем вам стрелять? Оружие женщины – нож и яд. Но есть куда более страшное оружие.
– Что же это? – спросила Ани.
– Ваши глаза. Я бы отдал все состояние, чтобы погибнуть ради таких глаз.
Она взглянула на него прямо и смотрела, не отводя взгляд, чего не позволила бы себе ни одна воспитанная барышня столицы. Но в этом и была прелесть, особая прелесть, дразнящая и влекущая.
– Вы в этом уверены, граф?
– Полагаете, такими вещами шутят? – в ответ спросил он. – Ваши глаза куда опаснее, чем мой револьвер. Я никогда не думал из него застрелиться. А ваши глаза так и подталкивают к чему-то страшному. Я даже немного боюсь этого…
– Вы, но не я, – сказала она, отворачиваясь от него.
– Желаете проверить?
– Поговорим об этом завтра. Мне надо возвращаться в Петербург по важному делу, – она дернула повод, Лу-Лу покорно пошла в обратную сторону. Франт без всякого разрешения пошел следом, Вронскому не пришлось даже приказывать. Сейчас он чувствовал себя, как его лошадь: взяли под уздцы и повели. И, кажется, он готов идти, куда прикажут. Эта хрупкая барышня взяла над ним необъяснимую власть. Вронский понял, что этому только рад. Чем все это может кончиться, думать он не желал, но знал наверняка: он должен быть рядом с Ани. Чего бы это ему ни стоило.
30
Становой пристав Ильичев был сам не свой от переживаний. С одной стороны, порядок требовал, чтобы он приступил к исполнению своих обязанностей, осмотрел место происшествия и составил протокол. Но, с другой, не мог он просто так игнорировать просьбу. Вернее, не просьбу, а настоящее указание. Ему было объявлено, чтобы ни он, ни его люди не смели даже шагу ступить, а дожидались, пока прибудет из столицы чиновник для особых поручений, которому уже отправлена телеграмма. Конечно, для Ильичева столичная полиция была не указ, у него свое начальство имелось. Но уж больно интересно было проверить: неужели за столько верст, да еще с утра пораньше, к ним прилетит сам господин Ванзаров. И обещанный как приложение к нему господин Лебедев. Пристав помнил великого криминалиста с тех пор, как на курсах приставов слушал его лекцию про обнаружение первичных улик на месте преступления. С тех пор яркая личность настолько запала в душу Ильичеву, что ради новой встречи он готов был и потерпеть. Только выставил имевшихся у него четырех городовых вокруг леска, чтобы в самом деле не затоптали.
Не прошло и полутора часов, как пристав убедился, что не зря проявил терпение. Из пролетки, взятой у станции, сошел Ванзаров собственной персоной, а с ним слегка недовольный и немного заспанный, но от того не менее драгоценный Лебедев. Ильичев бросился выражать приветствия. Их приняли сухо. Ванзаров был немногословен и сосредоточен. Лебедев же не обратил на пристава внимания, – подхватив чемоданчик, он направился по сырой траве к берегу озерца, не жалея лаковых ботинок и чисто отутюженных брюк.
Подозвав Стиву, затолкавшего себя в угол диванчика, Ванзаров отошел с ним в сторону. О чем они там шептались, пристав сказать не мог. Было заметно, что Стива растерянно отвечает на вопросы, часто прикладывает руку к сердцу, как будто убеждает в своей правоте. Верит ли ему Ванзаров, Ильичев понять не мог. Оставив Стиву, Ванзаров подошел к коляске. Серж сидел с отсутствующим видом, словно все происходящее его никак не касалось.
– Прошу простить за причиненное беспокойство и благодарю, что откликнулись, – сказал он.
– Зачем вы меня вызвали? – спросил Ванзаров, разглядывая его.
– А что я должен был делать, по-вашему?
– Совершенно ничего. Местный становой пристав запросто оформил бы несчастный случай на охоте.
– Я отказываюсь понимать ваш намек, – ответил Серж. – Разве вы не видите, что произошло?
– Нет, пока я не осмотрел место преступления… то есть происшествия. Там господин Лебедев работает.
– Родион Георгиевич, прошу вас… – сказал Серж устало и безвольно. – Разве не видите, что происходит какое-то… Какой-то немыслимый кошмар. И опять все свалится на меня. А вы говорите: зачем вас вызвал.
– Значит, вы не утверждаете, что это несчастный случай? – спросил Ванзаров.
– Нет, не утверждаю. Совсем наоборот. И вы это прекрасно знаете…
– Откуда такая уверенность? Вы же только издалека видели, насколько я понял из сбивчивых объяснений вашего дядюшки. И сразу подняли тревогу.
– Потому что поблизости от Левина был только я, – ответил Серж. – Вот что хотите, то и делайте.
– Стреляли из своего ружья?
– Да, сделал один залп.
Ванзаров попросил ружье – осмотреть. Ружье было немецким, новенький «зауэр», стволы довольно чистые, если рассматривать на просвет. Судя по запаху, стреляли из него действительно недавно.
– Сколько у вас с собой патронов?
Каренин кинул патронташ. В кожаном кармане оказались только две дырки. Прочие заряды стояли в своих гнездах. Один патрон Ванзаров вынул и оставил у себя.
– Никуда не уходите, я скоро вернусь, – сказал он с чрезвычайной серьезностью и пошел к озеру мимо разросшихся осинок.
Аполлон Григорьевич присел на корточки и, ни к чему не прикасаясь, разглядывал то, что находилось перед ним. Смяв прибрежную траву, тело лежало на берегу, только голова оказалась в озере, капюшон окончательно промок и лип к затылку, хвостик яркого шарфа колыхался на воде. Из-под накидки высовывались ноги, обутые в старые сапоги. Ружье валялось рядом с телом. Зеленая поверхность накидки была в мелких каплях, которые падали на спину, собирались в крупные лужицы и скатывались на траву.
Ванзаров осторожно обошел тело, что-то подобрал в траве и присел рядом с Лебедевым.
– Идеальное место и время преступления, – сказал он. – Сырая трава следов не оставляет, а те, что были, уже смыл дождь.
– Надо было полицейскую собаку захватить, – задумчиво сообщил Лебедев. – Треф наш хоть и молод, но показывает исключительный нюх.
– И что бы он тут нашел?
– Может, вывел бы куда-нибудь.
– Тут нужен не собачий, а нюх куда более тонкий, то есть ваш, – сказал Ванзаров, к чему-то присматриваясь в воде. – Можете рассказать, что здесь произошло?
– Вы и сами уже все видите, – ответил Аполлон Григорьевич, тронув медицинским пинцетом обрывок ткани, чтобы подхватить стальную горошину.
Ванзаров не стал отказываться от подобной чести, но ему было важно услышать мнение криминалиста.
– Проще не придумаешь, – начал Лебедев. – Господин этот…
– Некто Левин.
– …стоял лицом к озерку. К нему подошли и в упор засадили заряд крупной дроби. Вот такой… – он показал бусину, зажатую пинцетом. – Жертва тут же упала. Одного выстрела показалось недостаточно, последовал второй, в лежачего.
