Бернард Найт - Ищущий убежища
— Послушай, я спас твою шкуру, но на этом и покончим. Я не желаю иметь никаких дел с законом или тратить время на опознание трупа. Я хочу держаться подальше от шерифов и коронеров. Поэтому я желаю тебе спокойной ночи и советую не разгуливать по темноте. — Фитцхай взял с края стола перевязь с мечом, прицепил ее к поясу и направился к двери.
Глава восьмая,
в которой коронер Джон спорит с шерифом
К полудню следующего дня Джону доложили о событиях в Хоунитоне. Он был занят уроком чтения в монастырской часовне и, выходя из ворот собора в середине утра, застал поджидавших его Томаса и Гвина в привратницкой.
Перед отъездом из Хоунитона писарь, боязливо дожидавшийся, пока полностью не рассветет, осмотрел место вчерашней стычки. К своей превеликой радости, он обнаружил жалкие монеты, потерянные им накануне, лежащими в грязи рядом со зловещим пятном крови, которая, несомненно, пролилась из раны, нанесенной мечом Фитцхая одному из грабителей.
Джон молча восседал за столом, слушая приукрашенное повествование Томаса об ужасном нападении и его храбром сопротивлении грабителям, которых, в конечном итоге, оказалось никак не менее чем четверо. В конце рассказа писарь осенил себя крестным знамением и выжидающе уставился на коронера — в надежде уловить признаки сочувствия.
Темная ястребиная фигура на другом конце стола не пошелохнулась.
— И ты позволил этому человеку уйти, не спросив ничего, кроме имени?
Томас попытался изобразить обиду, однако ноющая шея и бегающие глаза помешали ему достичь должного эффекта.
— Он просто встал и ушел, как только я попытался допросить его. Сказал, что не хочет иметь никакого дела с законом. Но я уверен, что он знал мертвеца, — вначале он сам так и сказал.
Гвин, восседавший на деревянном ящике в противоположном углу маленькой комнатушки, многозначительно хмыкнул.
— Нужно было мне ехать в Хоунитон, а не ему. Кажется, в Эскалоне я слышал о каком-то Фитцхае, примерно за неделю до нашего отъезда из Палестины, но не могу припомнить, как он выглядит.
Джон нетерпеливо поднялся и подошел к узкому окну в стене, из которого открывался вид на внутренний двор монастыря.
— Что этот Фитцхай делал в Хоунитоне? Он ночевал в таверне?
Томас заерзал на стуле.
— Я спрашивал у хозяина. Он не пожелал ответить мне, сказав, что это не мое дело.
Джон пересек комнату и остановился рядом с Томасом, нависая над малорослым писарем, как башня.
— Итак, мы его упустили. Наш единственный свидетель вот так вот запросто встал и ушел. — Коронер повернулся к Гвину, чьи рыжие волосы горели в неведомо как прорвавшемся в комнату солнечном луче. — В окрестностях живут какие-нибудь Фитцхай?
Гвин пожал массивными плечами.
— Не слышал. Но что касается нормандских родов, я не знаток. — Легкое ударение на слове «нормандских» было неуловимым признаком исконного возмущения, до сих пор не улегшегося среди коренных обитателей острова, независимо от того, были они саксонцами или кельтами.
Джон присел на край стола, который угрожающе скрипнул.
— Тогда мне придется просить помощи у шерифа. Он должен знать все благородные семейства в своих владениях. Я думал, что тоже знаю, но это имя для меня незнакомо. — Джон встал с протестующего стола и направился к выходу. — Томас, ты знаешь имена людей, которые участвовали во вчерашнем дознании. Изложи все на пергаменте, в обычной манере письма. Тостиг заключен под стражу и ожидает суда, а за Эдредом из Доулиша будет ходить его обидчик, как только святая сестра решит, что его можно перевезти.
На ступенях он обернулся:
— И запиши, что хозяин постоялого двора, Биллем из Брюгге, может конфисковать имущество семьи преступника в счет оплаты за содержание раненого. А теперь я отправляюсь к Ричарду де Ревеллю.
Джона так и подмывало завернуть в «Буш» и провести некоторое время за обедом и кружкой эля в приятной компании Несты. Однако перспектива новых переговоров с шурином, который наверняка сделает все возможное, чтобы вставить ему палки в колеса, заставила его свернуть в другую, менее приятную сторону. Поднявшись по Хай-стрит к переулку Святого Мартина, Джон направил свои стопы к парадной двери собственного дома.
По крайней мере, прошлую ночь он провел в постели жены, а с утра посетил урок чтения, что было одной из ее затей, направленных на возвышение его мыслей и социального статуса одновременно, — так что их недавняя холодность слегка отступила. Он прошел через передний холл к задней двери, ведущей во двор, где Мэри развешивала на кустах постиранное белье для просушки. Прежде чем подняться по внешней деревянной лестнице в заднее крыло дома, Джон почесал Брута за ухом и ущипнул девушку за щеку. Тяжелая дверь наверху вела в квадратную комнату, поддерживаемую деревянными брусьями.
Матильда была занята вышиванием — обычное времяпрепровождение для женщины ее социального положения. Она восседала у окна — единственного в доме окна, в котором было стекло, — бесполезная трата, по мнению Джона, так как сквозь его толстую, искривленную поверхность можно было увидеть только искаженное изображение заднего двора и крыш близлежащих домов. Обстановку комнаты завершали массивная низкая кровать и два стула. Угрюмые гобелены скрывали большую часть обшитых деревом стен, в одной из которых — противоположной окну — было проделано отверстие, открывавшее вид на холл внизу.
После несколько натянутых, но учтивых слов приветствия Джон опустился на второй стул.
— Мне нужен твой совет, — нерешительно начал он.
Подняв бровь, Матильда оторвала взгляд от своего рукоделия.
— С каких это пор мое мнение тебе небезразлично? Последние шестнадцать лет ты превосходно обходился без него.
Проглотив ответную колкость и собственную гордость, Джон попытался выглядеть смиренным.
По поводу твоего брата, Матильда. Нам нужно вместе выполнять свой долг во благо короля, если уж на то пошло.
И во благо мира в семье, я надеюсь, — отрезала она, прекрасно сознавая свое превосходство над мужем, по крайней мере — на этот раз.
Мне не нравятся наши бесполезные ссоры с шерифом, — солгал Джон. — Видишь ли, между нами встал вопрос долга.
Матильда подозрительно уставилась на мужа, забыв о своей иголке.
— Что ты имеешь в виду — вопрос долга?
Джон вытянул длинные ноги, уронив на пол полу серой туники.
Новый закон гласит, что коронер должен расследовать все случаи насильственной смерти и смерти при странных обстоятельствах. — Матильда неохотно кивнула в знак согласия. — Более того, мы обязуемся записывать все подобные происшествия — и многие другие, — чтобы представить их на рассмотрение королевского суда во время его очередного приезда.
Разумеется. Это всем известно.
Про себя он не согласился с ней, вслух продолжив:
— Похоже, твой брат считает, что этот новый закон — вмешательство в его полномочия. — «И в его кошелек», — подумал Джон, но снова предпочел оставить эту мысль при себе.
Его жена воткнула иголку в полотно и потянула нить. Перед ней возникла дилемма — несмотря на глубокую привязанность к брату, она с рвением поддерживала возвышение собственного мужа и его новоприобретенное коронерство. Но как она, так и ее брат полагали, что это назначение было не более чем синекурой, и никогда даже не помышляли о том, что Джон с таким неослабевающим усердием примется за выполнение своего долга.
— И какого же рода совет тебе нужен от меня? — неуверенно спросила она.
Джон откинулся назад и сомкнул пальцы на затылке, взъерошив густые темные волосы. Матильда исподтишка следила за ним, пока он рассказывал ей об убитом крестоносце и следе, приведшем в Хоунитон.
Какие чувства испытывала она к этому похожему на ястреба человеку, с которым была связана почти половину жизни? Любовь была привилегией молодости и незаконных связей во время супружества, а узы брака служили для скрепления родовых земель и состояний, рождения сыновей и приобретения политических выгод. О любви думали в последнюю очередь. Ее союз с Джоном был решением их родителей, объединившим два нормандских рода, — хотя мать Джона была из Корнуолла, что до сих пор не давало Матильде спать спокойно.
Род де Ревелль был известным, умеренно богатым кланом, и Саймон де Вулф, отец Джона, заключил весьма выгодную сделку, устроив свадьбу сына с Матильдой. Разумеется, де Вулфы владели двумя поместьями в Стоук-ин-Тенхэд, но они никогда не были заметными фигурами в графстве. Что касается сыновей, она оказалась несостоятельной, — если это была не его вина. Их редкие безрадостные совокупления в первые года брака не принесли наследника и сошли на нет из-за отсутствия интереса с обеих сторон. Она была прекрасно осведомлена о том, что он, как и большинство мужчин, удовлетворяет свои мужские потребности на стороне, и у нее самой было несколько романов, пока Джон сражался в Ирландии или Леванте, но за последние несколько лет она ни разу не побеспокоилась о том, чтобы задрать перед кем-нибудь юбку.
