Александр Бушков - Дикое золото
– Молодец, – сказал Бестужев.
Работать Сёма умел, несмотря на относительно молодой возраст, именно он однажды, ведя порученный его заботам объект, оказался вынужденным с тремя рублями в кармане прыгнуть вслед за клиентом в поезд дальнего следования. И оказался за девятьсот девяносто верст от Петербурга, в глухом белорусском местечке, где и русского-то толком не знали. Претерпев разные приключения, коих хватило бы на полромана Дюма, Сёма ухитрился просуществовать как-то и установить адрес, куда направлялся объект, – там потом был вскрыт неплохой эсеровский гадюшник…
– Что дальше?
– Ничего пока, – сказал Бестужев, чуть подумав. – Будьте с Пантелеем в полной боевой готовности. Как станут развиваться события, толком неизвестно.
– Алексей Воинович…
– Ну, что ты мнешься?
Еще немного поерзав, Сёма сказал решительно:
– Алексей Воинович, что-то тут неладно.
– А конкретно?
– Эти двое, Облом и Канотье, мне, уж простите на глупом слове, чрезвычайно напоминают филеров. Я наших давно уж без промаха узнаю по ухваткам, этакому чему-то неуловимому… как и нелегалов, впрочем. Пудель, знаете ли, даже если во всю жизнь волкодавов не видел, встретив такового, тут же опознает, что имеет дело с такой же собакой, а не, скажем, с козой…
– Вот что, Сёма, – сказал Бестужев тихо и серьезно. – Ты, родной мой, помалкивай. Нет, со мной ты просто-таки обязан делиться всеми соображениями и догадками, а вот с прочими, если приведется, помалкивай. Усек?
– С полным разумением… Разрешите скрыться черным ходом?
– Валяй, – кивнул Бестужев.
Заперев за Акимовым дверь, он тщательно повернул ключ в замке. И перед тем, как погасить перед сном керосиново-калильную лампу, положил под подушку браунинг с патроном в стволе. Он вовсе не ждал скверного визита, но ничего не мог с собой поделать, душа требовала присутствия оружия рядом.
Вопреки тяжелым предчувствиям, на кровати покойника спалось не так уж плохо, и никакие кошмары не приснились, а приснилась прекрасная незнакомка с бесценными рубинами на шее – снилась поэтически, светло и чисто, почему-то лес вокруг был осенний, багряно-золотой, их разговор казался во сне душевным и нежным до щемящей тоски в груди. Вот только, проснувшись, Бестужев, как это случается сплошь и рядом, забыл все до единого сказанные во сне слова, и свои, и ее. А вот щемящая тоска осталась…
Часть вторая
Суворовская тактика с местными поправками
Глава первая
Обстоятельно и подробно
– Пантелей пусть походит вокруг Даника, – сказал Бестужев. – Осторожненько, не его учить, но все равно напомни лишний раз насчет скрупулезности…
– Ага, – сказал Сёма. – А мне, значит, этот, Облом?
– Не спеши, – поморщился Бестужев. – Этот Облом как личность, несомненно представляющая собой чистой воды рядового исполнителя, меня интересует в последнюю очередь. У тебя – не Облом, а девица по имени Анюта Белякова. Имеющая жительство в меблирашках на Покровской. Сразу уточню, что девицей ее следует звать чисто фигурально – поскольку промышляет тем древним ремеслом, что связано с полным отсутствием девичества… Сначала опять-таки походи вокруг, разузнай по возможности, сильно пьет или не особенно, не употребляет ли порошочки и вообще не слывет ли записной фантазеркой. Одним словом, в быстрые сроки сделай мне полный «портрет». Вот и всё пока. А сейчас испаряйся, за мной скоро должны приехать гостеприимные хозяева.
– Чересчур уж гостеприимные, – проворчал Семён. – С ходу «хвостов» поставили…
– Сёма, – серьезно сказал Бестужев. – Я тебе, как ценному сотруднику, иногда позволяю вольности, но ты все-таки тонко чувствуй момент, когда начальство не расположено выслушивать твои комментарии… Брысь!
Семен улетучился из номера, и, как оказалось, очень вовремя – буквально через минуту в дверь решительно постучали. Бестужев крикнул:
– Прошу!
Сначала он увидел голубую жандармскую фуражку и лишь потом узнал ее хозяина. Вот так неожиданность… Рокицкий, удивленный еще больше, даже воскликнул:
– Вы?
– Я, – сказал Бестужев, ощутив мучительную неловкость. – Я полагал отчего-то, Иван Игнатьевич, что вы – в Иркутском управлении…
– Нет, меня направили именно сюда, – сказал штабс-ротмистр Рокицкий, уже полностью овладев собой. – Имею честь служить помощником полковника Ларионова. За вами прислан экипаж. Если вы готовы, прошу пожаловать…
Он теперь сохранял на лице бесстрастное выражение хорошо воспитанного человека, умеющего к тому же надежно скрывать свои эмоции, – по крайней мере, после первой, минутной растерянности. Сторонний наблюдатель, войди он с опозданием, мог вообще не понять, что Бестужев с Рокицким прекрасно знают друг друга…
– Сию минуту, – сказал Бестужев, торопливо надевая саблю.
– Полковник просил передать эту бумагу, он сказал, вы ее просили…
Бестужев бегло просмотрел справку. Очередной тупик и очередная тайна. Из опознанных покойников, поступивших к шантарским божедомам за соответствующий период, ни один не ассоциировался с Кузьмой Штычковым, а трое неопознанных, судя по беглому описанию, были совершенно другими людьми, не подходили под описание Штычкова ни по возрасту, ни по внешним приметам… Что ж, на войне именно это и называется – «пропасть без вести». Но – в мирное время, пусть даже при яростном противоборстве охраны и ее врагов?! Убивали, конечно, калечили – это было, но чтобы опытный филер пропал без вести… Бестужев даже не мог припомнить прецедента.
– Пойдемте, – сказал он, стараясь держаться непринужденно и корректно.
И все равно, как бы оба ни старались изображать мнимое отсутствие эмоций, напряжение висело в воздухе. Бестужев с неудовольствием ощутил виноватым себя – хотя, видит бог, он здесь вообще ни при чем…
История, разыгравшаяся в прошлом году, была банальной, как беседа пьяных крючников. Штабс-ротмистр Рокицкий, довольно уверенно делавший карьеру в Санкт-Петербурге, поскользнулся, цинично выражаясь, на форменной ерунде: всего-то поставил якобы революционную подпольную типорафию, начавшую уже печатать листовки возмутительного содержания, а потом якобы ее обнаружил и накрыл. И даже успел получить Владимира.
Потом, увы, грянуло… Бестужев ни в армейские времена, ни позже, в Отдельном корпусе, не страдал младенчески наивным взглядом на российское бытие. Не только в Российской империи, но наверняка и в других державах подобное случается чаще, чем думают прекраснодушные идеалисты. Даже легенда отечественного уголовного и политического сыска Иван Путилин, как выяснилось позже, был уличен в излишне вольном, в свою пользу, обращении с секретными казенными суммами, что говорить о рыбешке помельче?
Строго рассуждая, вовсе не Рокицкий являлся первооткрывателем подобного способа заработать орденок или внеочередное производство. Не оскудела талантами земля русская, все придумали до него – и постановку фальшивых типографий тоже. И многим эти шалости сходили с рук, оставались без последствий, пусть даже все вокруг были в курсе. Невезение Рокицкого оказалось в том, что он подвернулся под горячую руку в тот час, когда срочно потребовалось организовать образцово-показательную порку. Нет ничего хуже и в России, и за рубежом, как попасть под показательную борьбу с прегрешениями. Кампании эти замышляются не с кондачка, проводятся пышно: реют флаги и вымпелы, строятся шеренги, пуговицы драятся зубным порошком, парадные шпицрутены чуть ли не бантами украшены… Потом все надолго затихает, до следующей вспышки начальственного гнева.
Рокицкий подобным образом и подвернулся. Многим сходило, а ему не сошло. Если разобраться, с ним поступили где-то даже и милостиво – не уволили в отставку, не подвергли суду офицерской чести, всего-то навсего отправили подальше с глаз долой, в Сибирь, – но карьера, вне сомнения, после такого поворота оказалась разрушенной напрочь. Та же ссылка, если подумать. Заранее можно предсказать, что с чинопроизводством и наградами отныне будет обстоять самым печальным образом. Впору пустить пулю в висок – и некоторые, между прочим, пускали, а некоторые – нет. Не столь уж простое дело…
Бестужев, спускаясь по лестнице, старался не смотреть на бывшего сослуживца по Петербургу – и боялся, что тот расценит это как демонстративное презрение, но что тут прикажете делать? Ситуация щекотливейшая… Хорошо еще, Рокицкий попросту молчал, не пытался непринужденно беседовать, делать вид, будто ничего и не было…
– Позвольте… – промолвил Бестужев с нескрываемым неудовольствием.
Лакированную коляску, запряженную парой гнедых, еще можно было перенести – хотя до жандармского управления всего-то полверсты.[14] Но вот два конных жандарма в качестве эскорта – это уже, как выражаются картежники, законченный перебор-с…
