Филипп Ванденберг - Беглая монахиня
Последним неимоверным усилием мужчинам все же удалось вытащить горящую повозку через зазор в загоне для животных на открытое пространство. Там она медленно накренилась набок и с грохотом рухнула на землю, как смертельно раненный кабан.
Вагончик Ксеранты горел до самого утра. Черный обуглившийся каркас представлял собой жуткое зрелище.
Когда знахарь на рассвете осмотрел еще дымящиеся, зловонные обломки, он сделал страшное открытие. Между обгоревшими брусьями и досками лежал до неузнаваемости обезображенный труп. На обуглившемся черепе, превратившемся в черный ком, была надета бесформенная и наполовину расплавившаяся диадема. Это была Ксеранта.
Неподалеку от берега возничие вырыли могилу, не больше пяти футов в длину, — так сильно скукожился труп гадалки. Это была всего лишь одна из многих могил, окаймлявших Майн до слияния с Рейном, и она не бросалась в глаза. Ни одной слезинки никто из циркачей не пролил. Ведь, в конце концов, Ксеранта коварно пыталась отравить члена их труппы.
Поиски Мельхиора ничего не дали. Силач словно сквозь землю провалился, и его исчезновение заронило у артистов подозрение, что гадалка, скорее всего, не добровольно простилась с жизнью. Не нашла ли она в лице Мельхиора безжалостного мстителя?
Глава 7
Еще в тот же день артисты снялись с лагеря и двинулись в сторону Ашаффенбурга в надежде на более теплый прием городских властей. Путь из Мильтенберга вверх по течению Майна становился все труднее. Леса, ранее дарившие им защиту от летнего зноя и хоть немного прохлады, уступили теперь место заливным лугам.
К счастью, по пути они наткнулись на речушку, из которой смогли пополнить свои запасы воды, не опасаясь эпидемии. Общее настроение упало до нуля, когда жонглер и старший по кухне Бенжамино, обычно такой жизнерадостный, в тот же вечер угрюмо объявил, что запасы еды практически кончились. Если они ограничат себя и будут довольствоваться вдвое меньшими порциями, он, пожалуй, наскребет продуктов еще на день скромного питания. По дороге он насобирал на лугу две корзины шампиньонов.
Дорога привела их в Обернбург, небольшой городок курфюрстшества Майнц с парой сотен жителей. Цирк в город не пустили, но в отдельности каждый из циркачей мог на последние деньги купить себе что-нибудь. Рудольфо строго-настрого запретил попрошайничать. «Нищенство, — любил повторять он, — удел плебеев и недостойно порядочного артиста». Кроме этого он отдал приказ отправляться в город только в лучшей одежде, ибо горожане ни в коем случае не должны думать, что они — понаехавший сброд.
Магдалене это пришлось весьма кстати. И не потому, что она проголодалась за время обременительного пути, нет, ее зеленое платье, которое она не снимала со дня побега из монастыря, обнаруживало явные признаки изношенности. И, честно говоря, оно уже неприятно пахло. И хотя во времена, подобные теперешним, это ни у кого не вызывало неприязни, скорее даже резкий запах воспринимался как признак человека с характером, Магдалену еще в монастырскую пору раздражала подобная неопрятность сестер. Поэтому она немного стыдилась состояния ее единственного платья.
Она все еще владела золотым дукатом, а Обернбург славился своими торговцами одеждой и портными. Даже князья-епископы из Бамберга и Майнца заказывали здесь стихари. Поэтому, зажав в руке свой золотой, она отправилась в путь, не поставив об этом в известность Рудольфо.
Несмотря на то что ее платье имело довольно жалкий вид, Магдалена умудрялась носить его с высоко поднятой головой и горделивой осанкой. А потому торговец платьями Буркхард Розенрот, лавку которого она обнаружила на боковой улочке, ведущей к рыночной площади, отвесил ей несколько поклонов, когда она переступила порог его заведения.
В пошивочную, расположенную тремя футами ниже входа, едва ли когда-нибудь проникал солнечный свет, поэтому даже средь бела дня на стенах мерцали полдюжины коптилок, заливая помещение теплым светом. Трое мальчиков-подмастерьев, скорее всего сыновья хозяина, сидели в ряд, скрестив ноги, как маленькие мавры, на длинном узком столе. Когда в магазин вошла благородная дама, они незамедлительно прекратили шитье и воткнули иголки в подушечку величиной с блюдце, которая у каждого была привязана к левой руке.
Справа на стене висел герб, изображавший превосходно нарисованную голую пару. Внизу было написано четверостишие, сочинить которое мог только великий Ганс Сакс, поэт и сапожник из Нюрнберга:
Здесь парочка стоит нагая,
На нем штанов нет, она без платья.
Помочь им может только Бог Или торговец Розенрот.
— Чем могу быть полезен, милостивейшая государыня? — осведомился Буркхард Розенрот с преувеличенной вежливостью, в то время как подмастерья во все глаза таращились на даму, как когда-то ученики на Господа после его воскрешения.
Милостивейшая государыня! Магдалена чуть было не обернулась, чтобы удостовериться, что он действительно имел в виду ее. Потом она набрала в легкие воздуха, да так, что швы по бокам ее платья чуть не лопнули, и ответила с наигранной невозмутимостью:
— У вас наверняка найдется для меня новое платье, конечно, не из дешевых!
Мастер, пухлый коротышка с венчиком волос на красноватом черепе, снял мерку, окинув покупательницу с головы до ног критическим взглядом. Магдалена неправильно истолковала этот взгляд, решив, что торговец определяет по ее внешнему виду, может ли она позволить себе одно из его платьев. Поэтому она разжала кулак, где держала золотой дукат, и крутанула монету по столу меж подмастерьев.
Мастер и его сыновья с огромным любопытством следили за крутящейся монетой, а когда та наконец со звоном упала, они вытаращили глаза, а толстяк взволнованно воскликнул:
— Милостивейшая государыня, за эти деньги я сошью вам десяток самых роскошных платьев!
— Мастер, поймите меня правильно, — уточнила Магдалена, — у меня нет времени ждать, пока вы сошьете мне платье. Я здесь проездом, и мне срочно нужна новая одежда.
Ничего не ответив, старик исчез в одной из дальних комнат. У Магдалены появились дурные предчувствия, поскольку подмастерья продолжали сверлить ее глазами, как свалившееся с неба неземное существо. После нескольких неприятных минут хозяин вернулся с двумя платьями и повесил их на деревянную вешалку.
— Быть может, вам понравится одно из этих платьев? — Мастер лукаво ухмыльнулся. — Померьте их, мне кажется, они должны прийтись вам впору. Мне их заказала жена пивовара Генлейна. Но не успел я закончить свою работу, как брак распался, поскольку пивовар Генлейн обрюхатил служанку. Это тем более поразило жену Генлейна в самое сердце, что Господь не давал ей детей, и в глубокой тоске она удалилась в монастырь.
— Грустная история, — заметила Магдалена.
— Да, — кивнул портной. — Надеюсь, вы не подумаете, что на платьях тяготеет злой рок. Уверяю вас, жена Генлейна ни разу их не надевала!
С помощью мерного шнура, который портной держал на расстоянии ширины ладони, он снял мерку и пришел к выводу:
— Подходит, будто на вас сшито!
— Назовите свою цену! — попыталась Магдалена закруглить разговор.
— Полтора гульдена за одно платье и один за второе, — ответил швец. — Или два гульдена за оба.
— Не слишком-то дешево, — фыркнула Магдалена. Она еще никогда в жизни не покупала платьев.
Тут возмутился старик:
— Милостивейшая государыня, не забывайте, что платья сшиты из самых изысканных тканей, юбки из тончайшего льна, верх красного платья из шелка, а голубого из тафты, как подобает знатной женщине.
— Ну хорошо, я беру оба, — ответила Магдалена, протягивая портному золотой дукат.
Тот всплеснул руками и запричитал, что он скромный торговец, что ему надо кормить жену и трех сыновей-подростков и что у него и в помине нет столько денег, чтобы дать сдачу с золотого дуката. Ей надо пойти к меняле на Еврейскую улицу, через две улицы отсюда. Его зовут Исаак Грюнбаум. И, смерив неодобрительным взглядом ее видавший виды чепчик, который она не снимала по известной причине, он добавил:
— Я вам еще подарю новый чепчик, когда вернетесь.
Меняла Грюнбаум, чудак с черной бородой и двумя длинными завитыми локонами на висках, взял у нее золотой дукат и попробовал его передними зубами. Магдалена испугалась, что он решил съесть ценную монету. Но он положил ее на чашу весов, утяжелив другую чашу маленькими гирьками. Когда балка весов замерла горизонтально, еврей с довольным видом буркнул:
— Я дам вам двадцать два рейнских гульдена. — И, когда Магдалена без всякой задней мысли бросила на него взгляд, меняла неохотно добавил: — Ну хорошо, двадцать три!
Магдалена оплатила оба платья и получила еще в подарок новый чепчик. Гордая и счастливая, она вернулась к циркачам, разбившим лагерь перед городом.
