Палач приходит ночью - Валерий Георгиевич Шарапов
— Кто его? — сипло спросил я.
— Неизвестно. Погиб прямо в городе. Что там дальше будет — одному черту известно. Так что давай-ка туда выдвигайся. Разберись в обстановке на месте. И прикинь, чем это для нас чревато.
— Есть, — по военному четко ответил я…
Глава двенадцатая
Шел я по утопающим в зелени улицам Вяльцев, на этот раз неустанно озираясь и всячески таясь. При Сотнике все двери мне там были открыты. Сейчас обстановка изменилась. И не в лучшую сторону.
Соблюдая все предосторожности, я добрался до дома нашего добровольного помощника. Этот человек был не только информирован обо всем, творящемся в окрестностях, но и, что не менее важно, готов был информировать нас. Он и рассказал, что случилось с Сотником.
В центре Вяльцев, в бывшем здании библиотеки, располагался штаб «Освободительного войска». В последнее время он больше походил на трактир, потому что его постоянно сотрясали гулянки и пьянки. Оно и не удивительно. Сотник, по большому счету не понимавший, что ему делать дальше с его «Республикой», решил просто расслабиться и получать от жизни удовольствие.
В этом штабе его и подстрелили. Наследники его дела официально объявили, что виноваты красные партизаны. Именно они пальнули в окно и не промахнулись по объемной фигуре жертвы, представлявшей прекрасную мишень. Только вот я место это отлично знал. И пальнуть там с улицы просто не могли. Очень похоже было, что вся стрельба шла внутри помещения. Следовательно, что? Стреляли свои!
На троне воцарился Звир. И первое, что он сделал, — послал гонцов в местный провод ОУН с благой вестью: «Освободительная армия» отныне подчиняется командованию УПА. Конечно, при условии сохранения на своих местах старого командования.
Понятное дело, ответ был получен положительный. Притом с такой скоростью, которая навевала подозрения: а не заранее ли это спланировано? Отныне новое подразделение УПА именовалось «Отряд Корни», а Звиру даже присвоили какое-то звание.
В благодарность за это Звир отрядил вооруженную группу для участия в расширяющейся «деполонизации». Теперь «Корни» азартно жгли польские деревни и села. Скоро должны вернуться с победой и награбленным добром.
Новости были хуже некуда. Вместо лояльного Сотника мы получили под боком многочисленное вооруженное подразделение УПА. И, зная Звира, нетрудно предположить, что кровью он не насытится никогда — все ему будет мало.
И еще плохо, что Арина, о которой я не забывал никогда, оказывается под ударом. Так она была под покровительством Сотника. Сейчас возникла опасность, что тот же Купчик выместит на ней всю свою накопившуюся злость. Или чего еще похуже сотворит. Поэтому, рискуя своей шкурой, я не двинул сразу в леса, а дождался ее около дома.
— Опять ты, — поморщилась она, заходя в дом и бросая на пол брезентовую медицинскую сумку с красным крестом.
— Арина! Уйдем со мной! Будем вместе. Вместе навсегда, — произнес я взволнованно.
— Я? С тобой?.. Мечтатель ты, Ванюша… Ни-ко-гда, — по слогам произнесла она последнее слово.
Делал я такие заходы, и отшивали меня уже не первый раз. Но таким тоном и такими словами — это было нечто новое. Как обухом по голове.
И вдруг я подумал, что совсем не знаю ее. Точнее, знаю ее образ, который сам себе и создал. А что в этой красивой голове, какие мысли? Какая у нее жизнь была и идет? Ничего не знаю. Тьма неведения.
Что-то оборвалось в душе. Я просто повернулся и ушел. А она даже не посмотрела мне вслед.
Сказать, что сразу выкинул ее из сердца, нельзя. Эта колдовская зависимость от нее оставалась.
Наверное, мне надо было увести ее под угрозой оружия. Или силой. Но вряд ли сработало бы. Она была и раньше упрямая. А после всего, что произошло при оккупации, вообще что-то сдвинулось в ее голове. Заставить ее что-то сделать против ее воли было невозможно.
Клонилось к исходу лето. Приходилось шастать в Вяльцы еще не раз — там появилось много подпольных дел. Но после того разговора Арина даже не пускала меня в дом, отчеканив, как пригвоздив:
— Ты мне не нужен!
Ну, не нужен, так не нужен. Обидно, что не нужен. И наверное, не лучше было бы, если бы вдруг понадобился.
Пора уже, наконец, включить голову на все обороты и думать трезво. Ясно же, как божий день: никогда не быть нам вместе. Тщетную надежду пора бы оставить навсегда.
Но я все же продолжал присматривать за ней. Несмотря ни на что, мир был для меня светлее, потому что в нем жила она.
Ладно, прочь лирику. Без этого было полно дел.
А дела в Полесье шли кровавые. Звир разошелся не на шутку…
Глава тринадцатая
Поляков повесили торжественно. Тех самых, которые сбежали к Сотнику от преследования бандеровцев и которым тот обещал жизнь.
Сам Звир речи говорить не любил. Обычно отделывался сухим «Слава Украине». За него говорил Химик. Вот тот трепаться был мастак, все же учитель, оратор и вообще инженер человеческих душ. На пальцах он живо и доступно объяснил собравшемуся на главной городской площади народу, какие несносные люди поляки и почему им жить незачем. А потом и повесили пятерых, младшему было одиннадцать лет.
Кто-то заблеял в толпе козлом: «Слава Украине». Но остальной народ, пригнанный на расправу руганью и прикладами, просто молчал, угрюмо и зло. «Республика» сейчас поворачивалась к людям своей совсем уж неприглядной стороной.
После этого зверского действа страх местных жителей начал пронизывать как бы не сильнее, чем при немцах. Потому что все знали: если от немца можно ждать только того, что расписано в приказах, то от подручных нового предводителя «Республики» жди чего угодно.
Казни стали постоянной местной забавой. По обвинению в связях с партизанами повесили военспеца из бывших бойцов РККА, призванных в школу младших командиров инструктором. Повесили ни за что, потому что никаких связей у того не было. Общались мы совсем с другими его товарищами.
Остальные инструктора поняли, что сами могут в любой момент оказаться «шпионами и диверсантами», и благоразумно решили делать из «Республики» ноги. Вышли на подполье с просьбой о помощи. Я ездил в Вяльцы обговаривать, как их выводить.
В первой группе перебежчиков оказался «барабанщик», он и вложил всех. На выходе из села военспецы нарвались на заслон. Даже отстреляться не могли — оружия не было.
В тот же день их торжественно повесили на площади. Химик опять говорил и говорил. А внимали
