Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
Соколов еще раз прошелся по комнатам, полюбовался жанровой сценкой де Греббера, и его взор вдруг уперся в зимний пейзаж работы Юлия Клевера. Картина современника висела в старинной богатой раме, занимая центральное, самое почетное место на стене.
— Почто такая честь? — удивился Соколов. — Подобные “шедевры” с сугробами и румяными закатами украшают все столичные гостиницы. А тут Клевер затесался в такую изысканную компанию. Странно!...В этот момент на лестнице застучали шаги и в комнату вошел Жеребцов. Он наклонился к уху патрона:
— Бидман три дня снимал в “Петербурге” самую дешевую комнату без удобств — за семьдесят копеек в сутки.
И каждый день к нему приходил в номер столяр, что-то колдовал над рамой.
— Прекрасно! Коля, сними-ка эту красоту!
С помощью Гусакова-сына Клевер был снят со стены. Соколов внимательно осмотрел раму и вдруг потянул за едва приметный выступ. Сугробы поехали вбок, обнажив потрясающую —Даму со страусовым пером”. Сыщик счастливо улыбнулся:
— Вот и пропажа нашлась!
Федор Анатольевич схватился за сердце:
— Не убивал, ничего не знаю!
...Ломовой Портнов был отпущен с миром домой, а его место в камере занял Бидман.
Соколов с удивлением говорил Жеребцову:
— Чего Бидман уперся, не говорит ни слова? Не понимаю! Надо исследовать труп Лукерьи.
Кладбищенские тайны
Каждое кладбище хранит много тайн. Одну из таких скрывала могила Лукерьи.
В ласковый вечерний час могильщики подняли из земли дешевый сосновый гроб, откинули крючки (в те времена не существовал варварский обычай забивать гробы гвоздями). В бедном ситцевом платье, в светлом кружевном чепце лежало в гробу то, что совсем недавно двигалось, смеялось, радовалось жизни. Пустые глазницы страшно глядели в вечереющее небо. Кожа лица и рук стала зелено-грязного цвета.
Труп обнажили, положили на приготовленный загодя стол. Медик Павловский отметил:
— На теле — ни царапины! Зато в области темени линейное рассечение кожи, более семи сантиметров. — Он сделал с затылка надрез — от уха до уха и, оголив свод черепа, надвинул на лицо скальп.
Федор Анатольевич из тюремной камеры был привезен на кладбище. Едва взглянув на смертное безобразие Лукерьи, он вскрикнул и шарахнулся было прочь, но Жеребцов крепко держал его.
Соколов посмотрел на перелом кости черепа и присвистнул:
— Фьюить! Такое повреждение может быть только при ударе предметом с плоской поверхностью. Коля, подтащи сюда господина Бидмана! Ну зачем упираться, Федор Анатольевич? Я запамятовал, кто вы по профессии — художник? Ах, свободный художник, но все равно глаза у вас есть: разве от удара молотком, как вы утверждаете, повреждение может иметь продолговатую форму? Стыдно врать!
Трясясь всем телом, упираясь в край могилы и стараясь не глядеть на труп, Федор Анатольевич дрожащими губами пролепетал:
— Виноват, простите... Всю правду скажу! Я вытирал пыль с Рембрандта, а Лукерья на корточках возле меня пол мыла. Рембрандт упал — веревка, видать, истлела, я недоглядел. Ну, проломила картина череп. Я уж хотел соседа-врача позвать, да вдруг решил имитировать ограбление. Ведь в последнее время обворовали нескольких коллекционеров. Я давно собрал баул с самым ценным из своей библиотеки, хотел к сестре отвезти, да как-то не получилось. А вот с Рембрандтом сил не было расстаться. Думал: если грабители узнают, что нет уже Рембрандта, то и не полезут ко мне.
— Да и за свою неосторожность, поди, ответственности испугались?
— В первую очередь так! А тут и сестре двадцать тысяч платить не придется. В общем, принес я из кладовки молоток, швырнул в кровавую лужу. Лукерья, кажется, уже не дышала.
— А зачем ломового извозчика одного послали в ваш дом?
Так понятно — зачем. Думаю, если кто увидит, что посторонний тащит, то больше веры мне при следствии будет. Так и получилось. Только от волнения баул и телеге забыл. Зато знакомый столяр раму немного переделал, и я Рембрандта Клевером закрыл. Тайком любовался!
И тяжело вздохнув, Бидман закончил:
— Теперь и убедился, что эта картина действительно приносит несчастье тому, к кому попадает.
* * *...Был суд. На вопрос прокурора: “Почему вы наняли ломового, а не обычную коляску?” Бидман ответил: “Понято почему: на гривенник дешевле!” Присяжные признали Ф.А. Бидмана виновным в непредумышленном убийстве (в советское время неосторожное убийство, ст. 106). Коллекционер провел в заключении четыре месяца. Оказавшись на свободе, тут же продал Рембрандта, чем доставил сестре много радости и двадцать тысяч рублей.
Эпилог
Эмигрантская газета "Последние новости", выходившая в Париже под редакцией П.П. Милюкова, 17 апреля 1925 года опубликовала сенсационную заметку. В ней сообщалось, что убийца Григория Распутина Феликс Юсупов сумел обмануть большевистских таможенников. Замазав пустяковыми пейзажами две великолепные картины Рембрандта, он вывез их за рубеж. Привычка к широкой жизни заставила его заложить эти картины за полмиллиона долларов американскому миллионеру Уайндеру. Когда Юсупов захотел долг отдать, американец отказался вернуть залог. Газета сообщила, что одна из картин — "Дама со страусовым пером ".
Счастливей могла быть судьба пушкинского автографа "На холмах Грузии ". В 1970-е годы его за гроши купил в какой-то парижской лавчонке известный тамошний антикварий Александр Полонский. Фотокопию он передал в Пушкинский Дом. Автору этих строк говорил, что намерен передать и сам оригинал. Но внезапная смерть Полонского весной 1991 года помешала это сделать.
Что касается подносного экземпляра "Лирических сочинений ” Василия Капниста, некогда принадлежавшего Александру Благословенному, то недавно я видел его в одном частном собрании. Книги всегда переживают своих владельцев, и это очень хорошо.
БАГАЖ
Борису Николаевичу Грекову
В предрассветный час ночная стража Кремля завершала обход. Вдруг один из стражников тревожно произнес: “Смотрите, двери в Оружейную почему-то приоткрыты!..” Освещая путь электрическими фонарями, стражники вошли в вестибюль. Их взору предстала страшная картина: раскидав руки, на полу лежал сторож Огнев. Его лицо закостенело в смертном оскале, из груди торчала рукоять кинжала.
Потеря
Древняя людная Москва пробуждалась в солнечных бликах золотых маковок полутысячи церквей, в движении тяжело груженных ломовых розвальней, невероятной красоте старинных домишек, в громе и звоне конок, в деловито растворяемых лабазах и лавчонках, в улыбчивых, счастливых лицах горожан, уже наполнявших улицы и переулки.
И лишь за лубочно красивой стеной Кремля, в полной света и чарующей глаз архитектурными пропорциями Оружейной палате, сооруженной державной волей великого Императора Николая I, сыщики столкнулись с гнусным деянием преступных рук.
В Бронной зале, расположенной на втором этаже, была раскорежена витрина. Злоумышленник сорвал внутренний запор и похитил ерихонскую шапку Александра Невского. Из лежавшей рядом пояснительной таблички явствовало, что она украшена более чем пятьюстами драгоценными камнями и что на нее только золота пошло более полутора фунтов (фунт — 409,5 грамма).
Находки
Сыщики, как обычно, работали не спешно, но споро. И лишь Соколов, скрестив на могучей груди руки, наблюдал как бы со стороны, медленно прохаживаясь мимо алебард, мечей, шлемов и кольчуг. Этот фон очень шел ему, словно знаменитый сыщик был рожден для ратных рыцарских подвигов. В мягком кресле, где обычно сидит смотритель, находился убитый горем хранитель Оружейной палаты Арсеньев.
Соколов вдруг быстро наклонился и из-под портьеры достал носовой платок. На нем было вышито “А.П.” Сыщик обратился к хранителю:
— Георгий Васильевич, уборщики могли не заметить эту штучку?
— Нет, они тщательно убирают — сразу же после закрытия.
Через зал, широко и размашисто вышагивая, спешил Жеребцов. Сияя улыбкой, он произнес:
— Аполлинарий Николаевич, пуговка! Поднял в луже крови. Протер, смотрите, вся светится — перламутровая! Похоже, пиджачная.
Соколов заинтересовался, но откликнулся ворчливо:
— Ты, Николай, догадливый. А я-то думал — от исподнего. Эй, Ирошников, — крикнул он своим обычным, то есть громовым, голосом:
— Сними-ка, братец, витринное стекло, под которым лежала похищенная шапка. Невооруженным глазом видно, что оно заляпано пальцами. У себя в лаборатории обработаешь фтористо-водородной кислотой — может, найдешь интересные пальчики.
Доктор Павловский, ширококостный, приземистый человек, вытирая салфеткой руки, подошел к Соколову:
— Кинжал старинной работы вошел точно в сердце — профессиональный удар. На груди и руках убитого есть порезы — оказывал сопротивление. Смерть наступила где-то между двумя и четырьмя часами ночи.
