Стивен Галлахер - Царствие костей
Умоляюще глядя в глаза Луизе, Каспар схватил ее руки и прижал к своей груди. В сценарии этого движения не было, но оно выглядело естественно в своей искренности и мольбе.
— Всем сердцем верю, — ответила Луиза, и зал взорвался аплодисментами.
Они не прекращались несколько минут. В спектакле возникла пауза. Зрители ревели, топали ногами, свистели, поздравляли актеров. Никогда труппа не встречала подобного приема. Актеры молчали, давая публике выразить свои чувства. Луиза, часто и возбужденно дыша, с бьющимся от счастья сердцем, пристально всматривалась в глаза Каспара. Все то время, пока Уитлок произносил финальный монолог, она не сводила с Каспара глаз. Опомнилась она, только уйдя за боковую кулису, где и стояла словно в забытьи, ожидая вызова на сцену для исполнения песни. Внезапно Луиза почувствовала присутствие Каспара и догадалась, что он не уходил, все время находился рядом с ней.
Он наклонился к самому уху, его дыхание обожгло ее шею и всколыхнуло волосы. Луизу охватила сладкая истома. Дрожь пробежала по всему телу.
— Вы меня убедили: теперь я вижу, что есть страсти, угодные Богу, красивые и естественные, — зашептал он.
Она повернулась, чтобы еще раз посмотреть на него, но Каспар уже растворился в тени кулис.
Когда Луиза вышла на сцену и запела, казалось, воздух стал наполняться слезами. Даже стоявшие в конце зала полицейские утирали повлажневшие глаза. На половине песни Луиза вдруг вспомнила Артура Стеффенса — тело его ранним утром вынесли из пансиона и отправили в городской морг, — и голос ее едва не оборвался. Женщинам не разрешили смотреть на изуродованного мальчика.
Вернувшись за кулисы, она с изумлением обнаружила, что многие актеры плачут, а остальные ходят словно оглушенные взрывом. Никто из них не предполагал, что печальные события в пансионе столь удручающе на всех подействуют. Атмосфера и в зале, и за кулисами словно пропиталась смесью восторга и ужаса; находясь рядом со смертью, люди восторгались яркими красками жизни.
* * *Театр построили лет десять назад, но все, что находилось за кулисами, выглядело изношенным. Два вечерних спектакля шесть раз в неделю да плюс еще дневные не лучшим образом сказывались и на помещении, и на конструкции. Руководству театра стоило тратить деньги более эффективно — к примеру, на поддержание здания в хорошем состоянии.
Кто-то унес из крохотной гримерной Луизы ширму, и плотнику пришлось соорудить вместо нее экран — раму, обтянутую материей. Она отгораживала уголок, где Луиза переодевалась. Сбросив платье Мари Д’Алруа, грубое и некрасивое (оно могло сойти за одежду богатой дамы только с расстояния десяти футов), девушка вдруг услышала, как открылась и сразу же закрылась ведущая в коридор дверь. В свете слабенькой керосиновой лампы, стоявшей на столике у зеркала, по ткани экрана пробежала чья-то тень.
— Миссис Ригглсворт? — позвала Луиза. — Подойдите ко мне. Во время обморока на платье разошлось несколько швов. Под левой подмышкой. Вы не зашьете? — Она высунула из-за экрана платье, и кто-то принял его.
— Никто мне записок не передавал? — поинтересовалась Луиза, расшнуровывая корсет и сбрасывая одну из нижних юбок, придававших платью пышность.
Ответа не последовало, Луиза снова позвала:
— Миссис Ригглсворт? — и высунула голову.
Однако увидела она не швею, а Каспара. Одетый в свой сценический костюм, он стоял в трех-четырех футах от нее. Кроме него, в комнатке никого не было. На вытянутых руках он держал платье, словно только что выловил из воды и нес на берег.
— Мистер Каспар! — воскликнула Луиза. — Джеймс! Что вы тут делаете?
Лицо его было мрачным.
— Прогоните меня, — сказал он.
— Мне так и следует поступить, — отозвалась Луиза.
— Тогда прогоните меня, — повторил Каспар.
— И прогоню.
Никто из них не пошевелился.
— С минуты на минуту сюда войдет миссис Ригглсворт, — сказала Луиза.
— Думаю, не войдет. Сейчас она как раз обшивает мистера Уитлока более тугим шелковым жилетом. Он собирается к директору театра и хочет выглядеть перед ним наилучшим образом.
Их разделяла лишь хлипкая ткань, которую Луиза придерживала рукой, да ее прозрачная сорочка с глубоким декольте, ничего не скрывавшая от взгляда Каспара. Луиза чувствовала, будто сидит перед Каспаром обнаженной.
— Ну и?.. — спросил он.
— Ну и?.. — повторила она.
Луиза вдруг поняла, что не хочет прогонять Каспара, не должна этого делать; хотя мораль и устои общества обязывали ее именно так и поступить, они ее вдруг перестали заботить.
Смущало лишь одно — вдруг кому-то из труппы станет известно о ее недостойном поведении? Правда, был еще Бог, конечно… но разве он уже не благословил их?
— Сегодня… — Луиза осеклась, подыскивая для своих ощущений нужное слово и не находя его. — Такой необычный день, — беспомощно пробормотала она.
Каспар повернулся и осторожно повесил платье Мари Д’Алруа на спинку стула. Изначально оно предназначалось для роли Эрнестины из пьесы «Как одолжить возлюбленного», а приобрели его, вместе с прочим реквизитом «Королевского театра», в каком-то заштатном городишке, куда приезжали на гастроли.
— И вечер, не похожий на другие, — добавил Каспар. — Что скажешь, Мари? Прав я или нет?
— Мистер Каспар, — слабо запротестовала Луиза, но сердце рвалось в груди, будто она находилась на сцене.
— Так прогоните же меня.
В любой другой день и при других обстоятельствах Луиза повела бы себя соответственно ее полу; когда молодые люди преступают границы дозволенного, молодые девушки обязаны призвать их соблюдать приличия. Но сегодня день выдался действительно непростой — напряженный, наполненный сознанием скоротечности жизни и непредсказуемостью ее конца. День, преподнесший простой, но яркий урок: все проходит, иногда внезапно, и если сейчас не ухватить что-то от жизни, соблюдая приличия или нет — не важно, то можно никогда не успеть этого сделать.
Она отодвинула экран, вышла в комнату и прошептала:
— Закрой дверь. И ничего не говори.
Глава 17
У Луизы совсем не было любовного опыта, но кое-что в любви она понимала. Три лета, проведенных в деревне, в обществе двоюродных сестер, предоставили ей возможность поразмыслить о природе взаимоотношений мужчины и женщины. Наблюдательность помогла ей ответить на многие вопросы, заменив нехватку классического образования в области искусства близости, но в какой-то момент и она давала сбой. Все эти деревенские нимфы, пастушки и пастушки явно бродили по лесам не просто так, но вот зачем — частичное представление о том Луиза получила, посетив однажды скотный двор.
Ее удивила даже не собственная неуверенность, но робость Каспара. Она ожидала смелости и напора, он же трясся, колебался — в общем, проявил себя как неопытный юнец. Она видела в нем прожженного ловеласа, а он оказался едва ли не девственником, вовсе не светским львом и не героем-любовником, каким пытался выглядеть в ее глазах.
Его неопытность не разочаровала, а, напротив, обрадовала; она и вообразить себе не могла лучшего способа заставить Каспара полюбить ее.
Совокуплялись они торопливо, но жадно. Луиза испугалась своей страсти и желания отдаться Каспару.
Потом, лежа на полу, запутавшись в складках ткани, сваленной ими и послужившей постелью, в тусклом свете керосиновой лампы, Луиза лежала, уставившись в потолок, наблюдая за игрой теней. «Ну вот, теперь я самая настоящая падшая женщина», — подумала она. Мысль эта ее развеселила, она затряслась в беззвучном смехе. Луиза всегда слушала свое сердце, и сейчас оно подсказывало ей, что никакого падения не произошло.
— Что с тобой? — спросил Каспар, нарушив тишину.
— Я подумала, что теперь я — падшая женщина, — ответила Луиза и едва сдержала громкий смех, который обязательно услышали бы в коридоре.
— Прости меня, — отозвался Каспар и поднялся.
— Нет, не уходи. — Луиза села и протянула к нему руки. — Ты не так меня понял.
— Я все понял так, — ответил он, одеваясь. — Оставаться здесь я больше не могу. Давай поговорим обо всем завтра.
Он подошел к двери, прислушался, затем, приоткрыв ее не больше чем нужно, чтобы протиснуться в коридор, выскользнул из комнаты.
Луиза осталась на полу, одна, без сорочки, посреди спутавшейся ткани, местами сорванной с рамы; сценическое одеяние, соскользнув со спинки стула, валялось на полу. Ее повседневное платье висело на вбитом в дверь крюке.
Восторг ее продолжался недолго — неразделенный, вскоре он начал постепенно таять. Она не знала, который час. После вечернего спектакля театр быстро пустел. Луиза напрягла слух, но не услышала ни единого звука. Она поднялась и принялась собирать разбросанную по полу одежду.
Луиза была девушкой несобранной, и пока наклонялась за одной вещью, другая падала из ее рук. Однако несмотря на поздний час, оставить комнату в беспорядке она не могла. Завтра, в воскресенье, труппа отправлялась в другой город; правда, после вечернего спектакля многие поговаривали о том, чтобы либо продлить гастроли здесь, либо через некоторое время вернуться.
