Аманда Скотт - Код Майя: 2012

Глава 10

По спокойной воде, сверкающей в лучах полуденного солнца, «Аврора» медленно вошла в естественную гавань, чуть ниже города Зама, названного так благодаря рассветам, которые можно было из него наблюдать.

Белые известняковые скалы, точно стражи чистоты, вздымались по обе стороны от корабля, приближающегося к городу из удивительного кроваво-красного камня. С трех сторон городские постройки были окружены стенами, с четвертой высилась громадная красная башня в форме пирамиды, служившая маяком.

Команда собралась на палубе, по левому и правому борту от носа до кормы, и пыталась с помощью навощенного лотлиня измерить глубину и оценить природу морского дна под ними.

Тихие голоса докладывали результаты де Агилару, который стоял вместе с Хуаном-Крузом около штурвала; левый борт, корма, третий матрос, пять фатомов[6], песок; левый Порт, нос, четвертый матрос, четыре с половиной фатома, песок исчез, наверное, камень. Правый борт, нос, первый матрос, три фатома, водоросли и грязь.

Из этой неизвестности дюйм за дюймом капитан осторожно привел свой корабль в место, где смог спокойно бросить якорь и спустить маленькую лодочку, чтобы вместе с соратниками ступить на землю.

Их появление не осталось незамеченным. В течение последних нескольких часов, с того самого момента, как они смогли разглядеть гавань, они видели растущую толпу местных жителей, которые ждали их на берегу, разодетые в яркие, словно оперение птиц, наряды, в украшенных огромным количеством зеленых перьев шляпах, так что Седрик Оуэн, проведший много дней в море, с удовольствием представил себе, что это женщины и им есть что продать.

Впрочем, теперь его радостное предвкушение померкло, потому что отсюда, с близкого расстояния, стало ясно, что все до единого на берегу — мужчины, причем с оружием в руках. По крайней мере дюжина в передних рядах держали ружья с таким видом, будто умели с ними обращаться. Остальные по большей части были вооружены копьями или длинными деревянными дубинками с черными сторонами.

— Они называют их макуавитль, — тихо проговорил де Агилар, который стоял рядом с Оуэном на носу маленькой лодочки, держа в руке моток веревки и готовясь спрыгнуть на берег.

У него за спиной шестеро матросов сидели на веслах, с привычной и уверенной синхронностью поднимая и опуская лопасти в воду.

— Мой двоюродный дед объяснял мне, что это величайшее из ручного оружия, какое он когда-либо видел в действии. Их делают из твердого дерева, в которое вставляют острые обсидиановые лезвия. Воины из племени майя не отличаются крупным телосложением, поэтому они держат его двумя руками, что позволяет сделать широкий замах и придает дополнительную силу удару. У Педро де Морона, который сражался вместе с Кортесом, одним ударом такого оружия снесло голову лошади. Кортес предложил тем, кто перешел на его сторону, железные мечи, но они заявили, что обсидиан надежнее и острее. Он им поверил, только когда увидел обезглавленную лошадь.

— А теперь они собираются доказать то же самое нам, — заключил Седрик. — Они так столпились, что их трудно сосчитать, но, думаю, они превосходят нас числом в соотношении по меньшей мере три к одному, и я не вижу радушия на их лицах, несмотря на яркие одежды и перья.

Де Агилар спокойно кивнул.

— Тогда мы умрем быстро, успев увидеть восхитительный восход солнца. Я бы предпочел это другому варианту. Человек, который идет сквозь толпу, весь в черном, с серебряными украшениями на шее, — отец Гонсалес Кальдерон. В его присутствии нам остается надеяться, что, если местные жители нас невзлюбят, нам грозит быстрая смерть от черного обсидиана, а не та, что принята в Европе, — от пыток и огня. Что говорит ваш голубой камень?

— Что он возвращается домой и с нетерпением ждет момента, когда окажется на земле, — сказал Оуэн, которому с трудом удавалось собраться с мыслями, так громко звучала дикая песнь у него в голове. — Он ничего не говорит о том, как нас примут, когда мы доставим его туда. Вы собираетесь бросить веревку священнику?

— А кому еще? — ухмыляясь, спросил де Агилар. — Смотрите внимательно и учитесь правильно разговаривать с туземцами.

Деревянная пристань была такой новой, что еще не успела обрасти ракушками. Священник в черном одеянии остановился на краю и ловко поймал веревку, которую ему бросил капитан. Двое местных жителей замерли в двух шагах у него за спиной. У них единственных из всех собравшихся на берегу штаны и куртки были из простой ткани, и они были без оружия.

Священник налег на веревку, и она натянулась. Лодка стукнулась о причал, а в следующее мгновение Фернандес де Агилар ловко выпрыгнул на деревянную пристань и остался стоять, слегка раскачиваясь, словно море еще не выпустило его из своих объятий. Затем на глазах у всех он отвесил самый низкий и изящный поклон, какой Седрик Оуэн когда-либо видел в жизни.

— Позвольте представиться, сэр, я Фернандес де Агилар, простой капитан корабля, но я привез с собой сэра Седрика Оуэна, нашего корабельного врача и сведущего астролога. Он приехал с рекомендациями самой Екатерины де Медичи, королевы Франции. Я представляю его вам и вашим друзьям. Вы, разумеется, отец Гонсалес Кальдерон, служитель нашей церкви в Заме, в Новой Испании. Мы только сегодня утром говорили о вас и о том, как вы будете рады познакомиться с нашим уважаемым пассажиром. Подождите немного, мы положим доску, чтобы доктор смог сойти на землю.

— Нет.

В следующее мгновение вокруг воцарилась гробовая тишина, даже чайки перестали кричать.

Священник оказался крупным мужчиной, широкий в корпусе и мускулистый. На шею его свешивались многочисленные подбородки. На груди красовалось распятие из необработанного серебра, самое большое и тяжелое из всех виденных до сих пор Оуэном.

Одно произнесенное им слово заставило гавань замереть. На глазах у всех, кто находился в лодке, на корабле и на земле, он свернул веревку и с размаху швырнул ее точно к ногам Седрика Оуэна.

— Вам следует знать, что у нас здесь была эпидемия оспы, — сказал он громко, чтобы все его услышали. — Она закончилась, но прежде Господь забрал к себе половину мужчин, женщин и детей города. Поэтому мы опасаемся чужестранцев, которые могут привезти к нам что-нибудь подобное. Может ли ваш знаменитый врач поклясться именем Господа, что вы не принесете нам никакой болезни?

Священник обращался к де Агилару, но его глаза, остановившиеся на Оуэне, метали сердитые молнии, словно оспа держала его сознание в плену.

Неожиданный вопль, раздавшийся в голове Оуэна, был таким пронзительным, какого он еще никогда не слышал. Пытаясь унять его, он посмотрел мимо священника в черном одеянии на двух туземцев, стоявших позади…

…и оцепенел, потому что внезапно утратил способность двигаться.

Мужчины, сопровождавшие священника, были одеты очень просто, в самые обычные штаны и куртки из неотбеленного хлопка; оба гладко выбриты, с широкоскулыми лицами, большими глазами и густыми волосами до плеч. Тот, что слева, гладил пальцами маленький деревянный крест, висевший у него на груди, и без особого интереса посматривал на «Аврору» и ее команду.

Другой же не сводил глаз с Седрика Оуэна — и тому показалось, что его взгляд проник сквозь него и достиг голубого камня.

Никогда до сих пор Оуэн не чувствовал себя так, словно ого вдруг выставили напоказ. Резкий, холодный ветер жалил так, будто с него сорвали всю одежду, а вместе с ней и половину кожи.

В это бесконечное, парализовавшее его мгновение Оуэн неожиданно сообразил, что в отличие от своего товарища этот туземец выглядит и держится как воин. Широкий зигзагообразный шрам шел через всю левую щеку и казался искусственным. Глядя Оуэну в глаза, воин коснулся шрама двумя пальцами и отвернулся.

И тут же пронзительный вопль, оглушавший Оуэна, стих. Он снова был в состоянии слышать окружающий мир и слова священника:

— Сеньор Оуэн? Вы врач, а также астролог. Вы можете поклясться именем Господа, что ваш корабль не принес нам никакой болезни?

Священник отбрасывал такую тень, словно был громадной горой. Глядя на него и его могучее тело и понимая, какую опасность он собой представляет, Оуэн сразу забыл о том, как один-единственный взгляд туземца со шрамом сначала раздел его догола, а потом снова вернул ему одежду.

Они ждали его ответа.

— Нет, — проговорил Седрик Оуэн. — Я не могу ничего гарантировать и уж, вне всякого сомнения, не стану клясться именем Господа. Я могу лишь сказать, что провел с этими людьми два месяца в море, и за это время мне пришлось иметь дело лишь с обычными желудочными расстройствами и вывихнутым плечом, когда матрос слишком долго держался за трос. Еще я могу сообщить вам, что мы заходили в Панаму, чтобы взять на борт еду и воду, а также местного юношу, который решил посвятить свою жизнь морю. Мне представляется, что, если бы на борту нашего корабля была какая-нибудь болезнь, он бы ею заразился, и так же точно, если бы он принес болезнь к нам, мы бы уже заболели. Ввиду всего этого я могу дать любую клятву, какая вас устроит, в том, что не видел никаких признаков, указывающих на наличие болезни, но не более того. Если вы хотите, чтобы мы снова вышли в море, несмотря на то что наши трюмы заполнены ружьями и порохом, свинцом и сталью, вы можете так нам и сказать. Я уверен, что подданные короля Филиппа в Кампече с радостью нас примут.