Рейчел Хор - Тайник

— Я хочу иногда готовить для вас, пока живу здесь, — добавила она. — Пусть это будет моим вкладом в хозяйство.

— О, совершенно не обязательно, — ответила Алексия, но, похоже, осталась довольна предложением гостьи.

Джуд отнесла чашку с кофе и ноутбук в библиотеку. Здесь ничего не изменилось, если не считать отсутствие журналов, которые она отвезла к Сесилии. Но рано или поздно здесь все будет по-другому.

Джуд печально улыбнулась. Скоро полки с книгами Энтони Уикема опустеют, глобус и модель Солнечной системы больше не будут украшать комнату. Зато крыша дома не станет протекать. Роберт, как она узнала за ужином прошлой ночью, владел какой-то таинственной импортно-экспортной фирмой, которая в числе многих пострадала при кризисе. Это объясняло и его почти постоянное пребывание дома, и отсутствие денег на ремонт.

Она стояла у окна, глядя на парк. Ее внимание снова привлекли деревья на холме. Непонятно, почему отсюда нельзя увидеть башню. Возможно, это причуда архитектора, но очень странно: ведь строения подобного рода должны быть декоративными и привлекать внимание, только вот почему-то совершенно не заметны на расстоянии.

В шкафу Джуд нашла несколько свернутых в рулон карт. Встав на колени, она стала вынимать их по одной, после чего провела весьма познавательный час, разбирая рисунки двойных звезд или объектов, которые Уикем считал кометами. Она кое-что зарисовала в блокноте, посчитав, что это может быть интересно для каталога.

Под последним свитком карт Джуд, к своему удивлению, нашла еще один журнал наблюдений, который не заметила в прошлый раз. Джуд открыла его и стала переворачивать страницы. Вот беда: в самом конце вырвана примерно треть страниц. Первая запись сделана 10 марта 1778 года.

«Как я не заметила журнал раньше?»

Джуд начала читать, и с каждой страницей ее изумление росло.

Отец хочет, чтобы я продолжала чертить карты новых туманностей и двойных звезд, потому что сам не в состоянии. Я несу тяжкое бремя, но готова выполнять его желания с усердием и мастерством, которым он меня научил. Я не подведу. Хотя ночи моего отца одиноки и холодны, но у него есть помощник — я. У меня же нет никого, и я должна постоянно сверяться с атласом — и потому теряю много времени.

Половина пятого утра. Луна приближается к горизонту со стороны Большой Медведицы. Я видела туманность Боде, круглую, с плотным, более ярким центром.

«Отец? — изумилась Джуд. — Кто же второй автор? Придется спросить Шанталь. И что с Уикемом? Умер, уехал или тяжело заболел?»

Джуд продолжила чтение.

24 марта. Ранний вечер, луны пока нет, в воздухе безветрие. В созвездии Тельца, рядом с Тау Тельца, на расстоянии пятнадцати парсеков, видна новая звездная облачность, а возможно, и комета.

Дальше несколько раз автор упоминал новый объект и решил, что тот движется. К началу апреля автор заключил, что «объект виден при 278-кратном увеличении, яркий и хорошо различимый». В записях отца упоминания о нем нет.

Со временем автор решил, что это, должно быть, комета, хотя сомнения оставались.

После этой записи остальные шли с большими перерывами, дневниковых почти не было. Наблюдатель упоминал о частичном лунном затмении, появлении новой туманности и, с большим волнением, о возможно новой двойной звезде, которую Уикем искал много лет.

Джуд закончила делать заметки и уже хотела положить журнал на место, когда вошла Шанталь.

— Не прерывайте работу, — попросила она. — Я только хотела посмотреть, как вы тут.

— Прекрасно, и именно вас я хотела видеть, — обрадовалась Джуд. — Я нашла еще один журнал, смотрите. Нужно сверить даты жизни Энтони и его детей.

— Разумеется, — кивнула Шанталь, просматривая дневник. — Жаль, что он поврежден. Кто это сделал? Да, я посмотрю даты, но могу сразу сказать: у него не было детей. Он даже не был женат. Поместье перешло к его племяннику Пилкингтону, который изменил свою фамилию на Уикем.

Джуд озадаченно уставилась на нее.

— Но кто же называет Энтони Уикема отцом?!

— Понятия не имею. Я поищу фамильное древо. Если не возражаете немного подождать, мне сейчас нужно уехать. Прошлой ночью зуб разболелся…

— Сожалею.

— Дантист попросил меня приехать немедленно. Ничего, если я все узнаю через час-другой?

— Пожалуйста, не волнуйтесь, у меня хватит терпения. Удачи вам у дантиста.

После ухода Шанталь Джуд вновь принялась за работу. Она вынула из шкафа все и уселась в окружении карт и книг. Стала проверять, не упустила ли чего. Шкаф был сколочен не очень крепко, и в задней части зияла дыра, за которой виднелась крошащаяся штукатурка.

«Штукатурка ли? Там явно что-то лежит…»

Она сунула руку в дыру и наткнулась на бумагу. Схватилась за листы, потянула, но бумага застряла. Пришлось сунуть в дыру вторую руку, проверить, что ее удерживает. Там оказалась целая пачка бумаги. Джуд сильнее сжала пачку и снова потянула. На этот раз удалось вытащить все.

Она открыла журнал и приложила страницы к изуродованному переплету. Как ни удивительно, это оказались пропавшие страницы!

Невероятно! Но почему они вырваны? Джуд пыталась разгладить находку, стараясь не повредить бумагу, но страницы продолжали сворачиваться. По крайней мере они не отсырели: большая удача, учитывая, где их спрятали. Но чернила сильно выцвели, буквы еле-еле видны.

Джуд с растущим волнением села за стол, включила лампу и попыталась разобрать первую строчку. Это было заглавие, похоже на «Отчет Эстер Уикем».

Имя попалось впервые. Джуд с большим трудом разобрала первые несколько строчек.

«Господи, неужели все страницы будут такими же неразборчивыми?»

Но когда перевернула первую страницу, оказалось, что дальше шрифт потемнее и почерк легче разобрать. Ободренная, она вернулась к первой странице и стала разбирать выцветшие буквы. Пришлось помучиться, но вскоре дело пошло быстрее.

Мне было восемь лет, когда я впервые увидела отца. Трудно поверить, как получилось, что я с детства спала под крышей его дома, ела его хлеб, принимала заботу его слуг. Но когда вы познакомитесь с моей историей и поймете Энтони Уикема, как понимала его я, ценить тонкий ход его мыслей, его неестественную, по мнению некоторых недоброжелателей, преданность одной страсти, все станет ясно.

В самом начале он вовсе не был моим отцом. Родственные связи возникли потом, мы искали их и вместе скрепили. Конечно, это противоречит обычаям, когда слова «отец» и «дочь» возникают в самом начале, при рождении ребенка. Только потом между ними возникает близость. В нашем случае прошло много лет, прежде чем мы узнали друг друга, и Энтони позвал адвоката, чтобы дать мне свое имя, иначе говоря, удочерить по закону.

Он многого не рассказывал, пока мне не исполнилось тринадцать лет, поскольку не считал нужным обременять ребенка проблемами, которые причиняли немало неприятностей взрослым.

Я выросла в полной уверенности, что я его ребенок. В этом меня убедила няня Сьюзен. Она считала, что если я выросла в его доме, не имея фамилии, значит, необходимо уберечь меня от дальнейших потрясений. Это он дал мне имя Эстер в честь своей матери.

Я выросла, прислушиваясь к сплетням слуг и замечаниям тетушки Пилкингтон. Поняла, что не имею права на фамилию Уикем, что я сирота или внебрачная дочь хозяина от какой-то женщины, которую он встретил в одной из нечастых поездок в Лондон или Бристоль, где совещался с другими астрономами. Оттуда отец возвращался, нагруженный учеными трудами и орудиями шлифовки для линз телескопа.

Слухи тревожили меня, не давали покоя, но Сьюзен заверила, что все это пустяки.

Правду я узнала, только повзрослев. Но Сьюзен, наверное, была права, когда отстаивала свои слова, потому что в детстве они придавали мне уверенность. Я льнула к Сьюзен как к собственной матери, она тоже любила меня, тем более что своих детей у нее не было. Да и мужа тоже. Ведь наш Создатель посчитал нужным дать ей некрасивое лицо, раскосые глаза и грузное тело, что делало бедняжку застенчивой и неловкой в общении с противоположным полом. Но для меня она была прекраснейшей женщиной на земле, поскольку заботилась обо мне как могла, и я не хотела другой матери. Это она утешала меня по ночам, когда я просыпалась, плача от кошмаров.

Меня преследовал один и тот же сон: я иду в темноте, заблудившаяся и одинокая, и острые когти деревьев тянутся, чтобы расцарапать лицо или сбить на землю. Вой и крики зверей становятся громче, смрад гниющих листьев наполняет ноздри.

Когда я вижу этот сон, в ужасе просыпаюсь и боюсь снова заснуть. Сьюзен ложится рядом и прижимает меня к пышной груди, пока я, полузадушенная, не успокаиваюсь. Вряд ли бедняжка много спала, когда демоны являлись ко мне, но она не жаловалась.