Дж. Джонс - Пустое зеркало
— Что Твен имел в виду? — спросил Вертен.
Криминалист положил себе в тарелку хрена, театральным жестом предложил Берте и только потом ответил:
— Твен литератор, а стало быть, выдумщик. Об этом не надо забывать.
— Вы хотите сказать, что он постоянно фантазирует? — спросила Берта с улыбкой.
— Может, не совсем фантазирует. Но чересчур буквально воспринимает небылицы, распространяемые венгерскими аристократами. Они, конечно, никогда не перестанут твердить о независимости, как будто мадьяры единственное в империи национальное меньшинство, находящееся в таком положении.
— Значит, вы не сторонник австро-венгерской монархии, — сказала Берта, бросая на Вертена заговорщицкий взгляд. Он ей уже много порассказал об этом знаменитом криминалисте.
— Вы попали в точку, сударыня, — пробубнил Гросс. — Политика Франца Иосифа приведет страну к краху. Через два десятилетия вы Австрию не узнаете. А что касается нашего друга Твена, то он лишь повторяет то, что уже давно твердят мадьяры: девять лет назад кронпринц Рудольф не покончил с собой, а пал жертвой заговора придворных, которым не нравились его либеральные промадьярские взгляды. Я полагаю, теперь то же самое будут говорить и о смерти его несчастной матери, которая также имела склонность романтизировать мадьяров.
— Интригующая версия, — сказал Вертен, подмигивая Берте.
— Чепуха. — Гросс отрезал кусочек говядины, поддел вилкой и отправил в рот, запив вином. — Этот человек в Швейцарии признался в совершении преступления. Так что наша императрица скорее всего пала жертвой дилетанта, выдающего себя за анархиста. Думаю, он случайно натолкнулся на Елизавету на набережной Женевского озера. У него при себе даже не было нормального оружия, всего лишь дешевая заточка из напильника. — Гросс пристально посмотрел сначала на Вертена, затем на Берту. — Нет, друзья, боюсь, что здесь мы имеем дело не с какой-то хитрой интригой, а с вульгарной и очень грустной комедией.
Глава двенадцатая
Безделье Гросс переносил болезненно. Вертен об этом знал и раньше, но теперь, когда они жили под одной крышей, мог наблюдать с близкого расстояния.
В понедельник, следующий за похоронами императрицы, Гросс посетил свой любимый зал Брейгеля в Музее истории искусств. Вертен провел весь день в своем офисе. Днем они вместе пообедали, а вечером сходили в Бургтеатр посмотреть Жирарди в сатирической комедии Иоганна Нестроя[37] «Злой дух бродяга Лумпаци и бесшабашная троица». Жирарди исполнил свою роль с присущим ему блеском, но Гросс, кажется, остался к его игре равнодушен.
Премьера пьесы состоялась еще в 1833 году, но потом цензоры ее запретили по причине «очернения существующих порядков», хотя ничего такого там и в помине не было. Разрешили к постановке только недавно, и то с большой неохотой. Непонятно, что они нашли крамольного в похождениях столяра Лайма, портного Цвирна и сапожника Книрима после выигрыша в лотерею. Нестрой был не только драматургом, но и одаренным актером. Роль Книрима он сыграл двести пятьдесят восемь раз, так было сказано в программке. Теперь эту роль великолепно исполнял Жирарди, однако Гросс не находил в его игре ничего забавного. Зал то и дело взрывался смехом, а с лица Гросса не сходило хмурое выражение. При каждом повороте сюжета он начинал ерзать в своем кресле. Трое мастеровых купили сообща лотерейный билет, на который выпал солидный выигрыш. Цвирн и Книрим свои доли промотали, причем сделали это с вызовом, и в конце пьесы остались ни с чем. Только Лайм поступил мудро, открыл свое дело и женился на девушке, за которой давно ухаживал.
— Какой вздор, — проговорил Гросс, когда после третьего акта в зале зажегся свет. — Зачем в замечательном Бургтеатре поставили такую революционную, развращающую пьесу? Это выше моего понимания.
— Я с вами не согласен, — сказал Вертен по пути в гардероб. — Пьеса умная.
— Умная? — брюзгливо проговорил Гросс. — Вот когда вы с фрейлейн Бертой поженитесь и заведете детей, я полагаю, вам не захочется, чтобы они повели себя так беспутно. Нет, Вертен, не захочется. У меня на этот счет имеется личный горький опыт.
Вертен промолчал. Гросс, конечно, имел в виду отношения со своим одаренным сыном Отто, который отказывался воспринимать жизнь серьезно. К большому огорчению отца, он завел себе друзей в артистических богемных кругах, где к сексу и браку относились очень свободно. Отто даже попробовал наркотики. Теперь он, кажется, исправился и успешно завершал медицинское образование, но отношения с отцом у него по-прежнему оставались напряженными.
Утром за завтраком Гросс угрюмо молчал. По дороге в свой офис Вертен подумал, что, наверное, зря пригласил его к себе на постой. Криминалист стал настолько нелюбезным, что даже непредубежденная и всепрощающая Берта начала избегать его общества.
На ужин фрау Блачки приготовила изумительный ростбиф с луком, который они запили отменным «Бордо», — по дороге домой Вертен купил бутылку в винном погребе. Затем он вдруг вспомнил, что получил для Гросса письмо, пришедшее на его прежний адрес в отеле «Бристоль».
Гросс распечатал конверт и посветлел.
— Интересно, интересно. — Он наполнил свой бокал наполовину и залпом выпил, как американское виски.
— Что там, Гросс?
— Вот, прислали протокол вскрытия герра Фроша, последней жертвы пратерского убийцы. Шея у него была сломана, как и следовало ожидать.
— И что в этом интересного? — спросил Вертен, наливая себе вина.
— А то, что этот человек уже находился на пороге смерти. У него был рак, Вертен.
— И он об этом знал?
— А вот это, мой друг, я попытаюсь выяснить завтра.
Вертен собрался было его отговаривать, но передумал.
Дело закрыто, и сейчас совершенно не важно, знал убитый о том, что ему все равно суждено скоро умереть, или нет. Но раз Гросс оживился, то пусть потешится.
Остаток вечера они провели в приятной беседе.
Утром Вертен поинтересовался у фрау Блачки, где гость.
Экономка сказала, что герр доктор проснулся на час раньше обычного, выпил кофе с рогаликом и ушел.
Вертен вздохнул с облегчением и уселся завтракать, попутно просматривая утренний выпуск «Нойе фрайе прессе». Прежде, бывало, он до начала рабочего дня непременно садился за свои литературные опусы, а сейчас вдруг обнаружил, что его совершенно к этому не тянет. Ну и ладно. Потягивая кофе, он выискивал в газете белые участки, где должны были находиться материалы, запрещенные цензурой. Такое в Австрии случалось каждый день во многих газетах.
В пять вечера, когда Вертен собрался закончить работу, ему позвонил Гросс. Возбужденно вибрирующий голос криминалиста ласкал слух. Слава Богу, ожил, подумал Вертен.
Гросс приглашал его посидеть в кафе «Сентраль», где теперь собирались венские литераторы. После скандального сноса год назад кафе «Гринштайдль»[38] (на его месте построили здание банка) все венские литературные знаменитости, включая Шницлера, Петера Альтенберга, Гуго фон Гоффмансталя, Карла Крауса, Германа Бара и Феликса Зальтена,[39] мигрировали в расположенное поблизости кафе «Сентраль». Вертен удивился, почему Гросс выбрал это место, но с радостью согласился прийти туда через полчаса.
Гросс сидел за угловым столиком, прикладываясь время от времени к бокалу с белым вином. Вертен заказал то же самое и сел, оглядывая столики. Из знакомых лиц сейчас только молодой Гоффмансталь щеголял своими редкими растрепанными усами, а его старший наставник по богемной жизни Альтенберг — сандалиями на ногах.
— Что случилось, Гросс? У вас чертовски довольный вид.
— О, сегодня, мой дорогой Вертен, я провел день с большой пользой. Весьма.
Потягивая вино, криминалист рассказал Вертену, что вначале посетил фрау Фрош, спросить, знал ли ее муж о своей болезни и кто был его доктором.
— И представьте, Вертен, у фрау Фрош была для меня потрясающая новость. Она сказала, что даже намеревалась связаться со мной. Как хорошо, что мне тогда удалось завоевать ее доверие. Она заявила, что после покушения на императрицу больше не считает себя обязанной хранить тайну.
Гросс сделал театральную паузу, глядя на Вертена. Тот был весь внимание.
— Оказывается, в июне герра Фроша посетила в его доме весьма важная особа. Сама императрица. И они больше часа беседовали в его кабинете. Уходя, императрица потребовала от фрау Фрош дать слово, что она никому о ее визите не скажет. Дама заметила, что императрица была в смятении.
— О чем же они говорили, Гросс?
— Это герр Фрош от жены утаил, но она помнит, что незадолго до визита императрицы он как-то вскользь заметил, что решил в своих мемуарах поведать правду о трагедии, случившейся в замке Майерлинг.
