Белое, красное, чёрное (СИ) - Тегюль Мари

Мальчишки и Петрус радостно вернулись к приятному времяпрепровождению, а Ник с Лили ушли в его кабинет на втором этаже.

Тут Ник рассказал Лили, что он пришел к выводу, что стихотворение, которое было зашито в сюртук маркиза, было написано Пушкиным в альбом Каролины Собаньской. А потом каким-то путем попало в руки маркиза.

— Но если Пушкин знал, что это письмо — пароль, зачем же он писал его в альбом этой дамы? — недоуменно спросила Лили. — Неужели под влиянием момента? Или он решил, что оно будет в ее альбоме лучше сохранено? А кто-то, кто видел, что он писал его, в это время мог быть в комнате! И Пушкин либо видел это, либо потом сказал тому, кто был замешан в этой интриге! Ты говоришь что это было во время какого-то раута? Очень странно! То есть получается, что эта Собаньска ничего не знала, и в то же время была хранителем тайны! Здорово придумано, ведь она была католичка и, возможно, иезуитка! Кто бы мог подумать, что ключ к тайне хранится у нее!

— Представь себе, — Ник возбужденно ходил по кабинету, — она и была иезуиткой! И, возможно, знала гораздо больше, чем можно себе представить! Ты же уже имеешь представление о тактике иезуитов! Вот посмотри, выдержки из их кодекса!

Ник передал Лили бумаги, которые касались Ордена иезуитов.

— Посмотри их повнимательнее, а я должен выяснить, что там мои мальчишки добыли.

Ник вышел, а Лили погрузилась в чтение, от которого у нее захватило дух:

«Орден имеет секретные знаки и пароли, соответствующие той степени, к которой члены принадлежат, и так как они не носят особой одежды, то очень трудно опознать их, если только они сами не представят себя, как членов Ордена, так как они могут казаться протестантами или католиками, демократами или аристократами, неверующими или набожными, в зависимости от той миссии, которая на них возложена. Их шпионы находятся везде, во всех слоях общества, и они могут казаться учеными и мудрыми, простаками и глупцами — как повелевают их инструкции...»

«Если прелюбодей, даже если бы он был духовным лицом…  будучи атакован мужем, убьет нападающего…  он не считается нарушившим правила

«По велению Бога является законным убивать невинного человека, украсть или совершить предательство...»

«Брат-иезуит имеет право убить всякого, кто может представлять опасность для иезуитизма...»

«Для священнослужителя или члена религиозного ордена было бы законным убить клеветника, который пытается распространить ужасные обвинения против него самого или его религии...»

«Не следует давать врагу ни вредных лекарств, ни примешивать смертельных ядов к его пище и питью…  Законно использовать этот метод… , не принуждая лицо, которое должно быть умерщвлено, принимать самому яд, который, будучи принят внутрь, лишит его жизни, но сделать так, когда яд настолько силен, что будучи намазанным на сиденье или одежду, он достаточно мощен, чтобы причинить смерть».

Пока Лили, уже подготовленная романом Эжена Сю, с изумлением, граничащим с ужасом, вчитывалась в страницы кодекса иезуитского ордена, Ник на кухне беседовал с мальчишками. Або сидел потупившись, видимо, смущенный новой для себя обстановкой, зато Гаспаронэ чувствовал себя как рыба в воде.

— Его бабушка, — и Гаспаронэ подбородком указал на Або, — что-то узнала и послала сказать вам. Сегодня поздно вечером вы должны придти к Мирзоевской бане, там вас будет ждать ваш старый знакомый Сафар.

Делавший вид, что занят уборкой кухни, но при этом внимательно слушавший, Петрус одобрительно закивал головой. Еще бы, ведь Сафар как раз его старый знакомый.

— И что дальше? — спросил Ник.

— Дальше ничего, — с достоинством ответил Гаспаронэ и пояснил, — продолжение будет, наверное, вечером. Там какой-то персидский народ собирается, — доверительно, понизив голос, сообщил он. — Вечером что-то будет. — И деловито добавил. — Ну, мы пошли. Надо продолжать вести наблюдение.

Мальчишки застучали своими грубыми башмаками по лестнице, а Ник остался на кухне.

— Послушай, Петрус, — после некоторого раздумья сказал он. — Ты, конечно, помнишь, наше приключение в Мирзоевской бане, ну, когда мы нашли купца из Индостана.

Петрус, не поворачиваясь и продолжая тереть какую-то чашку, кивнул головой.

— Так вот, боюсь, что сегодня мне тоже понадобится твоя помощь.

Реакция на эти слова Ника была восторженной. Петрус давно уже был несколько отстранен от дел Ника. Правда, теперь в его функции входила опека Лили, как ему объяснил Ник. Это смиряло его с почти постоянным сидением в четырех стенах. Но сейчас он был очень рад и готов к новым приключениям, тем более, что прекрасно уже знал Сеидабад. Надо было продумать действия на вечер. Ник решил, что на встречу в Сеидабад они пойдут вместе с Петрусом, а Аполлинарий будет обеспечивать прикрытие на случай, если им будет грозить какая-нибудь опасность. Ближе к вечеру, когда Ник с подошедшим Аполлинарием обговорили все возможные и невозможные варианты на ночь, и Аполлинарий ушел, из дома вышли двое мужчин. Один из них был в легком пальто с черным бархатным воротником, в шляпе и с тростью с серебряным набалдашником. На руке у него красовался массивный золотой перстень. Другой был одет попроще, но так, как подобает слуге из хорошего дома со склонностью к щегольству. Это парочка спустилась вниз до конца Бебутовской и прошла мимо Сионского собора, синагоги, мимо армянской церкви святого Георгия — Сурб Геворк, мимо чайханы и так прогулочным шагом добралась до Мирзоевской бани. Там Ника и Петруса, а это были они, несколько преображенные, приветствовал Сафар, тоже выглядевший весьма празднично. После взаимных приветствий, Сафар повел их за собой вглубь квартала, все дальше и глубже удаляясь в узкие крутые улочки. Справа от них оставался высокий минарет суннитской мечети, с которого муэдзин уже начал заунывно тянуть: «Аллаху акбар ашхаду алла», призывая правоверных к вечерней молитве.

Солнце уже зашло за гору святого Давида и сумерки окрасили в лиловые и синие тени узкие улочки Сеидабада, когда Сафар подвел их к ничем не примечательному дому за низким каменным забором, спрятавшемуся среди густых деревьев инжира, туты и хурмы. Дом был одноэтажным, но добротным, с тяжелой дубовой дверью вполне респектабельного подъезда, почти как в Сололаки. Сафар толкнул дверь и они беспрепятственно зашли в темный коридор. В нем едва было видно из-за того, что в коридор ниоткуда не проникал свет, а на дворе почти стемнело. Сафар открыл еще одну дверь, поклонился кому-то невидимому и произнес: «Ас-селям алейкум, эффенди!». В ответ раздался спокойный мягкий голос: «В-алейкум ас салам, брат мой».

Сафар ввел их в небольшую комнату, осевещенную всего двумя или тремя масляными светильниками. Стены комнаты были увешаны коврами, на полу тоже лежали ковры. На середине комнаты стоял невысокий худощавый человек, одетый в темное платье. На голове у него была небольшая белоснежная чалма. И, что сразу бросилось Нику в глаза, в руках он держал тускло отсвечивающие оранжевым пламенем янтарные четки, очень похожие на те, которые были у погибшего мастера Юзуфа. Поймав его взгляд, человек тихо сказал:

— Я брат бедного Юзуфа. Вы уже знаете, что Юзуф был, как и большинство жителей этого квартала, суфием. Юзуф был моим старшим братом. Ему наш отец Хассан доверил одну очень большую тайну, в которую в свое время посвятил его отец, наш дед. Брат деда, тоже Хассан, был известным в Тифлисе джамадаром. Пушкин описал его в какой-то своей книге, я не читал, но мне об этом говорили. Вот этот джамадар и свел Пушкина со своим братом, нашим дедом, большим мастером. И та тайна, которая была между Пушкиным и дедом, хранилась и передавалась в нашем роду. Мой брат не открыл этой тайны и за это его убили. Я полагаю, что должны охотиться теперь и за мной. Но я в другом положении. Если Юзуф был великим мастером, то я всего лишь скромный дервиш, шейх ордена мевлеви — крутящихся дервишей. Сегодня в этом доме, который станет на одну ночь пристанищем дервишей, ведь дервиши ничего не имеют, ни дома, ни очага, только то, что дают им люди, собираются несколько человек для молитвы. Мы надеемся, что аллах просветит нас, и поможет и тебе справиться с нашим общим врагом. Иншалла! А теперь пойдемте вместе со мной.