Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

Мы прошли в дальний конец — туда, где раньше «Треисподняя» соединялась с «Адом», и Котелок постучал в дверь справа.

— Входи, Исмат!

Мой провожатый дал мне знак оставаться, а сам вошел с докладом. Потом высунулся из-за двери и дал знак заходить.

Что я ожидал увидеть? Обычную воровскую малину, ну, может быть, облагороженную в духе нынешней «Треисподней» — с электричеством и обоями. А вот чего я увидеть не ожидал никак, так это библиотеки в английском стиле. И все-таки большая комната, в которую я вошел, выглядела именно так — обитая зелеными полосатыми обоями, кажется, шелковыми, по стенам она была уставлена превосходными книжными шкафами. С потолка свисала большая люстра богемского хрусталя. В глубине стоял стол с бронзовым прибором для письма. А слева, у настоящего камина, труба которого уходила в потолок, сидел в инвалидном кресле молодой человек восточной наружности в коричневом домашнем костюме. На коленях у него лежала книжка, закладкой которой служила старая новогодняя открытка за 1895 год.

— Добрый вечер, — сказал он практически без акцента. — С кем имею часть?

— Владимир Алексеевич Гиляровский, — представился я, ошарашенный и обстановкой, и видом своего визави. Я представлял его таким молодым азиатским волком, почему-то в папахе и бурке, небритым и жестоким — под стать тому самому Исмату, который, честно говоря, меня пугал. Но Абубакар был похож скорее на молодого писателя.

— Извините, что не встаю, — сказал юноша. — Сами видите… Исмат, подай Владимиру Алексеевичу стул и принеси что-нибудь закусить. А вы снимите пальто и положите на банкетку. Здесь тепло.

Я сделал все, как он велел, и сел на стул, принесенный «котелком».

— Исмат сказал, что вы были знакомы с моим отцом и у вас ко мне какое-то дело.

— Да, — кивнул я.

— Когда вы с ним познакомились?

— Где-то лет десять назад, на Конной.

— А! — сказал Абубакар. — Мне было тогда лет пятнадцать. Он помолчал, пока Исмат устанавливал между нами небольшой инкрустированный столик, а потом расставлял бутылки с вином и тарелки с закусками.

— Прошу, угощайтесь, — предложил Абубакар. — По нашим правилам, если я вас угощаю, значит, вы гость, — он указал глазами на Исмата, — и вас никто не посмеет тронуть.

— Да, знаю, — ответил я. — Спасибо.

Он неловко дотянулся до бутылки и плеснул вина в два стеклянных бокала. Я выпил, а он лишь пригубил.

— Скажите, — спросил он, — вы не тот ли самый Гиляровский — писатель и журналист? — Тот самый. Он кивнул:

— Для меня большая честь принимать вас у себя. Однако могу ли я вас попросить оставить нашу встречу в тайне?

— Безусловно, — пробормотал я, закусывая нежным бараньим ребрышком.

Абубакар улыбнулся:

— Удивлены тем, что видите?

— Очень.

— Ничего удивительного. Видите ли, я родился с такими ногами. И отец отослал меня в Москву к дальним родственникам. В горах не место таким, как я… Во всяком случае, в момент моего рождения было именно так. Поэтому я получил несколько другое воспитание, чем мои сверстники. Потом отец был вынужден и сам покинуть горы, перебрался сюда со своими родичами. Исмат — мой двоюродный дядя, да и остальные… В Москве он пытался устроиться, долгое время занимался продажей лошадей, но, скажем так, не выдержал конкуренции. А тут подвернулось это помещение… Вы знаете, что это за место?

— Да.

— Тут был игорный притон. Но мы его несколько переделали. Теперь живем и работаем тут. Конечно, это не совсем то, о чем я мечтал… Но, с другой стороны… После смерти отца дело перешло ко мне, хотя я этого и не хотел. Однако надо кормить целую кучу людей, вы понимаете? Я кивнул.

— Вот так. К сожалению, здесь бывает мало приличных людей, с которыми можно вот так посидеть, поговорить. Исмат зовет меня вернуться в горы — теперь уже можно, наши враги, как он говорит, ослабли. Но эта перспектива пугает меня больше, чем заточение в этом подвале. Здесь хотя бы есть книги, вот этот камин, возможность время от времени ездить в театр. Здесь есть пресса. Здесь культура… А там? Да и дело уже хорошо налажено — нас никто не трогает. Полиция мирится с нами, потому что мы установили с ней хорошие отношения. Да и потом… Я всю жизнь прожил в Москве и горы помню плохо. Они мне даже больше не снятся, как раньше, когда я был совсем ребенком. Что вы думаете?

— Думаю, вы правы, — сказал я. — Просто поймите и меня: увидеть здесь все это — для меня совершенно неожиданно. Раньше тут было все совершенно по-другому.

— Да, знали бы вы, сколько мусора отсюда пришлось вывезти! — согласился он. — Впрочем, извините меня за болтовню. У вас ко мне дело. Я вас слушаю.

— Дело вот в чем, — сказал я, отставляя свой бокал в сторону. — Ваши люди искали недавно неких братьев Бром. Старший, Аркадий, задолжал вам двадцать тысяч. Но он был убит, и Исмат, которого я случайно встретил, сказал, что долг перешел на его брата — Леонида, фотографа. Этот фотограф шантажировал одну мою знакомую — как я понимаю, именно для того, чтобы найти деньги для уплаты долга вам. Потом этого фотографа тоже нашли зарезанным. Я подумал, что это сделали ваши люди.

— Нет, — ответил Абубакар, — это не так. Аркадий ходил сюда играть и проигрался. Он действительно задолжал нам двадцать тысяч, но обещал отдать. Исмат дал ему времени три дня. Знаете, с такими людьми надо держать себя строго, иначе они склонны тебя обманывать. Потом, согласитесь, двадцать тысяч — большие деньги.

Я согласился.

— Аркадия Брома действительно зарезали, — продолжил Абубакар. — Но только не мои люди. И я не знаю, кто это сделал. По правилам, его долг унаследовал брат. С ним сразу возникли сложности — сначала он не хотел принимать долг на себя, так что Исмату пришлось с ним серьезно поговорить. Но потом все наладилось, и второй господин Бром отправился искать деньги. Мне показалось, что он — серьезный человек. Во всяком случае, он поклялся, что деньги найдет. Но вместо этого попытался скрыться. Впрочем, Исмат его нашел и привез сюда.

— Сюда? — переспросил я.

— Да. Вот в этой самой комнате господин Бром извинился за свою ошибку и заявил, что есть некий господин, который готов за него выплатить долг. Он написал записку и попросил отнести ее по одному адресу. Действительно, через два часа приехал один человек, который привез деньги и забрал с собой этого фотографа. Живого — я хочу подчеркнуть. С тех пор я его не видел. А о смерти господина Брома прочел в газете.

— Как и я.

— Вот видите!

— Что это был за человек, который уплатил долг? — спросил я, надеясь узнать имя того, кто нанял «ангелов», поскольку все вело к тому, что это было одно и то же лицо. И если Арцаков не сказал мне имени, то от Абубакара я вполне могу его узнать.

— Точно я не знаю. Однако могу сказать адрес, куда я отправлял человека с запиской. И описать приехавшего. — Прошу вас. Молодой человек вздохнул.

— Владимир Алексеевич, — сказал он. — Я окажу вам эту услугу, потому что уважаю вас как литератора и восхищаюсь вашими рассказами. Могу ли я попросить вас потом об ответной услуге? «Вот оно, — подумал я, — здесь надо держать ухо востро!»

— Если это будет в моих силах и не станет противоречить с моей совестью. А иначе и не говорите мне ничего. Абубакар улыбнулся.

— Не беспокойтесь. Ничего такого. Просто пообещайте мне потом еще раз приехать и рассказать, чем кончилось дело. Я любопытен, а тут скучно. И я не хочу терять такого собеседника, как вы.

Я чуть не выдохнул с облегчением.

— Конечно!

— Так вот. Записку надо было передать в магазин модной одежды месье Поля Ренарда. Хозяину лично в руки. Судя по всему, именно сам Ренард и приезжал с деньгами. Под правым глазом у него родинка. Очень запоминающаяся.

— Куда теперь? — спросил меня Иван, когда я взобрался на сиденье пролетки.

— Домой.

— И то — поздно уже! Вон и фонари разгорелись в полную силу. Он тряхнул вожжами, и мы покатили в сторону Столешникова.

Я, не оборачиваясь, знал, что у входа в новую «Треисподнюю» стоит Исмат и провожает нас взглядом своих черных строгих глаз. На прощание он сказал мне:

— Больше не приходи сюда. Убью.

Зачем он грозил мне? Может быть, видя Абубакара, так не похожего на его отца, Исмат надеялся, что со временем все-таки уговорит его бросить Москву и вернуться в родные аварские горы? И боялся, что встречи с такими людьми, как я, только больше развратят этого мальчика-калеку, которому досталась и так непосильная ноша — быть лидером среди этой группки диких людей, живущих тут как в осажденной подземной крепости?

Впрочем, к чему эта сентиментальность?

14

Русский француз

На следующее утро я поехал на Большую Дмитровку. Вчера вечером Абубакар сказал, что Леонида Брома выкупил некий Поль Ренард, владелец магазина одежды. Я думал, что Ламанова вполне может знать этого самого Ренарда. И я не ошибся.