Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма
Светало. Сумраку оставалось рассосаться только в лесу. Солнце загоралось лампой в холодном карцере — светит, но не греет. Судя по рассветному небу, тех, кто выживет, ждал и сегодня ясный день. Под утро окрестности затихли. Даже прекратились отдельные винтовочные хлопки. Наверное, с обеих сторон устали от ночного боя.
Зато третьей стороне помогли разрывы гранат и перестрелка. Под этой шумовой завесой они не особенно беспокоились, что какой-нибудь неосторожный звук, например, треск порвавшейся санной веревки, а уж тем более скрип полозьев достигнут чужих ушей и вызовут переполох у занятого вылазкой противника. Имелся и еще повод не беспокоиться — их перемещения совершались вдали от локального ТВД[25] и от финских постов.
Собственно постов охранения как постоянных постов у финнов не было. Они использовали передвижные посты. Это — основное, что должны были выяснить вчера в разведке Шепелев и Попов, и они выяснили. Финны с присущей им серьезностью не оставляли без внимания подступы к деревне и окружающему ее лесу по всему периметру. По проложенной лыжне, опоясывающей маленький театрик военных действий, пробегали часовые, иногда останавливаясь и всматриваясь, вслушиваясь. И бежали дальше по военно-спортивной трассе свой бесконечный караульный забег, чтобы, как эстафету, передать пост следующему лыжнику. И следующий отправлялся на круг. Не хлопают ушами, похвалил их вчера капитан Шепелев, не только дороги держат. И тогда он понял, что использовать надо как раз их национально-серьезное отношение ко всему тому, чем им приходится заниматься. Серьезный человек, увидев, что в него летит снаряд, не станет креститься, молиться, чтоб пронесло, или полагаться на авось, авось недолет или мимо. Он попытается спастись. Вот и хорошо.
Рассвело. Теперь осталось дождаться, когда следующий часовой, широко размахивая руками с лыжными палками или без них, пронесется по трассе, на отрезок которой направлен сейчас бинокль Шепелева.
— А вот и он, — прошептал капитан. — Пошел на круг. Выждем чуть.
Лежавший рядом в вырытой в снегу норе завозился старшина и так же тихо, как командир, произнес:
— Трех минут хватит. У него тоже бинокля, небось, имеется. Еще разглядит наши кружева на снегу.
— Пускай разглядывает. Все равно уже поздно. Хорошо, что ветер не изменился. Как говорят моряки, ветер попутный. Ладно, начинаем.
Они выскользнули из снежного укрытия и перебрались к саням.
Капитан второй день поражался, как быстро он освоился с лыжами. Вот сейчас он вполне спокойно обходится без палок, даже ловко получается. Может быть, его давние предки были охотниками и ходили за зверем на кожаных снегоступах?
Сначала они со старшиной вытолкнули на вершину холма, на котором прятались, первые санки, потом вторые. Санки получились тяжелые. Упарились, толкая их вверх вдвоем.
Теперь почти все было готово к началу операции, которую, если давать кодовое наименование, можно назвать «Бумеранг». Осталось последнее «почти».
Капитан сдвинул брезентовую сумку, расстегнул, достал из нее противогаз. Насухо носовым платком протер изнанку и особенно стекла. Натянул на лицо резиновую маску, расправил. Потом заткнул резиновой пробкой входное отверстие для воздуха на фильтрующей коробке. И начал задыхаться, что было хорошо. Значит, нигде не пропускает. Капитан вернул себе фильтруемый воздух. Теперь долго предстоит вдыхать аромат резины.
По принадлежности противогазы были финские, по месту изготовления — немецкие, как и баллоны с хлорпикрином. Противогазы тоже раскопали в одном из ящиков шюцкоровского схрона. Шюцкоровцы их с собой не носили, не верили, что могут попасть под русскую газовую атаку. В свою очередь отмел возможность наткнуться на финскую газовую атаку капитан Шепелев, согласившись с предложением старшины исключить из походного комплекта сумки с противогазами, предельно облегчая этот самый комплект. Ошибочность, поспешность своего решения капитан осознал во время осмотра шюцкоровского схрона, где в одном из ящиков обнаружились баллоны с хлорпикрином.
Капитан обошел сани, на которых были сложены и привязаны к ним окрашенные в стальной цвет баллоны. Капитан начал откручивать баллонные вентили. Откручивал до упора. Один баллон, другой, третий. Тем же самым был занят старшина у других саней. Вырывавшийся наружу газ на морозе превращался в похожее на туман образование.
Ядовитое облако заволакивало все вокруг, накрыло людей. Капитану представилось, что стало бы с ними, глотни они этого облака: жжение в гортани, в легких разгорается пожар, удушье, корчи, белая пена на губах и подбородке, руки трут горло, потом пытаются ногтями разорвать его, в надежде впустить в тело воздух, потом смерть…
С вентилями покончено. Капитан посмотрел направо. Старшина тоже закончил и уже шел к нему, не торопясь, втыкая для устойчивости лыжи ребрами в снег, боясь заскользить по склону. Оказавшись возле саночного борта по другую сторону от капитана, Зотов нагнулся, расстегивая ремешки креплений. Капитан уже избавился от своих лыж. На лыжах на склоне действовать было бы неудобно, того и гляди сам поедешь вниз. Они взялись за саночный задок, столкнули санки с места. Пришлось сделать вместе с ними по склону несколько шагов, глубоко всаживая ноги в сугробы, прежде чем дощатый возок заскользил самостоятельно. Не отслеживая его спуск, они поспешили обратно. Добравшись до оставленных лыж, они засунули ноги в петли мягких креплений и перебрались ко второй партии баллонов.
На этом возке баллонов было поменьше, и они управились с ним быстрее. Отправив вторые санки вниз, они позволили себе несколько секунд простоять по колено в снегу на склоне высотки, в полукилометре от которой располагался лагерь финнов, и посмотреть, как съезжают их возки. Первый возок застрял на середине холма. Продавив верхушки мелкой поросли, он уткнулся в ствол ели средней высоты и замер. Второму удалось проскочить метров на пятнадцать ниже, где он подпрыгнул, перевернулся и ушел боком в снег. Не слишком выдающимся получился спуск их саней, но и этого вполне достаточно. Остальное доделает, и довольно быстро, ветер. Ну, не ветер, конечно, ветерок, но дующий в правильном направлении.
Капитан повернулся и, утопая по пояс в глубоком снегу, пошел назад, к лыжам. Чтобы посмотреть, что там делает старшина, приходилось поворачивать голову. Сквозь круглые стекла можно было смотреть только перед собой. Стекла у самого основания все-таки запотели, образовав узкие мутные серпы. «Если даже у финнов и окажутся противогазы, — подумал капитан, — они их натянут поспешно, не протерев, и придется им воевать почти вслепую».
Всеобщее легкомыслие по поводу газовых атак позволяло надеяться, что у бойцов вражеской роты, взявшей в осаду наше подразделение, сумки с противогазами на боку вообще отсутствуют. А вот в снаряжение наших танкистов противогаз входить обязан. В окружение попал не полупартизанский отряд, не разведчики, а войсковое подразделение. Да, под рукой у наших ребят противогазов может не оказаться, но тогда должны быть в танках, машинах, окопах. Добегут, успеют. Во-первых, должны сообразить, что это означает, разглядев выползающий из леса туман, по естественным причинам невозможный холодным зимним утром. Во-вторых, почувствовав запах, похожий на тот, что издают гниющие фрукты, ощутив, как рот наполняется приторной сладостью и колет в глазах так, будто в них попали реснички, кто-то обязательно поднимет тревогу: «Газовая атака!» И, в-третьих, насколько он, капитан Шепелев, правильно помнит то, о чем говорил на обязательных для всех вплоть до начальника НКВД Ленинграда занятиях по гражданской обороне, отравляющие вещества на сильном морозе становятся малотоксичными. И даже финнов, на чей лагерь ядовитое, понукаемое ветром облако уже наползает, газ умертвить не должен. Скорее всего, дело обойдется обильным слезотечением, затрудненным дыханием, рвотными спазмами. Но этого окажется вполне достаточно. А когда газ доберется до деревни, в которой держат оборону наши ребята, он должен растерять не только концентрацию, но и поражающие свойства.
Капитан закрепил на ногах лыжи. Прошагал на них к нарезанному еловому лапнику, на котором ждал своего часа финский ручной пулемет. Прежде чем нагнуться к пулемету, Шепелев повернул голову в холодящей лицо резиновой маске. Старшина уже катил по им же проложенной лыжне к своей позиции. Минуты через две он доберется до места, еще через две будет полностью готов к началу операции. Впрочем, операция уже началась — газ скользил на салазках ветра по лесу, огибая заснеженные деревья, растекался по округе. Капитан наклонился, положил руку на пулеметное железо. «Прости меня, Женевская или какая-то там конвенция, запретившая применение на войне отравляющих веществ[26]. Прости за то, что использую газы, которые предназначались нам».
