Валерий Иванов - Петля Времени
- Зачем ты настраиваешь людей на смуту, первосвященник? Какова твоя цель?
- Они пришли сами.
- Не нужно мудрости вашего Соломона, чтобы поверить в твои лживые слова.
- Они собрались здесь все вместе, различные по своим убеждениям, чтобы выразить....
- Как же! Твой сварливый, корыстный, погрязший во многих суевериях и грызущийся между собой, народ, вдруг объединился... Будто ты не знаешь о моих соглядатаях - мне известен каждый твой шаг, - саркастично произнес наместник Иудеи.
- Проклятый римлянин, - с привычной злобой подумал Каиафа, - пусть тебя покарают твои же боги....
- Впрочем, и твои люди шпионят за мной, - продолжал прокуратор, презрительно сощурив властные глаза, - и меня это не обижает. Не смей только писать на меня доносов императору, иначе я тебя уничтожу!
- Я не писал на тебя доносов....
- Будто бы.... А, о растрате казенных денег, которые, на самом деле, были потрачены на строительство акведуков для Иерусалима?
- Нам не нужны были эти акведуки.
- Хотите жить в грязи, купаться в нечистотах и пить отвратительную воду.... Что ж - ваше право. Но пока вы являетесь подданными империи, я должен ..., прокуратор внезапно прервался, - ладно, мы не для этого здесь встретились. Говори - что тебе нужно?
- Нами арестован и осужден к смерти некий проповедник из Галилеи, по имени Иисус Назаретский.
- Я знаю это.
- Он связан с вождями зелотов, организующих убийства ваших сторонников в Иудее.
- У меня на этот счет совершенно иные сведения.
В окно донесся рев толпы. Слышались ругательства и выкрики на разных языках.
- Распни его! Распни..., - верещал чей-то тонкий голос, поразительно похожий на голос Фагота.
Толпа дружно подхватила, - распни....
Интересное совпадение, - саркастически заметил прокуратор, - как только ты заговорил о проповеднике - твои люди закричали о предании его смерти на кресте. Как это у тебя получается?
- У каждого свои секреты, - ушел от ответа Каиафа и продолжил, - но, помимо преступлений против моего народа, Иисус совершил и преступление против великого Рима и лично римского императора, - он помолчал и добавил, - да, пошлют ему боги долгие годы.
- Какое же преступление, - заинтересовался прокуратор.
- Он объявил себя царем Иудеи, а кому, как не тебе известно, что никто не может быть царем провинции без согласия Рима, то есть решения римского Сената. И он считает себя богом, то есть ставит себя выше императора Тиберия.
Понтий Пилат задумался, теребя пурпурный край своей белоснежной тоги.
- Действительно, если задержанный заявляет это - тем самым совершается одно из самых тягчайших государственных преступлений и виновный заслуживает распятия на кресте, - размышлял он.
Любые действия против Рима и императора следовало расценивать, как оскорбление величия римского народа, что было предусмотрено весьма подробным и изощренным римским законодательством и предусматривало лишь одно наказание - смертную казнь.
- Но, с другой стороны, с чего бы это лукавый Каиафа доносит ему о преступлении против Рима и императора, которых ненавидит, ну, может, чуть менее чем самого прокуратора, - это казалось ему странным. - Он скорее укроет любого преступника, посягнувшего на римлян и их законы, и даже вложит в его руки меч, чем выдаст....
Вновь поднявшийся рев толпы прервал его мысли.
- Но, почему этого иудея... Он ведь иудей?...
- Он галилеянин.
- Все равно, относится к вашему народу... Почему его следует судить по римским законам? Вы приговорили его к смерти за преступления против ваших законов и обычаев - казните же его, заодно, и за преступления против Рима! Покажите свою преданность императору Тиберию!
- Мы не вправе судить по римским законам. Кроме того, мать его, дочь козопаса, зачала от беглого римского солдата Пандиры, значит, в его жилах течет и римская кровь.
Явно не поверивший в это Пилат, лишь саркастически рассмеялся, - даже, если ты говоришь истину - от этого он не стал римским гражданином. Есть ли у вас письменные свидетельства преступной деятельности вашего пророка?
- У нас есть донос, обвиняющий Иисуса из Назарета в ....
- Neminem cito accusaveris! Вам, дикарям, неизвестен этот основополагающий принцип римского судопроизводства, - прокуратор презрительно сощурил глаза и поднял подбородок, - это означает - никого попешно не обвиняй.
- Но император....
- Император - уста всемогущего Юпитера в небесах, я - уста императора в Иудее, - серые жесткие глаза сузились, прямые, как два лезвия римских мечей, тонкие сухие губы, гневно сжались.
- К Иерусалиму со всех сторон движутся толпы людей, если они захотят освободить арестованного....
- Я должен его допросить, - твердый голос наместника напоминал разящий короткий удар римского меча.
- Но, неужели игемону недостаточно приговора Синедриона....
- Вели доставить его сюда и передать центуриону у главного входа, - прокуратор не колебался.
Взгляд его был крайне неприветливым и от него хотелось уклониться, как от брошенного копья.
Связный рев толпы затих, лишь отдельные крики долетали до окон дворца.
- Он, как будто руководит своими соплеменниками отсюда, - поразился прокуратор, а вслух сказал, - ты можешь идти - я сообщу тебе о своем решении позже.
Оставшись один, Пилат достал из-под тоги висевшую на простой льняной нитке серебряную буллу и достал из нее амулет, подаренный ему отцом, в тот день, когда он впервые взял в руки меч.
- Помогите же мне боги, - прошептал он, вглядываясь в выполненное из красноватого золота изображение головы ящерицы, сверкнувшее маленькими рубинами, вставленными вместо глаз.
Глава тринадцатая
1.10. Понтий Пилат. Pereat mundus, vivat justicia.*
Прокуратор подошел к окну и посмотрел на площадь, заполненную людьми. Выкриков и рева больше не было, лишь глухой ропот пронесся по толпе, заметившей его появление. Он окинул стоящих внизу презрительным взглядом.
Нечистая небрежная одежда, лохматые засаленные бороды, обмазанные жиром косички, тысячи лукавых и злобных, навыкате, глаз - наместник с отвращением сплюнул в мраморную урну стоящую сбоку.
- Рим, - единственная мысль, которая владела его душой уже пятый год, - возвратиться в столицу империи любой ценой....
Услышав шум шагов, Пилат обернулся - центурион ввел арестованного через другую дверь и, следовательно, он был доставлен не через вход, ведущий во дворец с площади. Предусмотрительность Каиафы была неудивительна, судя по доносящимся крикам, задержанного могли не довести живым через разъяренную, беснующуюся толпу.
Он не стал садиться в кресло, а подошел и остановился в двух шагах от пришедших, с интересом вглядываясь в бесстрастное неподвижное лицо невысокого худощавого человека лет тридцати.
Пленник был одет в аккуратную белую хламиду, на греческий манер, отороченную серой окантовкой с простым узором, застегнутую на правом плече, коричневатого камня, фибулой с изображением пальмовой ветви. Никаких других украшений на одежде и теле не было. Ноги его были босы.
Волосы, цвета спелого ореха, извиваясь колечками, в беспорядке спадали на плечи, разделенные посередине, едва заметным спутанным пробором. Лицо, слегка бронзоватого оттенка, свидетельствующего о частом нахождении под палящим солнцем, хранило спокойное и отчужденное выражение. Высокий лоб с двумя продольными неглубокими морщинами слегка нависал над коричневатого цвета, скорее карими, блестящими глазами. Довольно крупный нос имел более римские, нежели иудейские очертания. Левая щека имела явственно красноватый цвет и была поцарапана, очевидно, храня следы нанесенного по ней удара.
Небольшие выразительные губы почти скрывала курчавящаяся густая бородка, сросшаяся с усами, также разделенная посередине и того же цвета, что и волосы на голове, разве, чуть рыжеватее и темнее.
Ничего, особо примечательного, в его облике прокуратор не усмотрел. Его можно было принять и за грека, и за римлянина, и за иудея.
* Пусть гибнет мир, да здравствует справедливость (лат.)
Этот человек дерзнул поднять голову против всесильного Рима?
- Ты можешь идти на свой пост, - сказал он центуриону и попытался заглянуть в глаза арестованного.
- Чем досадил ты им?
- Слова твои следует обратить к ним.
- Правда ли, что ты делал чудеса?
- Не я делал, но Бог.
- В какого бога ты веришь? Он у тебя один?
- Вера - это надежда. Разве запрещено надеяться? - уклонился от прямого ответа задержанный.
- Для чего ты пришел в Иерусалим?
- Я принес огонь, который очистит этот мир.
- От римлян?
- Нет. От нечестивцев, беспутных и бесчестных людей. И потом на выжженной и очищенной земле я воздвигну новый Иерусалим.
- Ты царь?
Худощавый человек поднял большие влажные глаза и глухо произнес, - царство мое - не от мира сего.
