Хайд - Расселл Крейг

Очень медленно из теней проступила фигурка, словно мрак заполнил пустой абрис. Опять девочка. Та же девочка – в грязных лохмотьях, перепачканная землей и глиной из неглубокого рва. И смотрела она на Хайда с тем же укором. Девочка двигалась, дышала, но Хайд знал, что в ней не может быть жизни. Это порождение теней выглядело трогательно и одновременно зловеще – в нем смешались ужас и печаль, и Хайд знал, что видение создано из смерти и мрака.

Более того, он узнал девочку: Мэри Пейтон, убитый ребенок, «дитя из ведьминой колыбели».

До слез маленькая и хрупкая, она шагнула к нему, и он почувствовал запах сухой земли и разложения. Она подошла ближе, по-прежнему ничем не нарушая тишину, кроме слабого дыхания.

– Тебя нет, – сказал Хайд. – Ты обман зрения.

Она приблизилась почти вплотную, капитан уже видел, как на мертвенно-бледном лице под тончайшей кожей чернильными струйками расползается паутина из вен и капилляров. Теперь девочка была так близко, что ее дыхание долетало до его лица, и каждый выдох нес с собой холод и запах гниющей плоти.

– Тебя нет, – повторил Хайд. – Ты иллюзия, проекция моего разума.

– Ты все забыл, – сказала девочка тоненьким голоском. – Той ночью ты искал истину и нашел ее, а теперь забыл. Ты предал забвению имя моего убийцы.

Хайд отшатнулся от призрака, крепко зажмурился, закрыл уши ладонями и сделал глубокий, медленный вдох. Вместе с воздухом в ноздри опять проник сладковатый, тошнотворный запах смерти и разлагающейся человеческой плоти.

– Тебе надо вспомнить. – Детский голос прозвучал прямо у него в черепе, звонкий и отчетливый, несмотря на то что Хайд пытался его заглушить. – Надо вспомнить то, что ты забыл. – Последовала пауза, и снова раздался голос, вернее, заполошный выдох: – Он здесь!

Хайд различил другой посторонний звук. Приглушенный, отдаленный, не от мира сего. На мгновение он решил, что слышит вой банши, уже знакомый по той ночи, когда было найдено тело повешенного над рекой Лейт. Но звук отличался – все время менялся его регистр. Затем Хайд понял, что где-то далеко лает собака. Тем временем девочка всхлипнула совсем рядом.

– Он идет… – проговорила она сдавленным от страха голосом. – Идет за мной.

Хайд открыл глаза – девочки не было. Вместе с ней исчезли тени и всякие звуки, близкие и дальние. В комнате посветлело, мрак в углах рассеялся. Значит, и та ночная темень тоже была галлюцинацией.

Капитан вздохнул – его встревожило, что галлюцинации продолжаются так долго после припадка во сне прошлой ночью. Если, конечно, у него не случилось второго приступа сейчас и диковинные беспорядочные сны нынешней ночи не были эпилептическим бредом.

А может быть, подумалось ему, гипнопомпическое[39]явление мертвой девочки, наоборот, было прелюдией к новому, более сильному припадку – так облака потихоньку набухают на небе перед бурной грозой.

Хайду не нравилось, что Сэмюэл Портеус так до конца и не объяснил, в чем причина его странных симптомов, когда ставил диагноз. Какая скрытая патология мозга могла вызвать из подсознания призрак убитого дитяти, смотревший на него с укором?

Эдвард Хайд встал с кровати. Перед тем как начать одеваться, он подошел к тому углу, откуда появилось привидение, и, ругая себя за глупый поступок, все-таки удостоверился, что больше там никто не прячется.

Глава 18

Хайд снова наведался к Сэмюэлу Портеусу – на сей раз явился к нему на работу, в Крейглокартскую водолечебницу, предварительно отправив записку с извещением о своем визите. Медсестра повела его по беленным известкой коридорам и натертому до блеска линолеуму в психиатрическое отделение. Коридоры и холлы здесь были просторные, и все же своей бескомпромиссной карболовой чистотой это место напоминало ему белую комнату в Колтонской тюрьме.

Здесь повсюду слышался плеск струящейся воды – главного средства врачевания духовных и физических недугов в Крейглокарте; он доносился из палат, двери которых выходили в холл. Медсестры носили одинаковую униформу – бледно-голубые платья, белые накрахмаленные чепцы и фартуки. Все пациенты, которых видел Хайд, были в белом. Пользовали тут, насколько он знал, алкоголиков, невротиков и неврастеничек; некоторые пациенты часами отмокали в ваннах, другим прописывали контрастный душ – ледяной и горячий.

О том, что они добрались до места назначения, Хайд понял, когда белые просторы закончились металлической, выкрашенной черной эмалью решеткой и массивной дверью; медсестра отперла замки ключами, висевшими на связке, которую она достала из кармана фартука. Дальше начиналось крыло для душевнобольных.

Медсестра проводила Хайда в просторное помещение, служившее рабочим кабинетом Сэмюэла Портеуса и одновременно смотровым покоем. Портеус поднялся из-за огромного стола красного дерева и подошел пожать руку другу. Хайда в очередной раз поразили моложавая красота доктора и вычурность его наряда – по мнению капитана, Портеус выглядел скорее как представитель богемы, нежели врач, и не впервые Хайд обратил внимание, что в его манерах есть что-то женственное. Еще он заметил, что Портеус кажется утомленным, а его привычный энтузиазм – наигранным.

– Рад вас видеть, Эдвард, – сказал Портеус. – Из вашей записки я понял, что вы тут по служебной надобности. – Он взглянул на медсестру, которая привела полицейского, и попросил ее принести чаю.

– Скорее по личной, но в рамках служебной, если быть честным, – уточнил Хайд, когда медсестра ушла.

– Ваше состояние ухудшилось? – Приветливое выражение на лице Портеуса сменилось озабоченным.

– У меня был ночной припадок, но вроде бы я от него уже оправился. Однако, по-моему, последствия таких припадков стали более длительными и… – Хайд сделал паузу, подбирая подходящее слово, – и отчетливыми.

– Например?

– Продолжающиеся видения. Галлюцинации. Я вижу события, Сэмюэл, и людей, которых не существует. Откровенно признаться, будь я человеком менее рациональным и более склонным к фантазиям, назвал бы их призраками. – Капитан досадливо качнул головой. – А порой я вижу реальных людей и принимаю их за других, за тех, кто уже мертв. Такое со мной случалось и раньше, но крайне редко, и видения были смутными. Но некоторые особенности недавних эпизодов меня сильно встревожили.

– Что за особенности? – осведомился Портеус, жестом предложив другу сесть в кресло.

– Я видел призрак маленькой девочки. Всякий раз мимолетно, но это определенно была одна и та же девочка.

– Вы ее узнали? – спросил Портеус.

Хайд вздохнул:

– Это была Мэри Пейтон, убитое дитя с Цыганского откоса.

Портеус с серьезным видом кивнул:

– О, понятно. За ее убийство повесили того парня, Моррисона, в чьей виновности у вас возникли сомнения. Галлюцинации были мимолетными, вы сказали… Как долго они продолжались?

– Какие-то мгновения. Несколько секунд, не более. Поначалу это были какие-то смазанные образы, сиюминутные впечатления, но ее последнее появление, этим утром, оказалось более длительным. И на сей раз она со мной заговорила.

– А какие-то еще побочные действия были? Вы не выпадали из времени?

– Нет, провала в памяти не было. Только то, что мы с вами уже обсуждали – ощущение дежавю и нереальности происходящего, потеря связи с окружающим миром… И еще, как я уже упоминал, иногда я принимаю кого-нибудь за человека, которого там не может быть, – к примеру, мне почудилось, будто я увидел на улице Хью Моррисона, но тотчас выяснилось, что это какой-то дорожный рабочий.

– Однако же амнезией явления призраков не сопровождались? Не было такого, что вы не могли вспомнить о своих действиях за определенный отрезок времени?

– Нет же, говорю вам. – В тоне Хайда прорвались раздражение и досада. Он уже не в первый раз заметил, что Портеус игнорирует его симптомы, за исключением провалов в памяти, словно только это психиатра и заботит по-настоящему.