Фрэнк Толлис - Смертельная игра
В дверь тихо постучали.
— Входите.
Дверь открылась и Фредерике доложила:
— Герр Брукмюллер.
— Спасибо, Фредерике, можешь идти.
Великан улыбнулся и направился к деревянному трону.
— Моя дорогая Козима! — пророкотал он. — Вы выглядите великолепно.
Козиме польстил комплимент, она даже немного смутилась. Протянув полную руку, она позволила Брукмюллеру коснуться губами ямочек на тыльной стороне ладони. Его жесткие усы оказались очень колючими.
— Ганс, дорогой! Вы читали «Цайтунг»?
— Да. Странно, очень странно!
— Ее посетили высшие силы.
— Вы так думаете?
— Конечно. Эта глупая девчонка играла с огнем… У нее не хватало знаний и опыта, необходимых для того, чтобы безопасно иметь дело с такими могущественными силами.
Усевшись на диван, Брукмюллер покачал головой.
— Должно быть, это было ужасно.
— Надо полагать. Трудно представить, какие страдания перенесла ее душа в ту ночь. Я содрогаюсь при этой мысли.
Выражение лица Брукмюллера неожиданно изменилось:
— Тем не менее…
— Что? — спросила Козима.
— Есть еще Браун. Где он? Почему он сбежал?
— А сбежал ли он? Это предположение полиции, но этому может быть и другое объяснение. Его могли убрать.
— Что? Вы имеете в виду, что это могла сделать та же самая высшая сила?
— Да, боюсь, полиции так и не представится возможность допросить его.
— Но почему? — спросил Брукмюллер, повысив голос. — Почему Браун?
— На этот вопрос я как раз и собираюсь найти ответ, — сказала Козима, сжав в руке свой анкх и придав лицу одновременно соблазнительное и таинственное выражение. — Очень, очень скоро.
28
Либерман положил ручку на стол и прижал к блокноту большой кусок промокательной бумаги. Решив, что чернила высохли, он просмотрел свои записи и убрал блокнот в ящик. В это время раздался стук в дверь. Это был Каннер.
— Здравствуй, Макс. У тебя есть минутка?
— Минутка, но не больше. Я спешу в филармонию, там сегодня играют Бетховена и Вагнера, дирижирует Малер. Концерт начинается в семь.
— Я тебя надолго не задержу, — сказал Каннер, садясь. — Ты видел сегодня мисс Лидгейт?
— Нет.
— Макс, у нее опять был… — Он сделал паузу, прежде чем продолжить: —…приступ.
— Правда? — Либерман выглядел встревоженным.
— Припадок был такой же, как в прошлый раз, — продолжал Каннер. — Несомненно, большую часть дня мисс Лидгейт чувствовала себя хорошо, разговаривала с медсестрами, читала. Я делал обход, зашел поздороваться, и…
Каннер виновато улыбнулся и пожал плечами.
— Похоже, что мой визит снова вывел ее из себя. Как только я вошел, она начала кашлять, и через несколько секунд уже кричала на меня… Я просто не понимаю, в чем дело.
— А ее правая рука…
— О да, — сказал Каннер, энергично кивая. — Мисс Лидгейт снова хотела ударить меня, но на этот раз я был готов и мне удалось увернуться. Санитары схватили ее и держали, пока она не успокоилась.
— Она сказала что-нибудь?
— Не знаю, я подумал, что мне лучше уйти, чтобы не усугублять ситуацию. По-моему, потом мисс Лидгейт снова уснула и проснулась через два часа, совершенно не помня того, что случилось. Извини, Макс, я не хотел…
— Ну что ты, — сказал Либерман, жестом остановив своего друга, — дело не в тебе, Штефан.
— Может и так, но я все равно чувствую себя виноватым.
Либерман взял свою ручку и положил в карман пиджака.
— Да, и еще кое-что, — добавил Каннер. — В пятницу днем мисс Лидгейт сидела с Катей Дилл — знаешь, та молодая девушка из Бадена? Так вот, они разговаривали, и Катя решила показать мисс Лидгейт свое рукоделие. И тут англичанка сразу впала в состояние крайнего возбуждения.
— Что именно с ней произошло?
— Она была растеряна, не могла сосредоточиться. Возможно, ее сознание даже на некоторое время отключилось. Потом она стала бормотать что-то по-английски. Что именно, я точно не знаю, меня там не было. Мне это рассказала Сабина.
Либерман выглядел озадаченным.
— Сестра Рупиус, — пояснил Каннер. — Знаешь, хорошенькая девушка с большими карими глазами? Ну же, ты должен был…
— Штефан!
— Извини, Макс, — Каннер постарался вернуться к строгому деловому тону. — Наверное, тебе стоит поговорить с сестрой Рупиус до следующей встречи с мисс Лидгейт.
— Хорошо, я так и сделаю.
Либерман посмотрел на свои наручные часы и встал.
— Мне в самом деле нора идти, Штефан. И спасибо тебе.
— Да не за что.
Либерман открыл дверь и пропустил Каннера вперед.
— Макс, — Каннер явно был смущен.
— Да?
— Мисс Лидгейт должна будет пройти курс электротерапии.
— Да, я знаю.
— Что ты скажешь профессору Грунеру, когда он потребует объяснений?
Либерман вздохнул:
— Я об этом еще не думал.
— Тогда, — сказал Каннер, положив руку на плечо другу, — сейчас самое время начать.
29
Казалось, что все в концертном зале отлито из золота: потолок, украшенный в стиле барокко; резные бордюры; элегантные позолоченные кариатиды, окружающие орган; его тимпаны и антаблементы. Все вместе это выглядело ослепительно, блеск золота завораживал.
В подвесках массивных хрустальных люстр над зрительным залом переливался свет, идущий снизу. Мерцание множества бриллиантов в море людей, нахлынувших в партер, дополняло картину. Гроссер-Заал походил на пещеру Аладдина, искрившуюся проявлениями буржуазной роскоши.
— А, вот и ты!
Либерман повернулся и увидел, что к нему по узкому проходу с трудом пробирается Райнхард.
— Так спешил, — проворчал он. — Я едва успел переодеться.
Пыхтя и стараясь отдышаться, он рухнул в кресло рядом с Либерманом.
— Мне нужно было закончить рапорт по второму вскрытию.
Либерман внимательно рассматривал зрителей на балконе.
— Знаешь, нам повезло, что мне достались эти места, учитывая то, как мало времени оставалось до концерта. Лично я думаю, что когда дирижирует Малер, нужно сидеть только здесь, чтобы видеть его вдохновенное лицо.
Не обращая внимания на необычное и даже слегка грубоватое приветствие Либермана, Райнхард понизил голос и прошептал, наклонившись к своему другу:
— Я написал в рапорте, что второе вскрытие было проведено по рекомендации специалиста-медика, то есть по твоему совету. Но ты так и не объяснил мне, как догадался.
Несколько скрипачей и некоторые музыканты группы деревянных духовых вышли из-за кулис и заняли свои места на сцене.
— На самом деле, это было не так уж сложно, Оскар, — сказал Либерман, очевидно, гораздо больше интересуясь музыкантами. — Роза Зухер рассказала об изменившихся пристрастиях в еде своей хозяйки. Фройляйн Лёвенштайн также стала меньше употреблять кофе и начала пить мятный чай. Как отец двоих детей, ты, конечно, сможешь оценить важность этих фактов.
Райнхард почесал в затылке.
— Страстная тяга к некоторым продуктам? Это верно. Когда Эльза вынашивала Митци, я должен был вставать на рассвете, чтобы купить ей на рынке свежей клубники. Иногда она неделями ничего другого не ела! Но боюсь, что я совершенно не понимаю, при чем здесь кофе и мятный чай.
Либерман продолжал внимательно следить за появлением музыкантов.
— Большинству женщин на ранних стадиях беременности не нравится вкус кофе.
— В самом деле? Я не помню, чтобы Эльза…
— А ты бы это заметил?
— Может и нет.
— А что касается мятного чая — это старинное средство от утренних недомоганий. Кстати, очень эффективное.
Райнхард согласно хмыкнул.
— Когда я все это узнал, — продолжал Либерман, — то подумал, что Натали Хек, будучи белошвейкой, возможно, заметила какие-нибудь перемены в том, как одевалась Шарлотта Лёвенштайн. Может быть, она купила новые платья более широкого покроя? И фройляйн Хек, превзойдя мои самые смелые ожидания, действительно призналась, что сама перешила синее шелковое платье фройляйн Лёвенштайн. Тогда я вернулся к своим выводам, сделанным на основании той загадочной ошибки в посмертной записке фройляйн Лёвенштайн. Значение фразы «Он заберет нас в ад» стало очевидным.
— Это объясняет и еще кое-что, — сказал Райнхард. — То, что я посчитал незначительным на первом вскрытии: она не носила корсет.
— Да, пожалуй, это доставляло бы ей немалый дискомфорт.
Все оркестранты уже заняли свои места, духовые начали тихонько разыгрываться.
— Итак, — сказал Райнхард, — я снова у вас в долгу, герр доктор.
— Ну что ты! — отмахнулся Либерман. — Несомненно, тот факт, что фройляйн Лёвенштайн была в положении, придает этой загадке новый оттенок. Но насколько важный, кто знает?
