А. Веста - Язычник
— Хотя, знаешь, — уже основательно «надринькавшись» коньяка, вновь заговорил Ляга. — Увлекся я тут древними родословными книгами.
— «Любовь к отеческим гробам» одолела?
— Отнюдь нет, один меркантильный интерес. Так вот, рылся я в старинных летописях и как-то добрел до брачного ложа Евпраксии Смоленской и Симеона Гордого. Бытовал в четырнадцатом веке такой вид свадебной порчи: «ляжет с великим князем, а она ему покажется мертвец…» Вот и со мной такое же бывало, прикоснусь к ней, и руку отдерну — холодно! А вот кто испортил, не пойму…
Глава 5
Зимний пейзаж с ловушкой для птиц
Я был ребенком, когда в первый раз услышал голоса духов. Одна старая шаманка решила испытать меня. Она зарыла в олений мох белую гагару, повесила на березу костяные бусы, положила у корней сапожки из нерпичьей кожи и после вопросила меня, как звали умершую. Я взялся пошаманить; так и сяк спрашивал духов, но кроме «Га-га» ничего не услышал.
Духи всегда говорят только правду.
Из рассказов Оэлена«Далеко внизу проплывали густые северные леса, мелькали плешины сопок, проблескивали извилистые, как молнии, речушки, серебристо отсвечивали широкие зеркала озер. Город, похожий на воздушный замок Фата-Морганы, такой же затейливый, пышный, невесомо воздушный, хрустально-прозрачный, сияющий, как гигантская друза из стеклянных пирамид и башенок, медленно плыл над тайгой.
Якоря и стропы были подобраны, чтобы случайно не зацепить утес или сосну-великана. Нет, он летел достаточно высоко: его маленькая тень бежала в стороне, по урочищам и балкам. Его медленное движение со стороны походило на движение тучи. Все это великолепие величаво двигалось к Ледовитому океану. На краю ледового континента он должен был остановиться, бросить крепкие якоря и остаться на приколе на месяц-два.
Все сооружения небесного странника: дворцы, заводы, жилые дома, лаборатории, мастерские, гаражи, бассейны, стадионы, сады — покоились на огромных, наполненных гелием платформах-дирижаблях. Внутри „понтонов“ на случай внешнего нападения громоздились переборки и „системы безопасности“. Мощные воздушные турбины управляли движением острова, чуткие навигационные приборы следили за его ориентацией в пространстве. Он был оснащен солнечными батареями, кроме того, в его засекреченных недрах скрывался резервный ядерный реактор.
Все непрозрачные части строений и воздушных понтонов „Летающего Града“ покрыты светоотражающими щитами. Его нелегко заметить на фоне сияющего голубого неба или мрачных грозовых туч. В ясную погоду он похож на мираж, плывущий над заснеженной тайгой, тундрой или ледяными торосами. А случись непоправимое: биосферная катастрофа, потоп, оледенение или метеоритный дождь, остров готов и к этому. Он снабжен многими степенями защиты, включая лучевое оружие.
Остров может столетиями парить над клокочущей бездной огня или бушующим океаном. Стоит лишь взлететь повыше, и его жители получат необходимую прохладу или опуститься ниже, если надо пополнить запасы воды или атмосферного воздуха. Но на случай катастрофы продумано и это. В недрах острова спрятаны агрегаты, синтезирующие чистую воду и воздух для дыхания из газовых смесей любого состава.
Сады и плантации острова круглый год производят все необходимое для питания людей и животных, а колонии красных калифорнийских червей обращают любые отходы, включая легкий пластик, в идеальный питательный грунт… Всеми процессами в летающем городе и его передвижением руководит сверхмощный компьютер.
Бытие „Летающего Града“ рассчитано на ближайшую тысячу лет. Жители его, благодаря современным технологиям омоложения и продления жизни, будут долго молоды и красивы. Население города невелико; всего несколько тысяч человек. Две трети этого населения — обслуга. Они не совсем люди, большинство из них — совершенные клоны, которым вряд ли придет мысль заявить о своих правах на воздушный город, вернее, Остров Блаженных…
Что же сказать о его хозяевах? Они совершенны, как могут быть совершенны люди, победившие низменные страсти, жадность, похоть, страх, жестокость и зависть. Если кто-то из них не был прекрасен от рождения, то несколько пластических операций сотворили чудо с лицом и фигурой. Им некому завидовать и нечего желать. Все наиболее значительные творения разума и искусства, драгоценные предметы, исторические реликвии, и даже редкие животные и птицы собраны здесь, на летающем острове.
Владелец „Небесных врат“ живет в хрустальном дворце, одиноко стоящем на вершине острова. Дворец окружен искусно спланированным парком, где бьют родники, гуляют ручные олени и, благодаря прекрасному климату, круглый год цветут розы и плодоносят апельсиновые деревья. Повелителя изредка можно видеть прогуливающимся по дорожкам райского сада. Его зовут Рубен Яковлевич Вараксин».
* * *Этот фильм был всего лишь компьютерной моделью, но вкрадчивый голос Абадора за кадром заверил зрителей, что работа по проектированию города уже завершена, и вся мощь Вараксинских миллиардов брошена на претворение в жизнь этой мечты. Вот-вот, совсем скоро, над просторами Арктики, недоступный для радаров и систем спутникового наблюдения, под покровом информационной секретности, будет гордо барражировать корабль-невидимка, город-мираж.
Экран погас. Зрители потрясенно молчали. Поодаль в глубоком бархатном кресле, прикрыв глаза рукой, сидела Диона. Кулибин, изобретатель всего этого чуда, растерянный и бледный, принимал поздравления. Я мог бы подумать, что была продемонстрирована модернистская экранизация Лапутии Свифта, если бы не отцы-основатели этого детища, утопавшие в уютных креслах рядом со мной.
Официальной версией создания летающего города была разработка заполярных, прежде недоступных месторождений нефти, газа и золота. Но истинную цену этому изобретению знал только узкий круг зрителей, молчаливо застывших у погасшего экрана.
Показу предшествовала краткая лекция, из которой явствовало, что мир в его теперешнем обличии проживает последние дни. Человечество уже не в силах остановить глобальное техногенное потепление, но по всем расчетам ожидаемое потепление обернется новым оледенением. Таянье снежных шапок Арктики и Антарктики приведет к прогибам земной коры. Ураганные ветры, цунами и тайфуны сорвутся с цепи и переломят стволы главных океанических течений: Гольфстрима и Куросио. Две трети Европы и Северной Америки обратятся в тундру, и к вымершим, оледенелым мегаполисам можно будет подобраться разве что на ездовых оленях.
В свете этих грозных перспектив летающий город обретал особый апокалиптический ореол священного оплота, Ноева ковчега последних времен.
— Это ужасно, — прошептала Диона, — ужасно все от — первого до последнего кадра…
Она резко встала, пошатнувшись на высоких каблуках. Вараксин сделал неловкое движение, чтобы поддержать ее, но она неожиданно грубо отвела его робко протянутую веснушчатую руку с обгрызенными ногтями и, словно сомнамбула, пошла к выходу. Абадор следовал за ней на почтительном расстоянии.
На просмотр фильма меня пригласил Абадор. Во время сеанса я невольно думал, какое место на острове Блаженных займет мое искусство, вернее, опасное увлечение. Грозную Атлантиду и мифический Авалон некогда называли «островами вечной молодости», с тех самых пор человечество не оставляет мечта о молодильных яблоках. Предполагалось, что при помощи моего эликсира жизни будущие обитатели острова смогут достичь относительного бессмертия. Бессмертие, отмеренное в каплях волшебного эликсира, может стать реальной денежной единицей, потому что золото или любые другие ценности будут умерщвлены и вычеркнуты из обихода.
Но практическое использование моего изобретения меня не интересовало. Моя цель: магическое восстановление «отживших форм» и «наделение их самостоятельными силами жизни», забирала все силы моей памяти и интеллекта.
После просмотра фильма я немедленно вернулся в подвал, откуда выходил все реже. Вышколенный персонал доставлял мне еду с господского стола, спал я тут же, на маленькой кушетке в углу лаборатории.
Теоретическая сторона моей дальнейшей работы едва брезжила предо мной, и я топтался на пороге неведомого, не в силах сделать решающего шага в пропасть истинной магии.
Вдоль стен лаборатории на дощатых стеллажах громоздились колбы с растительными фениксами. На столах застыли груды алхимической утвари. Я часами сидел у пылающего камина, сжимая в руках фиалу с кровью Наи, словно ожидая безмолвного знака. Потом, очнувшись, набрасывался на старинные книги, сваленные грудой на широких полках, и ночь напролет рылся в них в поисках утерянного откровения. Но все откровения были тщательно спрятаны между строками, иногда даже под прикрытием категорических запретов. Все указания моих предшественников сводились к одному: солнечный свет губителен для привидения. Но я пошел напролом и почти сразу же сделал важнейшее открытие: оставленный на солнце «феникс» твердел, и в колбе образовывалось что-то вроде хрупкого скелета, который уже не таял, не рассыпался, но был сухой и темный, словно растение, высушенное в пустыне. Я орошал и питал «скелет» эликсиром, он увлажнялся и на глазах разбухал, напитывался соками, принимая вид обычного срезанного стебля или цветка. Но тем не менее растение не возвращалось в мир живых существ.
