Данила Монтанари - Идущие на смерть приветствуют тебя

— Мушмулу нужно класть в кипящий щелок с бельем… — услышал Аврелий, войдя в кухню, громогласно вещавший властный голос.

На почетном месте за деревянным столом в окружении поваров, пекарей и кондитеров сидел высокий и тучный человек. Все внимательно его слушали, а кое-кто даже что-то записывал.

— А айву? — поинтересовался в этот момент Гортензий, любимый повар сенатора. — Мазий в своем учебнике «Приготовление пищи»…

— При чем тут учебники! — грубо прервал его провинциал. — Чтобы сварить хорошее варенье, такое, про которое говорят «пальчики оближешь», необходим опыт! Нужно высушить фрукты на соломе или хотя бы на листьях платана, потом подавить их в глиняной миске, обмазанной варом. Мы ведь не можем себе позволить мед при том, сколько он стоит!

— Так ты у нас веревочник или повар, Спурий? — прервал Аврелий этот импровизированный урок кулинарии.

— К твоим услугам, благородный сенатор! — поднялся мужчина, смущенно поднимая руку в римском приветствии. — Прости за беспокойство, но мой свояк Рустик — человек добрый, да только любит больно совать нос в чужие дела — надумал писать тебе письмо о Плациде. И тогда я сказал ему: не следует беспокоить сенатора, толком написать не сумеешь, и он ничего не поймет. А тут как раз один приятель вернулся из Рима, и я подумал: поеду тоже туда и сам все расскажу тебе, может, еще и награду какую получу. Кто знает, когда письмо дойдет, я, пожалуй, быстрее управлюсь. А тебе надобно знать, что у нас с Децией четверо детей, и все мальчишки, а веревки теперь покупают плохо…

— Не беспокойся, Спурий, сообщи все, что знаешь, и получишь награду.

— Легко сказать, прославленный сенатор. Когда я жил в Мутине, лет десять уже как будет, мне понадобился помощник в лавке, и Деция, это которая стала потом моей женой, говорит: почему бы тебе не взять сына Сосимы? Овдовела она, и жить ей не на что, бедной женщине. А я и не хотел вовсе, потому как этот Плацид еще с самого детства такой задира был, без конца драки затевал. Но она, Деция, все настаивала, она всегда умеет заставить меня сделать, что хочет, ну я и взял его. А лучше бы и не брал, потому как столько бед принес он мне, этот бандит. Столько денег я из-за него потерял, так мало того, он еще и служанку мою обрюхатил. Вот я и прогнал его. И тогда он пострашнее дел натворил. Пырнул ножом легионера, а потом и за меч схватился. Короче, легионер скончался, и говорили, наказанием плетьми тут уж никак не обойдется, а скорее всего, отправится Плацид прямиком на плаху. Только приезжает вдруг какой-то важный тип, адвокат какой-то, и освобождает его, не знаю уж как, и увозит с собой в Рим. А потом мы узнаём, что это герой арены и зовут его Хелидон. Ласточка, значит. Разве годится такое имя мужчине, говорю я!

— А беременная служанка? — поинтересовался патриций, уже не сомневаясь, что речь идет не о Ниссе.

— Родители у нее крестьяне, она и вернулась в деревню. Так или иначе, Плацид уехал, а с ним вместе немало и других, не слишком порядочных людей. Этому адвокату, видно, только такой народ и требовался. Он даже Чумазого купил, за гроши, потому как тот никому не нужен, а потом еще Придурка и Косого…

— Молодец, Спурий, очень важные вещи сообщил! Однако не следовало приезжать сюда из Бононии, письма хватило бы.

— Ну что ты! Кругом столько говорят о Риме, вот и мне захотелось повидать его.

Аврелий улыбнулся не без высокомерия: вполне естественно, что провинциалам нужно хоть раз в жизни побывать в столице, посмотреть на это чудо света и навсегда сохранить, вернувшись к себе, в туманную Цизальпинскую Галлию, воспоминания о нем…

— Ну а теперь, повидав город, я доволен, сенатор. Между нами говоря, ничего особенного в этом великом Риме и нет, потому как форум у нас, в Бононии, тоже имеется, а у вас нет даже Главной дороги. Конечно, ваши храмы больше, но видел бы ты жертвенник Исиды, в нашей Бононии, вот ведь красота великая…

— Понимаю, — проглотил обиду Аврелий, но в то же время и позабавился. — Иди получи награду у моего управляющего и вели дать тебе несколько кувшинов меда, раз он у вас такой дорогой. Но не говори слишком плохо о Риме, когда вернешься домой!

— Конечно, хозяин! Думаю, здесь тоже нелегко живется, — снисходительно добавил Спурий и направился к выходу, а за ним поспешил повар Гортензий со своей дощечкой для заметок.

Аврелий несколько растерялся и при всей своей вполне законной римской гордости не мог не подумать: а не следует ли ему наконец поехать и посмотреть эту знаменитую Бононию…

— Придурок, Чумазый и Косой… Нет, никто в доме Маврика не отзывается на эти милые прозвища, — доложил Кастор, вернувшись с задания и наливая себе вина из амфоры Аврелия.

С кубком в руке он уселся на стул из черного дерева, аккуратно расправив складки своей новой туники ярко-зеленого цвета.

— Красивая ткань и совсем не похожа на тонкий лен… — заметил Аврелий, по достоинству оценив ее.

— Так это индийский шелк, — спокойно объяснил александриец. — Только что привезли на судне.

— Но я обещал шелк Цинтии! — возмутился сенатор.

— А разве ты не говорил, что устал от этой куртизанки! — удивился секретарь. — Я решил, что он тебе больше не нужен, и попросил Ксению сшить мне тунику…

— Если думаешь завладеть и моей тогой с латиклавией сенатора, то позаботься сначала о том, чтобы тебя приняли в курию, — сухо проговорил Аврелий.

— Не собираюсь, хозяин, — совершенно серьезно заверил его вольноотпущенник. — Я нахожу, что алый цвет нисколько мне не идет. Он плохо сочетается с моей смуглой кожей.

— А вот это как ты объяснишь? — потребовал ответа патриций, показывая греку страницу, исписанную тонким каллиграфическим почерком. — На складе не хватает шести бурдюков вина! Вдобавок исчезло мое кольцо с лазуритом, то, что со львом на задних лапах. А шкатулка из испанской кожи, в которой я держу личную переписку, перешла в твою спальню и заполнилась довольно непристойными посланиями какой-то служанки из театра!

— Эту небольшую шкатулку я заменил тебе ящиком-скамьей для одежды, предвидя твою обширную переписку с Бононией, — как ни в чем не бывало ответил александриец. — А бурдюков было всего пять, — не преминул уточнить он. — О шестом мне ничего не известно.

— Лопаешь не меньше когорты преторианцев, пьешь как целый легион и при этом не можешь найти мне ни одного косого и ни одного придурка!

Кастор смерил своего господина и хозяина осуждающим взглядом.

— Не надо так говорить, хозяин. Один слепой у нас имеется! — заявил он, торжествующе улыбнувшись.

— Что, что… — насторожился патриций.

— Один из молодчиков, что сопровождали Маврика в амфитеатр, как раз одноглазый. А когда я кружил по казармам рабов, пока ты ужинал с Ниссой, приметил там еще и одного явного недоумка.

— Молодец, Кастор, недостает только Чумазого!

— Тот огромный тип, которого ты заставил меня преследовать, выглядел как раз жутко грязным и говорил с акцентом жителей Цизальпинской Галлии…

— Отлично! Теперь остается только узнать, что за отношения у Ауфидия с Мавриком. Собери сведения о ланисте, потому что если, как я предполагаю, он соучастник этой аферы со ставками, то у него должно быть припрятано немало сестерциев.

— Разве я не заслуживаю небольшой награды? — скромно потупил глаза слуга.

— Для начала оставь себе кольцо с лазуритом, которое украл у меня, — великодушно согласился сенатор. — А когда добудешь сведения об Ауфидии, получишь еще кое-что.

— Но я не брал никакого кольца! Это, наверное, Ксения! Боги небесные, подумать только… — воскликнул грек, заподозрив что-то ужасное. — Да нет, это невозможно! Это же просто смешно! Ну какая женщина станет смотреть на Париса, ЕСЛИ У НЕЕ ЕСТЬ Я?! — с самодовольной усмешкой заключил он.

Аврелий тоже хотел улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась жалкая гримаса.

15.

На следующий день Публий Аврелий и неразлучный с ним Кастор снова взялись за дело.

— Одного не возьму в толк — зачем нужно тащиться в амфитеатр! — недоумевал секретарь, с трудом поспевая за паланкином и стараясь не отстать от крепких нубийских носильщиков.

Квартал, где находился амфитеатр Статилия Тавра, был одним из новейших в Риме. Практически все здания тут строились в основном в течение последнего столетия, когда стало очевидно, что необходимо создавать прочные каменные строения вместо старых деревянных. Поэтому еще в республиканское время за счет Помпея были построены театр и портики, а Юлий Цезарь вынашивал проект, так и не осуществленный, — отвести русло Тибра, чтобы объединить Марсово поле и Ватикан в одну большую площадь.

Позднее Август в течение двадцати лет превращал Рим в настоящий «новый город», построив или отреставрировав внушительный комплекс зданий: от портиков Октавии до храма Аполлона, от терм Агриппы до театров Бальба и Марцелла, от Пантеона до огромных солнечных часов, в которых часовой стрелкой служил один из обелисков, привезенных из Египта после победы над Клеопатрой.