Александр Арсаньев - Французский сезон Катеньки Арсаньевой
Благодаря этому мы увидели всю эту историю как бы со стороны, и заметили в ней то, чего раньше просто не замечали. За одно это мы уже должны быть благодарны господину Дюма, и если дальше так пойдет, то наше расследование сильно продвинется благодаря одному лишь его присутствию.»
Здесь я пропущу несколько столь же бодрых страничек и сразу же перейду к самой сути. Она не столь оптимистична, поскольку ко времени ее фиксации моей восторженности явно поубавилось:
«Но пора подвести итог тем сведениям, которыми мы располагаем на этот день. Итак…
Что-то произошло в жизни Константина Лобанова в последние год-два, что изменило его жизнь самым коренным образом. Только теперь я со всей очевидностью поняла, что последнее время он избегал любых контактов, не появлялся в обществе, и практически не имел друзей. Но так не бывает. Если молодой человек избегает общества тех или иных людей, то это скорее может означать, что у него есть иной круг, иная компания, которую он считает несравненно более интересной и приемлемой для себя. Не об этом ли свидетельствует та оживленная переписка, которую вел в последнее время Константин? А судя по тому, от кого приходили к нему письма, можно сделать вывод о его серьезным увлечении религией.
Не тут ли стоит искать разгадку всех его «странностей»? В нашем внешне православном, но по сути – далеком от религии обществе – каждый истинно верующий человек производит, мягко говоря, странное впечатление. Мы готовы простить молодому человеку, пьянство, картеж и распутство, считая их вполне приличными и соответствующими этому возрасту занятиями, и сомневаемся в психическом здоровье человека, который не находит в этих предметах удовлетворения и удовольствия.
Когда же произошло это обращение господина Лобанова? Мне кажется, ответ на этот вопрос очевиден – в те несколько лет, что он находился в Москве или в Петербурге, где он поселился после окончания Лицея, и жил несколько лет вплоть до самого переезда в Саратов.
Предположим, что там он познал некие важные для себя истины, и, переехав сюда, попытался и здесь обрести то общество, к которому принадлежал в столицах. Но несмотря на все усилия Петра Анатольевича, ему так и не удалось разыскать следы каких-нибудь саратовских контактов господина Лобанова, кроме одного – с семейством Вербицких, но оно, как мне стало известно сегодня утром, уже покинуло город и в настоящий момент находится на пути в Западную Европу. Чего они так испугались? И от чего убежали?
Как бы мне хотелось узнать, успел ли Всеволод Иванович изучить переписку покойного, или она безвозвратно утеряна, так как сгорела вместе со всем принадлежавшим Лобанову имуществом? Скорее – последнее. А я бы дорого отдала, чтобы прочитать хотя бы одно из этих писем.
Зачем поджигателям нужен был этот пожар? Дюма предпочел тот чудовищный вариант, о котором я долгое время не осмеливалась и думать. А именно – что ко времени пожара Константин был ЖИВ. Но нельзя не учитывать и того, что его привлекает в этом варианте скорее его драматизм, а не правдоподобие. Петр Анатольевич настроен более прозаически: он считает, что в доме Лобанова было что-то, что неведомые враги Лобанова (его убийцы) не могли уничтожить никак иначе. Кто из них ближе к истине? Не выяснив этого, невозможно двигаться дальше.
И несколько загадочных, странных, необъяснимых, вернее необъясненных подробностей, как то: надпись на венке «Брату Константину», чуть ли тайное захоронение покойного, торопливая помолвка Ирочки Вербицкой, кошмарные карлики… Голова идет кругом от этих вещей.
…Господин Дюма прав. Те, кто угрожают теперь нам с Петром Анатольевичем, это и есть его бывшие друзья, или… или враги его друзей.
И что эта за история с Карлом Ивановичем? Дюма на нее не обратил внимания, но это лишь потому, что даже не представляет себе этого человека. Чем-то он напоминет мне самого Дюма, и прежде всего – своим несокрушимым здоровьем. Он не мог просто так заболеть, это не укладывается у меня в голове. И странная недомогание Всеволода Ивановича после обеда с новым доктором – уж слишком оно оказалось «своевременным» для поджигателей.
Мы поделились с Дюма двумя своими основными версиями, скорее даже не версиями, а наиболее правдоподобными гипотетическими причинами для убийства Константина. Но ни надежда на получение наследства, ни ревнивый соперник не вызвали у него сколько-нибудь живого отклика. Мне и самой оба этих объяснения случившегося казались не слишком убедительными. Неудивительно, что и Дюма отмахнулся от них, даже не дослушав до конца.
– Чутье подсказывает мне, что оба они слишком банальны. Такое случается только в бездарных романах, – объяснил он свое к ним отношение. – А жизнь, как правило, далеко не так бездарна и куда как прихотливее литераторов в изобретении новых сюжетов…
И я склонна верить его литературному чутью.
Единственная здравая мысль, как я теперь понимаю, касалась того звена цепочки, которое хотя бы внешне объединяет всех непосредственных участников этой трагической истории. Я имею в виду ту единственную родственницу Константина, что проживает если и не в Саратове, то в его окрестностях – то есть в одном из пригородных монастырей. С одной стороны, – она могла стать наследницей состояния Константина, а несмотря на всю сомнительность этой версии, окончательно забывать о такой возможности не стоит. Во-вторых, она монашенка, то есть по всей вероятности близкий по духу Константину человек. Ну и наконец – она родственница Вербицких.
Все концы сходятся на ней, неудивительно поэтому, что мы сегодня пришли к единодушному выводу, что если где и стоит искать истину, то это у нее. И господин Дюма тут же придумал, каким образом устроить эту встречу. Прямо от меня он направился к полицмейстеру, чтобы тот помог ему организовать знакомство с местными монастырями.
Павла Игнатьевича это его желание вряд ли удивит после двух дней общения с любопытным французом, а под крылом Дюма и наше в монастыре присутствие ни у кого не вызовет подозрений. Хотя нашим анонимным доброжелателям это вряд ли придется по душе. Но, как говорит господин Дюма, волков бояться – счастья не видать.
И все же… Все так непонятно, и по большому счету – совершенно не за что зацепиться. Словно Саратов – это огромный мегаполис, где человек может затеряться в человеческом океане. А до сих пор мне казалось, что здесь каждый у всех на виду. А вот поди ж ты…»
Вот такая запись. Что называется, начала за здравие, а кончила за упокой. И по этим последним строчкам понятно, что никакого сколько-нибудь серьезного результата наша беседа не имела. И не только не подарила нам сколько-нибудь правдоподобной версии, но пожалуй – еще более запутала. И во многом – именно благодаря пресловутым «детским» вопросам Дюма.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
События эти имели не просто скорое, а поистине стремительное развитие и продолжение. И этим мы должны были быть обязаны, разумеется, Дюма, в частности – его напору и темпераменту. Он что называется с ножом к горлу пристал к Павлу Игнатьевичу и не отставал от него до тех пор, пока тот не принял всех мер для немедленной отправки Дюма и сопровождающих его лиц в это «безумное паломничество». Хотя сам и отказался составить нам компанию, на что Дюма в тайне и рассчитывал.
А учитывая чрезвычайно ранний час нашей утренней встречи, мы умудрились выехать в монастырь не только в тот же день, но и не дождавшись обеда.
Хотя Павел Игнатьевич и пытался усадить Дюма за стол, но тот категорически отказался, сославшись на непременное желание «разделить трапезу с православной братией».
Не знаю, как сам Павел Игнатьевич, но его супруга, по-моему, вздохнула с облегчением. Она еще не отошла от первого ужина и поездки в лес и не стремилась удержать знаменитого иностранца во что бы то ни стало. И приготовленные под ее руководством многочисленные яства прислуга тут же перенесла в мою карету.
Мы уже выезжали за городскую черту, когда я попросила Степана остановиться. Я едва не совершила громадной ошибки, позабыв о существовании Шурочки. Если бы мы отправились в эту поездку без нее, то от нашей с ней дружбы остались бы одни воспоминания. Подобного предательства она бы мне не простила до конца жизни.
При ее имени лицо Дюма расплылось в умиленно-добродушной гримасе, из чего я сделала вывод, что он не станет возражать ни против этой небольшой заминки, ни против небольшой тесноты в карете.
Через полчаса нас было уже четверо. Двое красавцев-мужчин и мы с Шурочкой. Весьма симпатичная и приятная всех отношениях компания, способная вызвать какие-то сомнения разве что у патологически подозрительного субъекта.
А когда Шурочка принялась обучать Дюма своему коронному цыганскому романсу, поездка наша и вовсе приобрела характер легкомысленного и даже не слишком приличного пикника, во всяком случае встречные богомолки при нашем появлении крестились, а одна из них даже плюнула нам вслед.