Александр Арсаньев - Инфернальная мистификация
– Что-то день сегодня выдался не очень, – заметил Кинрю, открывая калитку в английский парк, предварявший мой особняк на Офицерской улице. – И Мира почему-то нас не встречает.
– Звезды не так легли, – отозвался я, усмехнувшись.
Так всегда говорила Мира. Все события в этой жизни она была склонна объяснять движением небесных светил. Все свое свободное время индианка проводила обычно за составлением астрологических таблиц, корпя над астрономическими атласами и халдейскими рукописями.
Дома меня уже дожидался Иван Сергеевич вместе с Луневым, а Мира наигрывала им какую-то веселенькую мелодию на клавикордах розового дерева, стоявших возле камина. Индианка была напряжена, будто натянутая тетива. Присутствие Кутузова, как всегда, выводило мою Миру из состояния внутреннего равновесия. Я заметил, что ее пальцы, усыпанные перстнями, немного дрожат, от чего звуки, извлекаемые из клавикордов, слегка вибрируют.
– Ну, наконец-то, – улыбнулся Кутузов краешком губ.
Сегодня он был в темном коротком фраке с необыкновенно узким воротником и с выпуклыми золотыми пуговицами; в белом жилете, обшитом золотым галуном, и в сапогах в обтяжку с отворотами из желтой лакированной кожи. На его правом плече на голубой шелковой ленте красовался крест ордена Андрея Первозванного. Я был свидетелем того, как в особо торжественных случаях Иван Сергеевич носил этот орден на нагрудной цепи.
Серебряную восьмиконечную орденскую звезду, в центре медальона которой помещался крест на фоне двухглавого орла, Кутузов носил на левой стороне груди, поближе к сердцу.
Мира резко перестала играть и обернулась. Она была в необыкновенно красивом платье из серебристого муара на жемчужно-сером парчовом чехле. Живые оранжерейные розы украшали ее корсаж.
– Яков Андреевич, – облегченно выдохнула индианка.
Я невольно подумал о том, что постоянное нервное напряжение, которое она испытывает, рано или поздно выльется в какое-нибудь заболевание. Общение с графиней Элен сумело к этому времени наложить на ход моих мыслей весьма своеобразный и неприятный отпечаток.
– Яков, ты представляешь, – кинулся ко мне Алешка Лунев. – мне отказали от дома! Да эти Оленины все с ума посходили, а не только бедняжка Элен, возомнившая себя жертвой какого-то упыря! В доме произошло убийство! А им все…
– Успокойтесь, Алексей Вениаминович, – мягко попросил его мой наставник. – Нам с Яковом Андреевичем надо бы парой фраз наедине перекинуться. Как раз относительно этого дела.
– Прошу, – кивнул я и проводил Мастера в коридор, который вел к дверям моего личного кабинета.
– А как же я? – обиженно проговорил Лунев. – Я что-то не пойму… – Он бросил вопросительный взгляд на Миру. Она утешительно кивнула ему.
– Я сейчас вернусь, – пообещал я своему боевому другу и скрылся за тяжелой дубовой дверью вместе с Кутузовым.
– Это тот самый? – услышал я таинственный голос Лунева, который донесся нам вслед.
Во мраке длинного коридора я готов был поспорить, что Кутузов улыбнулся в ответ. Хотя я не мог видеть его лица.
– А что же решил Медведев? – осведомился я, когда дверь моей кельи закрылась за нами. – Ведь это же все-таки убийство! Луша погибла, кто-то воткнул ей в грудь осиновый кол!
– Мы посчитали, что это – семейное дело, – тихо проговорил Кутузов. – Горничная была крепостной Олениных, так что посредством некоторых влиятельных особ это дело удастся-таки замять… А Медведев, – Иван Сергеевич усмехнулся, – не особенно-то рвется расследовать это странное преступление! На это, Яков Андреевич, у нас есть вы! Кстати, вы плохо осмотрели Лушино тело, – как будто невзначай добавил он.
– Что вы имеете в виду? – удивился я.
– Лаврентий Филиппович рассмотрел маленькую ранку у Лукерьи на шее, якобы от зубов, – тихо отозвался Кутузов. – Так что выходит, что горничная легко могла обратиться в вампира, если ее, конечно…
– Вы шутите? – усмехнулся я. – Неужели, Иван Сергеевич, вы всерьез полагаете, что упырь существует?!
– Разумеется, нет, – отмахнулся Кутузов. – Но кто-то же нанес эту ранку, прежде чем воткнуть кол в бедную девушку.
– Но почему вы не позволили Луневу сопровождать графиню Элен в имение?! – я не переставал задавать интересующие меня вопросы.
– Ну, – Кутузов развел руками, – это была воля Натальи Михайловны!
– Тогда я и вовсе ничего в этом деле ничего не разумею, – признался я. – Ведь вдова с самого начала была против расследования! К тому же она особенно противилась тому, что в этой истории принимают участие масоны! Я полагал, что это была воля ее пасынка графа Владимира, а в итоге он сам выставляет меня за дверь!
– Граф Оленин сделал это с моего дружеского благословения, – отозвался Иван Сергеевич.
Я ошеломленно опустился на оттоманку.
– С вашего благословения?
– Да, – кивнул Кутузов. – Наталья Михайловна давила на графа. Да и Мария Александровна настаивала на том, что сестре нужен новый доктор. Я посоветовал Владимиру согласиться с доводами своей семьи. Но вам-то ничего не помешает отправиться за ними следом в усадьбу!
– Но мне же было ясно сказано…
– Вы заметили, как громко говорил с вами граф? – осведомился Иван Сергеевич.
– Да, – согласно кивнул я. – Признаться, мне и самому это показалось несколько странным!
– Так вот, – начал объяснять Кутузов. – В то время, когда граф Владимир разговаривал с вами, его очень внимательно слушала находящаяся в холле Наталья Михайловна! Но если вы нанесете визит в усадьбу, вряд ли вдова Оленина отважиться на открытый скандал, учитывая мой, да и ваш, Яков Андреевич, вес в высшем обществе!
Я наконец начал осознавать, что в словах моего наставника имелся смысл.
– Но врачебный консилиум состоялся? – осведомился я. – В каком состоянии была графиня Элен?
– Елену Александровну признали больной, – невесело усмехнулся Кутузов. – Боюсь, что если вы не поторопитесь, то над ней, скорее всего, учредят опеку и лишат ее какого бы то ни было состояния!
– Кузнецов руку свою приложит, – протянул я задумчиво. – Это ясно, как белый день! – Я с досадой хлопнул себя по бедру ладонью.
– Я гляжу, у вас уже и подозреваемые имеются, – подмигнул мне Иван Сергеевич.
– Имеются, – улыбнулся я. – Ну а Лунева-то я с собой в Отрадное взять могу?
Отрадным, насколько мне было известно, называлось родовое гнездо Олениных.
– Берите, – согласился Иван Кутузов, – Если, конечно, считаете, что это необходимо!
IV
Лукерью схоронили на Васильевском острове тихо и незаметно. Однако несколько человек все же знали об этих не совсем обычных похоронах. Я наблюдал за скромной процессией из-за чугунной ограды Смоленского кладбища, где лоб в лоб столкнулся с Боженой Феликсовной. Она была в черном муаровом платье и в такой же траурной шали, которая только подчеркивала ее какую-то инфернальную красоту. В руках моя сестрица сжимала миниатюрный зонтик, ее золотистые локоны озорно выглядывали из-под берета с эгреткой.
– Яков Андреевич, – засмеялась она. – Что-то мне подсказывало, что я, мой дорогой, обязательно здесь тебя встречу! – Кузина легонько ткнула длинным и узким концом черного зонтика в мой кожаный сапог.
– Как вы узнали?! – воскликнул я.
– Слухами земля полнится, – развела руками Зизевская, – Неужели тебе, Яков, неведомо, что моя камеристка дружит с кучером Олениных?! А? Мне-то казалось… – Божена бросила на меня проницательный взгляд головокружительных глаз. В этот момент гроб с телом девушки как раз опускали в могилу. – Ее и впрямь закололи осиной? – с искренним любопытством поинтересовалась Божена.
– Ресницы у вас, кузина, очаровательные, – я наслаждался произведенным эффектом. Божена так и застыла с открытым ртом, придерживая другой рукой в лайковой перчатке свой зонтик. – Яков, ты надо мной издеваешься? Признайся честно! Как на духу! Ведь издеваешься?
– Да, – кивнул я. – Вам ведь, Божена Феликсовна, и так все должно быть известно от графского кучера… или от камеристки.
– А я-то еще новостями поделиться хотела, – обиженно надула губы Божена. – Вот теперь не дождешься! – пригрозила она мне пальчиком.
– Тогда вы так и не узнаете, милейшая, – усмехнулся я, – торчал ли в сердце у Лушеньки осиновый кол.
– Ну так торчал или не торчал? – капризно осведомилась Божена.
– Торчал, – признался я. – И самый что ни на есть настоящий! Вот бы еще узнать, кто ей его воткнул?! Не бедняжка Элен – это точно! У нее и силы-то такой отродясь не бывало…
– Ну, – Божена Феликсовна нахмурила очаровательные бровки, – говорят, что душевнобольные обладают иногда недюжинной силой…
– И вы туда же! – не выдержал я. – Да здорова она! Здорова! Только взвинчена до предела! Кто-то очень ловко заморочил ей голову! Представляете, как бы вы себя, моя милая кузина, чувствовали на ее месте?!
