Светозар Чернов - Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах
Грубые слова царя напомнили Черевину о замышляемом им заговоре и еще больше утвердили его в решимости довести дело до конца. Но одновременно откуда-то к нему пришла мысль, что он уже стар и болен, чтобы влезать в подобные авантюры с вместе с такими людьми, как Владимиров, что ему следовало бы спокойно дожить остаток дней и не заниматься глупостями. А до смерти осталось ему не так уж и много.
— Чего ты-то такой смурной, Черевин? — спросил Александр.
«Увижу ли я до своей смерти, как царь будет радоваться наследнику престола?» — подумал начальник охраны. Ему опять вспомнился Артемий Иванович, прыгающий позади поющих хористов и машущий императору рукой.
— Чего молчишь, Черевин? — опять спросил царь.
— Чую, смерть близится моя. Если я умру, будете ли вы горевать и плакать обо мне, ваше величество?
— Опять ты за свое, Черевин, — поморщился Александр. — И без твоих вздоров тошно.
— Мне не так жалко думать о своей кончине, ваше величество, как о том, что смертью своей я огорчу вас.
— Да ничего ты меня не огорчишь! — царь поправил сползшую на плечо Андреевскую ленту. — И что на вас на всех сегодня нашло, с самого утра пристаете ко мне со своими благоглупостями! Просто сапоги всмятку какие-то!
— Может вы, ваше величество, пожалуете мне до кончины моей ленту Александра Невского? Все мои сверстники давно носят эту ленту, вот и сегодня вы пожаловали ее Клему и Апухтину. А кто такой Клем? Всего лишь генерал от инфантерии, помощник командующего войсками Виленского военного округа. А кто такой Апухтин? Всего лишь тайный советник, попечитель варшавского учебного округа. А я, ваш преданнейший слуга и начальник вашей личной охраны, до сих пор имею только ленту ордена Белого Орла!
— Ну вот что, Черевин, — рассердился царь. — Ты просил меня объявить директору Департамента полиции Дурново благодарность за отлично-усердное и примерное исполнение лежащих на нем обязанностей? Три дня назад я сделал это, хотя даже не знаю, чем он так выслужился перед тобой. Так какого черта ты еще ко мне пристаешь?! Кстати, сегодня утром я видел в хоре профессора Черни одного из твоих минных инженеров. Его фамилия была в списке петергофских дачников, поданных мне утверждение Воронцовым-Дашковым? Да? Какой-то он непрезентабельный, этот инженер, словно из задницы достатый. И скочет, словно заяц. Кто его только допустил поздравлять императрицу с тезоименитством!
— Я разберусь, ваше величество.
Черевин понял, что больше разговоров с царем сегодня не будет и, скоро раскланявшись, поспешил покинуть парк Александрию. В преддверии царского выезда в Нижний сад ему и так предстояло много хлопот с организацией охраны их величеств и высочеств среди толп разношерстного народа, который соберется к этому времени в парке. Заглянув в контору к Федосееву, он застал там заведующего императорскими дворцами и парками полковника Сперанского, петергофского коменданта генерала Фрейганга, почти лысого, с делающими его похожими на мусульманина бородкой и усами начальника императорского Конвоя Шереметьева, петергофского полицмейстера полковника Вогака, начальника дворцовой полиции Осипова и помощника начальника Петербургского охранного отделения ротмистра Крылова. Заглянув через плечо Вогака, он разглядел на столе вычерченный на огромных листах ватманской бумаги план Нижнего петергофского сада с обозначенными на нем в масштабе деревьями, в который Шереметьев тыкал лишенной большого пальца правой рукой, объясняя маршруты конвойных казаков.
— Вот здесь, — он поставил винную пробку, изображавшую императора, на квадрат, обозначавший площадку перед Шахматной горой, — кортеж свернет вниз по Монплезирскому проспекту до Марлинской аллеи.
— Смотрите тут в оба, — заметил Черевин. — Экипажи замедляются на повороте, а народу будет масса, если не испугаются дождя. И бомбой попасть проще.
— Далее кортеж проследует к Марли, объедет кругом пруды и дворец и двинется к Эрмитажу.
— Заметьте, что у Эрмитажа на берегу всегда полно разного сброду, — опять вставил Черевин. — Поставьте там самых опытных агентов, а казакам велите оттеснить всех подальше. Разворот там самый узкий, так что лучше места не придумаешь.
— От Эрмитажа кортеж вывернет на Морскую аллею и поедет к Монплезиру.
— Не забудьте осмотреть оба моста на предмет адских машин. Прямо сейчас, немедленно. И поставьте под мостом кого-нибудь с лодкой, чтобы не отлучался оттуда ни на миг.
Черевин сделал еще несколько обычных распоряжений, — больше и не требовалось, потому что процедура охраны царского семейства во время петергофских праздников была отработана до мельчайших деталей, — и отправился к себе переодеться в парадный мундир: позднее сделать это ему уже не будет времени.
Дождь прекратился и появилась надежда, что к вечеру прояснится. По всему Александринскому шоссе вдоль ограды Нижнего сада стояли придворные экипажи с кучерами в парадных, расшитых золотом придворных ливреях и треуголках. Прямо у своих дверей Черевин обнаружил щегольской частный экипаж, узнав в сидевшем на козлах лакее служившего у княгини Радзивилл кучера. Поднявшись к себе в квартиру, он в самом деле обнаружил там княгиню. Она сидела на диване, заложив ногу за ногу и читала какую-то французскую книжку.
Княгиня Екатерина Радзивилл была очень красива, это отмечали все встречавшиеся с ней. Глядя на ее лицо, становилось понятно, почему Бальзак бросил Париж ради того, чтобы женится в Малороссии на Еве Ганской, приходившейся княгине по отцу родной теткой. При первом взгляде на нее людям незнакомым казалось, что она еще совсем юна, и только потом они начинали замечать морщинки около глаз, и становилось ясным, что она уже немолода: на самом деле в конце марта ей исполнилось тридцать два года.
— Петр, его величество пригласил тебя сегодня на чай? — спросила она, заметив Черевина и откладывая книжку в сторону.
— Конечно, — ответил Черевин и велел денщику принести парадный мундир.
— Жалко. Я думала, что ты покатаешься со мной в экипаже и посмотришь фейерверк.
— Твое влияние в обществе зиждется только на том, что царь все еще приглашает меня на чай.
— И на пьянки, — добавила Радзивилл.
Денщик принес темно-зеленый, шитый золотом свитский мундир с белой выпушкой и аксельбантом и синие шаровары с красным двухрядным лампасом. Перед Черевиным были поставлены высокие, надраенные до блеска сапоги, а на столик аккуратно положена белая мерлушковая шапка с красным дном. Денщик помог генералу стянуть испачканные в глине сапоги и удалился с ними из комнаты.
— Что смотришь, Катенька, стар стал для тебя? — спросил Черевин, стягивая шаровары и обнажая худые волосатые ноги. — Думаешь, помру скоро? Может, к своему хахалю хочешь парижскому, к Рачковскому?
Княгиня Радзивилл вздрогнула, но Черевин не заметил этого.
— Никакой он мне и не хахаль, — сказала она с притворным возмущением. — Просто знакомый.
— Рассказывай — знакомый. Чего же ты тогда ради просто знакомого просила меня отправить в Якутск тех двух, которых он тайком привез в Россию?
— Но ведь ты вернул их.
— Вернул. Да только это не твое дело, Екатерина. Как вернул, так и обратно отправлю, если надо будет. А твой Рачковский тебе точно не хахаль. Беден пока, взять с него нечего. Но он быстро идет в гору, Катенька. Ну как, бросишь меня, старика?
Он знал, что она никогда не бросит его. Ее отец, Адам Радзивилл, был камер-юнкером у Николая I, а мать в Одессе держала литературный салон, в который захаживал сам Пушкин. Пятнадцати лет от роду она вышла замуж за прусского офицера, камер-юнкера князя Вильгельма Вильгельмовича Радзивилла, родив ему нескольких детей. Однако князь Радзивилл не имел никакого веса и был совершеннейшим ничтожеством. Он не мог дать честолюбивой красавице того, что желала ее душа. Княгиня поставила крест и на муже, и на детях, до которых ей, собственно, не была дела, нашла себе влиятельного содержателя, генерала Черевина, и благодаря сожительству с ним приобрела даже некоторый вес в свете. Лишиться покровительства Черевина означало для нее лишиться даже своего небольшого влияния.
Княгиня встала с дивана, подошла к Черевину и холодно поцеловала его в лоб.
— Я люблю тебя, Петр. Разве я могу тебя бросить?
— Любишь, как собака палку, — Черевин взял принесенные чистые шаровары и, по-стариковски кряхтя, стал натягивать их.
Вернулся денщик и помог генералу облачиться в мундир. Нацепив темно-синюю ленту ордена Белого Орла, привесив положенные ордена и горько вздохнув, Черевин поцеловал на прощание княгиню и отправился обратно в контору к Федосееву, чтобы присоединиться к обсуждению сегодняшнего вечера.
Княгиня почитала еще немного, потом велела черевинскому денщику принести ей вина и чего-нибудь перекусить. Денщик был привычен к такому. Радзивилл постоянно наведывалась к Черевину, где бы он ни жил — в Петергофе, в Гатчине или в своей мрачной квартире на Сергиевской, и столь же часто оставалась у него на ночь. Взяв с подноса рюмку, княгиня откинулась на спинку дивана и задумалась. Почему Черевин именно сегодня спросил о Рачковском, хотя никогда в разговоре с ней сам не упоминал его прежде? Почему именно сегодня, когда она должна встретиться с человеком Рачковского во время петергофского гуляния, о чем Рачковский слезно умолял ее в своем письме?
