Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова - Монт Алекс

— В таком случае я напишу письмо вашему государю, где укажу, что посылал за вами и поручил вам доставить моё письмо, — одним махом разрешил его сомнения Наполеон.

На следующий день он продиктовал послание Лелорню, который доставил его вместе с пропуском, собственноручно подписанным императором, Яковлеву.

Но это не внесло умиротворения в душу Бонапарта. Его деятельная, нетерпеливая натура не могла смириться с пассивным ожиданием, и он велел позвать к себе Корбелецкого. Того самого пленённого чиновника Министерства финансов, которого он приблизил к себе накануне вступления в Москву.

— Я решил отпустить вас, месьё Корбелецкий! — милостиво улыбаясь, торжественно провозгласил он. — Самая мысль насильно удерживать вас здесь, лишённого домашнего участия и призора родных, сильно удручает меня. Отныне вы свободны и можете в полной мере располагать собой. Солдаты моей гвардии выведут вас на аванпосты.

— Сердце моё переполняет чувство безмерной радости и признательности вашему величеству, — искренне растрогался Корбелецкий, — однако, — на секунду запнулся он, — у меня нет порядочного платья и, да великодушно простит меня ваше величество, тёплой одежды. На пороге холода, и…

— Вы всё получите из нашего интендантства. — Наполеон опустил пальцы в оттопырившийся карман, доверху набитый табаком, и извлёк зелье. Он не любил табакерок, предпочитая хранить табак в карманах сюртука. — Кстати, и деньги тоже. Сегодня вам выдадут их. Я хочу достойно отблагодарить того, кто честно служил мне[43], — отрывисто бросил он, закидывая руки за спину. Польщённый чиновник поклонился, украдкой косясь на заваленный бумагами и картами стол, выдвинутый на самую середину залы. Полчаса назад Наполеон закончил совещание с маршалами, и его камердинер Констан не успел прибраться, а тень императора — армянин Раза отправился за дровами.

— Надеюсь, вы правдиво расскажете соотечественникам, что видели в Москве. Бог свидетель, не французы сожгли вашу прекрасную столицу, — пустился в оправдания Бонапарт, намереваясь убедить Корбелецкого, что вовсе не он причина и виновник бедствий, обрушившихся на Россию, а император Александр, вынудивший своей необдуманной политикой его, императора Наполеона развязать эту войну.

Здесь он не был оригинален. То же самое он говорил Тутолмину, Яковлеву и всем тем русским, которые хоть что-то из себя представляли и имели вес в обществе. Вдруг кому-нибудь из них доведётся говорить с Александром! Корбелецкий не проронил ни слова, а лишь понимающе кивал, в то время как Бонапарт распалялся всё сильнее, стремительно перемещаясь из одного угла залы в другой. Наконец поток его красноречия иссяк, и, картинно скрестив на груди руки, он отпустил немало озадаченного чиновника.

Других русских, которых можно было «со смыслом» отпустить и на благо Франции использовать, в его арсенале, увы, не осталось. Не считая того офицера, которого ему представил в Смоленске генерал Сокольницкий и который так удачно подделывает ассигнации. Но того отпустить было нельзя. Соотечественники расстреляют его не мешкая.

«А кстати, где он?» — вспомнил об Овчарове Бонапарт и велел справиться о нём Лелорню.

Глава 7.

Главная квартира

Меченый сдержал слово и вывел Павла к Красному, куда прибыл со своим штабом Кутузов и где обосновалась Главная квартира русской армии. Благодаря знакомым Фёдору казакам Овчарова беспрепятственно пропустили через пикеты и проводили в Главную квартиру, помещавшуюся за версту от села, в огромном усадебном доме Салтыковых и прилегавших постройках. К счастью, Овчаров не послушался Меченого и остался в прежней одежде, разве что лосины сменил (при посредстве всё того же Игнатия) на чуть более просторные. А посему чувствовал себя относительно свободно среди блестящих офицеров ставки главнокомандующего.

«Как бы половчее попасть к Кутузову? Ишь сколько народу толкётся, и, небось, все к фельдмаршалу с неотложными нуждами!» — обдумывал непростую задачку Павел, пока не столкнулся нос к носу с главным предметом своих поисков.

— Ба, не верю глазам своим! Овчаров?! — услышал он подле себя изумлённый радостный возглас и, подняв глаза, увидел расцветшую в улыбке холёную физиономию полковника Чернышёва.

— Господин кавалергардии полковник, вот это чудо! Неужели это вы?! — Происшедшая встреча потрясла его не меньше, чем Чернышёва.

— Какими судьбами? Как вы здесь оказались?! — в сильнейшем возбуждении засыпал его вопросами обрадованный Чернышёв.

— Господин полковник! Это долгая история, но здесь я решительно из-за вас, хотя и не чаял встретить вашу особу.

— Что наш план?

— Удался, и в лучшем виде!

— Превосходно! — Глаза полковника самодовольно заблестели. Как-никак, а автором удавшегося плана являлся именно он! — Полагаю, нам до́лжно уединиться и потолковать. Сейчас меня ждёт светлейший, доставил личное письмо государя, весьма важное, — покручивая ус, не преминул похвастаться он. — Ну а затем я к вашим услугам, любезный Павел Михайлович.

— Благодарю, господин полковник, а покамест буду ожидать вас…

— Возле парадного крыльца дворца Салтыковых, — указал на белевшее за высокими кустами старого орешника элегантное двухэтажное, в стиле русского барокко здание Чернышёв и поспешил откланяться.

Пакет с высочайшим рескриптом он вручил светлейшему немедля по прибытии в Главную квартиру. Фельдмаршал при нём вскрыл его и, углубившись в чтение, попросил подождать в приёмной.

— Позову тебя, голубчик, как ознакомлюсь! — объявил Чернышёву Кутузов, неторопливо вникая в содержимое царской депеши.

В приёмной толпились посетители, яблоку негде было упасть, и он решил пройтись, о чём сообщил дежурному генералу Коновницыну. Фланируя по правильным песчаным дорожкам, он и встретил полного раздумий Овчарова, слонявшегося меж прудов, каналов и лип обширного, разбитого в прошлом веке парка. Едва Чернышёв вернулся в приёмную, как Коновницын пригласил его к фельдмаршалу.

— Вы весьма вовремя, господин флигель-адъютант. Светлейший справлялся о вас.

— Благодарю вас, ваше превосходительство! — учтиво поклонился Коновницыну он и вошёл в кабинет Кутузова.

— Тебе предстоит продолжить путешествие, голубчик! Не будучи осведомлённым о содержании привезённого тобою письма государя, я предписал командующим Третьей и Дунайской армиями двигаться к Москве. Предполагаю, что обе армии соединились. Депеша же императора отменяет мои распоряжения. Посему тебе надлежит отправиться к ним и вручить послание государя, а также моё, отменяющее мой первоначальный приказ. Обо всём том я отпишу его величеству, чтоб он скоро тебя не ждал. И ежели армии соединились, — Кутузов многозначительно хмыкнул, — Тормасову надлежит отбыть в Главную квартиру. Объединённую армию возглавит Чичагов.

— Слушаюсь, ваша светлость! Когда прикажете отбыть?

— Коновницын заготовит приказы, немедля и отбудешь. А теперь расскажи, голубчик, что государь, каким ты нашёл его?

Не менее других конфидентов посвящённый в стихийные эволюции двора, Кутузов не мог просто так, без задушевной беседы отпустить флигель-адъютанта императора. Фельдмаршал рассудил, что приветить царского любимца, особливо после вынужденной сдачи Москвы, которую ему вряд ли простят, и запоздалого письма Александру, объяснявшего царю содеянное, которое он датировал четвёртым сентября и отправил днями курьером, будет отнюдь не лишним.

— Государь исполнен решимости покончить с нашествием, уповая на таланты вашей светлости, — с учтивой любезностью отвечал Чернышёв, успевший вкусить немалой толики нюансов придворной жизни.

Упомянув о посещении Ярославля, тамошних настроениях и неутомимой деятельности их высочеств по организации ополчения, он исподволь навёл разговор на Овчарова, многозначительно присовокупив, что государю известно о его миссии в стане Наполеона.

— Покажешь его завтра, когда придёшь за приказами, — объявил свою волю командующий на прощание.