Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий
Вернувшись через несколько минут, сказал: «Все в порядке. Доедай спокойно, потом отправимся к дому, туда подойдет мой знакомец с деньгами».
К четырехэтажке действительно подошел товарищ Егорова, но не один, а в составе оперативно-разыскной группы – благо от Петровки до Белорусского вокзала было рукой подать.
Испуганный парнишка отвел сыщиков в подвал, где были обнаружены винтовка, патроны, гранаты, военная форма… Дальше последовали опись, протокол, отпечатки пальцев и прочая волокита.
А закончилось дело тем, что Касриэль Рудин лично поблагодарил Василия Егорова за ловко организованную операцию по поимке опасного дезертира и представил его к очередному офицерскому званию «старший лейтенант».
* * *Комиссар Урусов в это время находился на другом конце столицы, где подвыпившая шантрапа напала с ножами на сотрудника милиции. Сотрудник в неравной схватке погиб. Вместо комиссара в Глотов переулок приехал один из его заместителей. Он был из старой когорты сыщиков, оперативную работу знал и надолго отвлекать группу от дела не стал.
Стемнело. Во всех помещениях старого корпуса Таганского военкомата включили свет. В большой кабинет принесли керосиновые лампы, так как электрические разбились от взрыва гранаты, к тому же была повреждена проводка.
Осмотр завершался. Кабинет стал центром вечерних событий – именно сюда бандиты стремились прорваться, и здесь Васильков с Баранцом более двадцати минут удерживали оборону.
Иван Харитонович проверил протоколы, спросил, все ли успел отснять Горшеня. Затем приказал собрать вещдоки, закончить осмотр и готовиться к выезду. На улице давно стоял служебный автобус, на котором сыщики должны были вернуться в Управление. Там в своем кабинете Старцева дожидался с докладом комиссар Урусов.
– Ваня, на секунду, – позвал Егоров.
Устало вздохнув, тот вернулся.
Василий в задумчивости стоял над столом. На столешнице лежало несколько разных по форме и величине клочков бумаги, а также обгоревший список, составленный Васильковым и Баранцом. Все это Егоров намеревался забрать с собой, но что-то его заинтересовало.
– С листками все понятно, по ним у меня вопросов нет, – отодвинул их в сторону капитан. – А что означает эта записка?
Старцев взял со стола измятую бумажку, развернул и прочитал:
– «Майор Сорокин…» – Отведя взгляд в сторону, задумался… Через несколько секунд уверенно выдал: – Не знаю такого.
– И я не знаю, – повторил Егоров. – Но рука-то вроде Сашкина. Приглядись, ты же знаешь его почерк.
– Определенно, его. А где ты ее нашел?
– Под пустым перевернутым ящиком, вылетевшим из стола.
Для верности Иван взял один из листков списка, над которым стопроцентно трудился Васильков, и сличил почерк.
– Одна рука, – заключил он. – Погляди, как написаны буквы «М» и «к».
Левая ножка «М» миллиметра на три вылетала за нижнюю строчку, и поэтому буква слегка походила на греческую «Мю». А верхний носик «к», наоборот, чуть возвышался над остальными буквами.
– Да, записка написана им. Только вопрос: когда? Если до налета, то она касалась работы над списком и расследованию не поможет.
– А если во время налета…
– …то это уже зацепка, Ваня, – воодушевился Егоров. – Причем хорошая зацепка!
– Нам нужно найти этого Сорокина. Срочно! – Старцев направился к двери. Не оборачиваясь, попросил: – Вася, займись его поисками, пока меня будет мучить вопросами Урусов…
Глава шестая
Москва, Глотов переулок; июль 1945 года
Взять большой кабинет лихим наскоком не удалось.
Начали за здравие: по команде Сафрона одновременно прикончили охрану в двух корпусах, сделали это гладко, даже не нашумели.
На всякий случай прошвырнулись по этажам нового корпуса и по комнатам старого. Везде было тихо, как зимой на кладбище.
А когда влетели в кабинет, нарвались на точные выстрелы шуршащего там бумагами тихаря. И вот тут здравица сменилась панихидой.
Никто не ожидал такого жесткого отпора. Думали, заскочим, перещелкаем троих швейцаров, похватаем папочки и – ищи ветра в поле. И вдруг увязли, забуксовали.
В первые же секунды перестрелки кореша Деда Сафрона ухлопали местного подполковника, но и сами лишились двоих. Один лежал в коридоре с дыркой в башке, другой приплясывал на левой ноге, матерился и поливал недавно вымытые полы своей кровью.
Ладно, мы не гордые. Через дверь не пускают – войдем через окна. В большом кабинете их целых четыре штуки. Изготовились и, по отмашке того же Сафрона, ломанулись в оконные проемы.
Но и тут обломилось. Тихарь, паскуда, так наловчился стрелять, что либо не давал высунуться, либо дырявил корешам шкуры. Итогом этого наскока стал второй раненый.
Спустя минуту-другую засевшие в кабинете тихарь с дружком перегруппировались: молодой удерживал дверной проем, а старший палил по окнам. В банде появился третий подранок, и стало совсем туго.
Беспалый предложил навалиться разом, чтоб через все дырки одновременно. Рискнули. И получили второй труп и тяжело раненного корешка.
И тогда Дед Сафрон вскипел:
– Лавр, тащи гранаты!
* * *После взрыва первой же гранаты сопротивление двух упрямцев прекратилось. Кореша ворвались внутрь задымленного помещения, готовые нашпиговать пулями любого, кто шевельнется. Но таких не было. Между столов на полу валялись горели листы бумаги, что-то дымило.
Впереди, разбрасывая искалеченную мебель, уверенно шел Лавр с немецким «вальтером» в руке. Лицо его перекашивала злоба. Правая щека была перепачкана кровью – пистолетная пуля прошла по-над виском, раскроив кожу и оторвав верхний кусок уха. Рана саднила и кровоточила. Но злоба распирала гончего не от боли, а от обиды и досады. Как же так?!
Благодаря врожденной осторожности он считал себя неуязвимым. Несмотря на возраст, делишек за плечами накопилось – не перечесть. И ни разу не схватили за руку, не сломали в драке ребер, не полоснули финкой, не подстрелили. А тут – нате вам, получите-распишитесь! Да ладно бы вышло нормальное ранение, а то ведь сплошное издевательство! Что теперь про него скажут академики? И эти… два огольца из банды Беспалого?.. Наверняка будут хихикать за спиной, клопы подматрацные…
Недалеко от входа лежал труп пожилого подполковника. Этот получил порцию свинца в самом начале, в затяжной перестрелке не участвовал. Перешагнув через него, Лавр остановился над молодым парнем, лежащим на залитом кровью полу. Признаков жизни тот не подавал. Впрочем, если душа еще и теплилась в теле, то минуты его были сочтены, так как от большой потери крови лицо и руки лежащего стали совершенно белыми.
Нет, мальчишка Лавра не интересовал. Он искал того высокого брюнета, что маршировал по Глотову переулку пружинистой походкой и острым взглядом пронизывал обстановку вокруг. А сегодня появился в Глотовом переулке с белым прямоугольником пластыря на подбородке.
Вот он, падла! Из-за опрокинутого стола выглядывала нога лежащего человека. Пыльная брючина, высокий кожаный ботинок, зашнурованный до самого верха, темный носок.
Лавр пнул сломанный стул и, подойдя вплотную, встал над поверженным противником.
Тот был жив. Из носа и ушей хлестала кровь – белый прямоугольник пластыря на подбородке стал темно-красным. Грудь при дыхании медленно вздымалась, а указательный палец правой руки подрагивал. Видать, тихарь и в беспамятстве продолжал палить по своим недругам.
Осторожно потрогав поврежденное ухо, Лавр поднял валявшийся «ТТ», проверил магазин. В нем оставался последний патрон.
– Для себя берег, сучара, – процедил юнец, пряча трофей в карман.
Криво усмехнувшись, он прицелился брюнету в голову… но нажать на спусковой крючок не успел.
– Лаврушка! – послышался резкий окрик.
Так в банде его называл только Дед Сафрон. Лавр опустил оружие, обернулся.
– Живой тихарь-то?
