Фил Рикман - Кости Авалона
— Конечно, это не так, Робби.
— Значит, только во мне?
— Ложись.
— Джон, это место… ужасное место и…
— О каком месте ты говоришь?
— Оно холоднее, чем ночь. Холоднее самой ледяной ночи.
Мелкая дрожь снова промчалась по его телу, словно его ударило молнией. Он закивал головой, крепко сжал зубы и съежился под одеялами. На раскрасневшихся щеках блестела влага.
В комнату вошел Ковдрей, владелец трактира. Он принес кувшин и чашу на деревянном подносе.
— Сидр. Не так много хворей, с которыми не справился бы добрый яблочный сидр.
Я кивнул ему в знак благодарности. Ковдрей поставил поднос на пол рядом с кувшином для воды и напряженно попятился к выходу. Его реакция вполне объяснима: кто знает, какую еще заразу мог привезти сюда житель Лондона из этого грязного, многолюдного города?
— Страшные сны, Джон. — Дадли высунул руки из-под одеял, чтобы взяться за голову. — Проклятые страшные сны.
— Сны ничего не значат, — возразил я.
Конечно, я знал, что это неправда, но все-таки верил, что значение их часто бывает затемнено.
— Да если б то были сны, — сказал Дадли.
— У тебя просто жар. — Я обратился к Ковдрею: — Тут имеется лекарь?
— Раньше был, — ответил трактирщик, — да только он умер.
Дадли горько рассмеялся в ладони.
— Есть два лекаря в Уэльсе, при соборе, — добавил Ковдрей. — Настоящие доктора. Один учился в Лондоне. Длинная мантия, надевает маску и все такое. Можно послать за ним кого-нибудь из моих сыновей. Думаю только… придется вам заплатить.
— Цена не имеет значения. — Я бросил на него твердый взгляд. — Но время важнее. За кем бы вы послали, если бы заболел кто-то из ваших?
— Я стараюсь не болеть, сэр.
— Вы понимаете, о чем я говорю.
Его губы сжались от напряжения. Снова эти лондонцы, наверное, думал он. А кому из лондонцев вы можете доверять, не опасаясь, что они не выдадут вас властям за то, что вы прибегли к лечению с помощью магии?
— Сэр Питер Кэрью, — спросил я, — еще здесь?
— Уехал. Уж больше часа назад, вместе со своими людьми. Прежде, чем стало известно о болезни мастера Робертса.
— Хорошо. Помогите мне. Ведь вы не послали бы в Уэльс, если бы заболел кто-то из вашей семьи?
Он не ответил. Я налил в чашу немного сидра и принюхался к напитку.
— Думаю, надо немного разбавить водой. У него и без того уже достаточно помутился разум. Если, конечно, вашу воду можно пить.
Ковдрей принял кувшин и застыл, разглядывая поднявшийся со дна мутный осадок.
— Есть у нас один человек. Хорошо знает травы.
— Хороший?
— Не жалуемся.
— Далеко?
— На холме Святого Бениния. Минуты две ходьбы, наверное.
— Так чего же мы ждем?
Я, разумеется, ожидал увидеть местного знахаря. Тайного целителя, который унаследовал потомственные знания трав и растений. Впрочем, мой приятель Джек Симм едва ли пожелал бы такой известности в Лондоне. Ибо там лекарей подобного сорта травили, как зверей. Длинноносые нюхатели мочи, вооруженные грамотами Королевской медицинской школы, не давали им жить спокойно.
Но в этой глуши, где ученые доктора — редкость, жизнь целителя безопаснее. К тому же тут меньше невежественных шарлатанов и чужеземцев, из-за которых целительство опускается до так называемых магических порошков из размолотых камней и костей животных.
Я остался с Дадли, а Мартина Литгоу отправил с Ковдреем за местным целителем, поручив описать ему признаки болезни и заплатить столько, сколько попросит, чтобы прийти немедленно. Хорошо, что благодаря моему образованию, астрологическим знаниям и опыту работы с Джеком я мог, хотя бы примерно, оценить способности местного мудреца.
— Где Кэрью?
Дадли заворочался на кровати, уставил на меня испуганные глаза и попытался привстать.
— Уехал. — Я осторожно уложил его назад. — В Эксетер.
— Слава богу. Не то он подумал бы, что я слаб, как баба.
Дадли закашлялся. Он сделал всего несколько глотков разбавленного водой сидра, но пить больше не стал, сославшись на то, что его тошнит от такого питья.
— Не все женщины слабые, Робби, — возразил я. — Я-то думал, тебе лучше, чем кому-либо…
— Я знаю. — Дадли перевернулся на бок. Свет из цветного окна ложился ему на лицо, от чего оно пестрело, словно карнавальная маска. — Поверь, я знаю. Боже, как же мне об этом не знать. Но скажи… объясни мне… как это возможно, чтобы кто-то благополучно правил страной, исполняя при этом предназначение женщины?
— Такое возможно, если рядом окажется добрый муж, чтобы разделить бремя власти.
Я подразумевал Сесила, но Дадли едва не вскрикнул навзрыд:
— Таким человеком мог бы быть я… — Горячие слезы навернулись у него на глазах. — Разве я этого не заслужил? Ради всего, за что погиб мой отец, Джон, и, если мне суждено умереть теперь…
— Боже, ты не…
Дадли остановил меня вялым взмахом руки, затем закрыл глаза и попытался вздохнуть, но не смог. Должно быть, у него сильно пересохло в горле, от чего воздух застрял комком, и, когда глаза снова открылись, в них была пустота и безнадежность.
— Я видел его приближение.
— Чье?
— Смерть идет за мной. Не ждал ее так скоро, но Господь рассудил, что я не заслужил лучшей доли.
— И как же, — спросил я, вздохнув, — выглядит смерть?
— Старик. Печальный старик.
Я ничего не сказал.
— Парит в двух футах над землей и смотрит на меня сверху жалостливыми глазами. А сквозь старика светит луна. В глазах белое сияние. И холодное, Джон. Очень, очень… холодное.
Бред.
— Боже, спаси меня, но он знает, кто я.
Дадли так крепко цеплялся пальцами за одеяла, что суставы побелели, как кость. С улицы доносились детские крики.
— Бредовый сон, Робби.
— Я видел сквозь него. — Дадли уставил пустой взгляд в потолок. — Он… он знал. — Дадли оскалил зубы, всасывая через них воздух. — Джон, я — покойник. Моя жизнь больше не стоит даже куска дерьма.
— Прекрати…
— Нет! Мне надо тебе рассказать. Исповедуй меня. — Его голова повернулась ко мне. — Ведь ты посвящен в духовный сан, так, Джон?
— Нет! — Я едва не отпрыгнул от его постели. — Нет и нет…
— Ты же был капелланом у Боннера? Занимал кафедру в этом…
— Нет… — заявил я, размахивая руками перед собой. — Я принял сан, потому что это было необходимо, чтобы занять кафедру в Аптоне. Я не врачую душу, и поэтому ты не скажешь мне ни единого слова.
— Прости, Господи… В последнее время ей нездоровилось.
Ей?
Только не спрашивать, ни о чем не спрашивать…
— Кому? — прошептал я.
Несколько мгновений он молча лежал в постели, словно надгробное изваяние в оранжево-красноватых лучах, сочившихся сквозь оконный витраж.
Наконец молчание прервалось, и слова полились из него, будто они принадлежали не Дадли, но тому злому бесу, что поселился в его теле и отравил ему разум.
— У меня было полужелание, чтобы она… исчезла из моей жизни.
Тут Дадли приподнялся на локте и посмотрел мимо меня, словно в комнате кроме нас находился кто-то еще.
— Полужеланий, кажется, не бывает? — Дадли болезненно улыбнулся, пытаясь скрыть страдания за улыбкой. — Я желал… чтобы она исчезла…
— Робби…
— Средь ночи. Тихо приняла бы в предрассветной тиши сладкую смерть.
— Ты не ведаешь, что говоришь.
— Без боли. Я никогда не желал ей испытать боль.
Я отвел взгляд. Как хотелось мне оказаться где-нибудь в другом месте, где-нибудь далеко. Как же хотелось мне не знать, о ком идет речь. Сердце сжималось в моей груди, ибо мне было известно, что Дадли взял в жены Эйми Робсарт, дочь сквайра, в возрасте восемнадцати лет, когда решил, что ему уже не суждено добиться руки Елизаветы.
Однако теперь он был близок к своей мечте, как никогда. Так близок, что злые языки повсюду болтали об этом. Елизавета осыпала его дарами, жаловала ему земли. В то время как Эйми…
Эйми оставалась в деревне.
— Он знал, — прошептал Дадли. — Клянусь, старик знал.
— Твой отец? Твой отец явился тебе во сне?
— Это не мой отец, — ответил Дадли. — И это не сон. Может, я брежу, но я знаю… это не сон.
Его голова утонула в подушке, точно нагруженная свинцом. Я подозревал, что прошлой ночью он ходил в аббатство в поисках своего рода отпущения грехов, но… не нашел утешения. Может быть, даже наоборот.
— Теперь вместо нее умру я, — произнес он. — И вовсе не ночью, а средь белого дня, на глазах у всех. — Его дыхание замедлилось и стало поверхностным. — На глазах у всех.
— Доктор сейчас придет, — сказал я.
Глава 12
БАШНЯ
