Утятинский летописец - Евгения Черноусова
– Что ты болтаешь? – дернула ее Софья Анисимовна.
– Да, маменька, мы же вместе подслушивали!
– Хороша дворянская семейка!
Слово за слово, и вышел большой скандал. Федор Ионович сгоряча указал родне на дверь, но через несколько дней затосковал. И объявил, что поедет по делам по месту прежней своей службы.
– Надолго?
– А вы, сударыня, никак скучать по мне будете?
– Скучать не буду, но содержать меня кто станет?
Федор Ионович обещал высылать домовладелице за квартиру и Маше сколько-то ежемесячно. Когда Бокина услышала о сумме, предназначавшейся жене, она охнула: «Ну и подлец, как есть подлец!»
– Мы столько и проживали.
– Так ведь он свою слугу Личарду с собой забирает, вам же еще прислуге платить.
Да, Федор Ионович забрал с собой Пелагею, чему Маша была очень рада. Это означало еще и то, что возвращаться муж был не намерен. Добрая домохозяйка предложила Маше переселиться во флигель, состоящий из двух комнатушек и кухоньки, а разницу за наем отдавать Маше. Так она и жила уже второй год, и вот оспа…
Наташа вместе с Машей самоотверженно ухаживала за Игнатием Илларионовичем. Софья Анисимовна перебралась в мансарду, которая в отсутствие детей пустовала.
– Вы не боитесь? – спросил как-то Машу доктор Зильбер.
– Я и вообще мало чего боюсь, а оспы и вовсе. Нас в пансионе прививали. Вот Наташа, ей надо бояться. А вы-то привиты?
После смерти отца, как ни сопротивлялась Софья Анисимовна, а пришлось и ей перебираться на съемную квартиру, а свой дом сдавать жильцам.
Шли годы. Вася, закончив учебу, вернулся в Утятин и стал служить в городской управе, по прежнему месту службы отца. Семья с трудом сводила концы с концами. Лиза жила в губернском городе у тетки, которая все пыталась выдать ее замуж, пока безуспешно.
Известие о смерти Федора Ионовича пришло вскоре после опубликования Манифеста. Вдовье наследство оказалось настолько небольшим, что брат Вася, готовившийся к женитьбе, даже предложил сестре перебраться к нему:
– Как ты жить будешь?
– Замуж второй раз пойду, – ответила Маша.
– Как?
– Не сейчас, конечно, через год, как траур кончится.
– За кого?
– За доктора Зильбера.
Что тут поднялось! Шумели мачеха с сестрой, умолял не губить их репутацию Вася. Маша сказала:
– Я вам сказала, что это будет через год. Не говорите сейчас никому, коль за репутацию свою опасаетесь. Пусть новая родня до свадьбы не знает, а там уже поздно будет.
– Мы знаться с тобой не будем!
– Да что мне с того! Много ли у меня друзей? Кто со мной знается, со мной и останется. Папенька молодость мою погубил, отдав меня гадкому старику. А вы власти надо мной не имеете. Конец своей жизни я проживу с человеком, которого уважаю и люблю.
Глава 17
Надя гладила пеленки. Раздался писк, почти сразу перешедший в рев. Надя выключила утюг (все, теперь ничего делать не даст!) и кинулась к кроватке:
– Ну все, Игнашенька, все, мой золотой! А вот тебе сосочка… плюешься, хулиган? Ладно, сейчас покушаем.
Под неумолкаемый рев она побежала на кухню, вынула пузырек из холодильника и сунула его в теплую воду. «Эх, говорила я Елене Игнатьевне, надо микроволновку купить!». Вернулась в зал, вынула младенца из кроватки и стала ходить с ним от окон к двери.
Когда младенец заснул, осторожно отняла у него бутылочку и сунула пустышку. Малыш коротко вякнул, но не проснулся. Скрипнула дверь. Обернувшись, Надя увидела Елену Игнатьевну. Вид у нее был – краше в гроб кладут.
– Что? – спросила она с испугом.
– Отказали, – ответила она, легла на диван, отвернувшись к стенке.
– Почему?
– По болезни и по возрасту. Иди, Надюша, мальчик теперь часа два-три спать будет. Я попозже встану, белье доглажу. Иди, родная.
Надя вышла из дома и побрела к калитке. С кем посоветоваться? А в прошлый раз к кому ходила? Долго звонила в дверь Ираиды Семеновны – никого! Пошла на рынок, но у крыльца столкнулась с ней. Стала сбивчиво и бестолково рассказывать, что Елене Игнатьевне отказали в опеке над внуком.
– Подожди, Надя, как такое может быть?
Около них резко затормозил джип. Юрка? Нет, не его машина. Надя вновь повернулась к Ираиде, но тут из машины вышел Шеметов. Каким-то начальником был в милиции, но год назад их всех поснимали.
– Ира, поздравь! Я теперь член адвокатской коллегии.
– Ванечка, поздравляю.
– Что-то не слышу радости! Что-нибудь случилось?
– Да у Елены Игнатьевны… ну, ты знаешь… опеку над внуком ей не дают.
– А адвокат на что?
– Ванечка, как адвокат ты должен понимать, что формально они правы.
– Вот черт! Да, тут надо действовать не адвокатскими методами.
– А какими?
– Эта падла Акименко, – послышался сиплый голос.
Собеседники дружно повернулись. В палисаднике под кустом сидела на низенькой скамеечке Потылиха и обирала шиповник. Участок, между прочим, был Ираидин.
– Ну, мам! – краснея, пискнула Надя.
– А не мамкай! Ираида Семеновна, ничего, что я ваш шиповник собираю? А то он на кусту и засох, и замерз, а вы все не рвете.
– Ничего, рвите, Софья Павловна, – рассеянно сказала Ираида Семеновна. – Так что вы об инспекторе?
– Эта падла Акименко после института во второй школе пионервожатой была. Она одну девчонку до самоубийства довела. Надь, помнишь? Ты тогда в десятом, наверное, а она помладше.
– Не помню.
– Ладно. Девчонку откачали, родители от позора ее к родственникам отправили. И замяли бы все это дело, у Вальки этой Акименко мать зампредрика была. А Лена всегда принципиальной была. Она и в классе у нас комсоргом была, да. В учительском коллективе уже так не активничала, но против совести не пошла. Сказала, порядочные люди этой гадюке руки не подадут. Ну, многие, не все, конечно, здороваться с этой гадиной не стали. И пришлось ей уйти. Без работы не осталась, мамаша пристроила в детдом, потом в РОНО. Но Валька Лене этого никогда не забудет. И теперь отыграется по полной.
– Что же делать, Софья Павловна? – спросил новоиспеченный адвокат.
– Ты у меня совета спрашиваешь?
– Так вы ведь недаром этот разговор затеяли?
Надя все больше нервничала. Она беспокоилась за свою учительницу и переживала, что люди теряют время с ее полубезумной мамашей. Однако Шеметов так не считал. Он облокотился на штакетник и смотрел на Потылиху, ожидая от нее каких-то откровений.
– Сказки надо читать. Помнишь, как лиса говорила? Ты меня накорми, ты меня напои, потом рассмеши, потом напугай.
– И что это значит?
– Накорми – это вы понимаете. Только она у вас с рук поест, а помочь откажется.
– Ага, мысль уловил. А напои?
– Пьяный – он дурак.
– Понял, выставить ее в смешном виде. Но на это время надо. А рассмешить?
– До души достучаться.
