ЮРИЙ МУХИН - СССР имени БЕРИЯ
– Что-то я не пойму, к чему вы ведете? Товарища Сталина, что ли, свергнуть? – поинтересовался он.
– Знаешь, мы тут одни и я тебе скажу откровенно: мы бы его свергли, но нас, к сожалению, народ не поймет, – заявил Кузнецов.
Хрущев усмехнулся, подумав в который раз, что умные люди алчными не бывают, – вот и Кузнецов такой же идиот, как и те алчные людишки, которых ему доводилось встречать.
– Ну, положим, народ вы знаете плохо – народ понимает то, что ему в газетах всякая там интеллигенция объясняет, – цинично не согласился Никита. – А эту сраную интеллигенцию купить или запугать ничего не стоит: и цена ей копейка, и труслива, как зайцы. Да и глупа она – ее и обдурить легко. Но если не свергать Сталина, то что же вы хотите?
– Хрущев действительно искренне недоумевал.
Вознесенский снисходительно усмехнулся.
– А тебе не кажется, Никита Сергеевич, что это несправедливо – во всех республиках есть своя компартия, а у русских – нет. Вот мы и хотим создать Российскую коммунистическую партию.
– И что это даст? – Хрущев удивился еще больше.
Вознесенский с плохо скрываемым превосходством объяснил.
– А то, что мы, каждый в своей республике, будем самостоятельны, мы в республиках будем хозяевами, а не Сталин, а Сталин останется почетным председателем всех партий.
А хочет народ считать его вождем – пусть считает. Нам это в своих республиках мешать не будет – мы будем делать не то, что Сталин скажет, а то, что сами захотим.
Хрущев задумчиво переводил взгляд с Вознесенского на Кузнецова и размышлял. Он понял, что опрометчиво посчитал этих предателей глупцами, на самом деле эти негодяи задумали исключительно умную подлость, рассчитанную на искреннюю глупость масс, связанную с их национальностью.
– Так-так-так… – подытожил он. – А что, хлопчики, вы Уголовный кодекс давно читали?
– Причем тут он? – недовольно сморщился Кузнецов – А при том! – жестко ответил Никита. – То, что у русских нет компартии, делает их коммунистами сразу всей ВКП(б). А в ВКП(б) именно этих, российских коммунистов большинство, и именно они своими решающими голосами сохраняют единство СССР. Если вы выделитесь в свою компартию, то у ВКП(б), то есть, у СССР не останется ни одно130 го коммуниста – все будут по республикам. А что дальше?
А дальше СССР распадется как единое государство. Вы его сразу же растащите по национальным хуторам, чтобы, – Хрущев явственно передразнил Кузнецова,- «открыто пользоваться благами».
А в Уголовном кодексе есть статья 58, по которой за попытку развала СССР полагается расстрел. Вот я вас и спросил, давно ли вы читали Уголовный кодекс? И что будет, хлопчики, если я об этих ваших планах все расскажу товарищу Сталину и Политбюро?
К удивлению Хрущева, ожидавшего, что он напутает заговорщиков упоминанием о 58-й статье, Кузнецов совершенно спокойно и даже презрительно ответил.
– Будет очная ставка меня и тебя при всех членах Политбюро.
На этой ставке я докажу, что ты клевещешь на меня за мой доклад по Украине, из-за которого тебя сняли с должности. А Николай Алексеевич это подтвердит, – кивнул Кузнецов в сторону Вознесенского. – Ну, а после этого с мест поступит столько сообщений о неблаговидных делах товарища Хрущева, что товарищу Хрущеву не только в Политбюро, но и в членах ЦК больше не быть! – тут Кузнецов зло подытожил. – Будет рад, если в партии оставят!
На противоположной стороне реки оперу, стенографировавшему этот разговор, стало откровенно страшно, и он приглушенно предложил сидящему на дереве товарищу.
– Слушай, может, скажем, что аппарат из строя вышел?
Что-то я боюсь это записывать…
Опер вверху вошел в охотничий азарт и зло скомандовал.
– Пиши! Мы записали и забыли, а товарищ Абакумов премию выпишет и, глядишь, звездочку добавит.
А у костра Хрущев понял, что заговорщики хорошо обдумали все варианты встречи с ним, и что теперь для него настал момент истины – Никите надо было принять решение, которое определит всю его будущую жизнь.
Хрущев оценил свои возможности.
Заговорщики взяли его за горло. Если он объявит о заговоре, то сорвет им планы, но ничего не докажет и, действительно, навредит только себе. Даже если просто промолчит, то подлюка Кузнецов будет копать и копать под него на Украине и вытащит на свет божий столько фактов, и так их извратит, что Никиту выведут и из членов Политбюро, и из ЦК – ему как политику придет скорый конец.
С другой стороны, это только считается, что в партию принимаются самые умные, а на самом деле в ней масса восторженных дураков. И если суметь публично объявить о создании компартии России, то у этой идеи сторонников будет куда больше, чем у Троцкого, пожалуй, абсолютное большинство будет за это. Сталин ничего не сумеет сделать – партия лишит своего вождя власти и развалит СССР из самых, как ей покажется, благих побуждений. Хрущев еще раз восхитился – до чего же хитры эти мерзавцы!
И, наконец. Хрущев во главе СССР никогда не встанет, поскольку в Политбюро все считают себя умнее его. (Вариант, что его могут поставить во главе именно поэтому, Хрущеву просто не приходил в голову). А вот на Украине он признанный вождь! Пусть кто-нибудь попробует думать иначе! – тут же криво усмехнулся своей мысли Никита.
И если Украина станет самостоятельной, то во всем мире к нему будут относиться, как к главе великого государства.
Никите представилось, как он выходит из поезда где-то в Париже, а на перроне выстроен красочный почетный караул… – но он тут же отбросил эту неуместную мысль, нужно было сосредоточится и думать, что отвечать.
– Ну а если смолчу о вашем заговоре? – возобновил обсуждение Хрущев.
Вознесенский размеренно ответил.
– Тогда Алексей Александрович пошлет новую комиссию на Украину, и ты очень скоро снова Украину возглавишь.
Ты же понимаешь, Никита Сергеевич, что не дуб Каганович, а ты нужен нам во главе Украины, а в Москве мы и без тебя справимся. Если украинские коммунисты поддержат российских коммунистов в их стремлении создать свою собственную компартию, то и дело сделано!
– Ну, может, и не немедленно, – поправил Вознесенского Кузнецов, – но через полгода твой возврат на Украину гарантирован.
– А с остальными республиками как? – уже по-деловому поинтересовался Никита.
Кузнецов ответил уклончиво:
– Работа ведется.
Но Хрущев настаивал.
– И с Белоруссией?
– Там уже наш человек ждет, чтобы сменить Пономаренко, – успокоил Кузнецов.
– А кто?
– Неважно… – Кузнецов дал понять, что на этот вопрос не ответит, хотя и понимал, что член Политбюро Хрущев теперь выяснит этот вопрос немедленно и без Кузнецова.
А в памяти Вознесенского тут же всплыл телефонный разговор Кузнецова с Пономаренко в Минске, который Кузнецов вел из московского кабинета Вознесенского:
– Товарищ Пономаренко?.. Это Кузнецов. Как дела в Белоруссии?…
Звоню вам, Пантелеймон Кондратьевич, проверить, как там наши выдвиженцы… Я имею в виду товарища Игнатьева… ЦК считает его очень толковым организатором…
Ну, и что, что не воевал. Тыл был тоже фронтом…
Зато товарищ Игнатьев приобрел очень ценный опыт хозяйственной работы, а это для Белоруссии сегодня очень важно.
Товарищ Вознесенский его очень ценит. А знаете, если Госплан кого-то ценит, то для республики это очень полезно.
Мы считаем, что товарищ Игнатьев будет очень хорошим вашим помощником и достоин быть вторым секретарем ЦК Белоруссии…
Вознесенский забеспокоился – Хрущев и Пономаренко оба фронтовики и в очень-очень хороших отношениях друг с другом. А значит, Хрущев без труда вычислит Инг¬ натьева и будет знать о заговоре больше, чем нужно. Но его мысли перебил Хрущев.
– Хлопчики, но вам надо будет сагитировать несколько сот секретарей обкомов и других партийных руководителей в областях. Национальность это хорошо, возможность сладко жить после удачного заговора это тоже хорошо, но все это очень мало по сравнению с возможностью лишиться всего, что они уже сейчас имеют, в случае провала заговора.
Вознесенский усмехнулся.
– Но они и сегодня этого могут лишиться, причем сам Сталин их с должности погонит, если их области не выполнят планов промышленного и сельскохозяйственного производства.
А вот это зависит от меня – председателя Госплана.
Будут нас слушать – будет у них и план реальный и все для выполнения плана – и трактора, и оборудование, и сырье, и материалы, не будут – ничего этого не будет и план они не выполнят. А тогда – прощай должность!
«Ах ты гад! – понял Хрущев. – Так это ты извращением плана берешь секретарей обкомов за горло, а Кузнецов их агитирует?» Восхитившись подлостью заговорщиков, Никита понял, что этот заговор, в принципе, может быть осуществлен, если еще и учесть, что заговор, как бы, направлен на устранение несправедливости по отношению к русским коммунистам.
