Антон Кротков - Загадка о тигрином следе
Чтобы избежать неприятного разговора Одиссей постарался не остаться наедине с Вильмонтом. Под благовидным предлогом он покинул барак. Отыскал Галину. Они вместе гуляли по аэродрому, сидели в бытовке, где отдыхали и грелись работающие у самолётов авиамеханики. Одиссей чувствовал, что девушка видит в нём своего защитника, настоящего сильного мужчину. Рядом с ним Галина выглядела спокойной. Он тоже в её присутствии начинал чувствовать себя другим – смелым, решительным. Молодой человек рассказывал новой знакомой разные весёлые истории и радовался, когда мягкая очаровательная улыбка касалась её губ. Впрочем, стоило ей остаться наедине со своими мыслями, как на лицо её набегала тень страдания. Словно печать трагического предначертания ложилась на её чело.
– Не бойтесь, теперь у вас всё будет хорошо, – желая подбодрить девушку, пообещал Одиссей.
Она посмотрела на него своими доверчивыми глазами и спросила:
– А разве вам не бывает страшно? Всё ведь может случиться теперь. Говорят, полеты часто заканчиваются катастрофами.
– Не думайте об этом. Летать, это же так прекрасно! – вдохновенно соврал Одиссей. – Что может быть прекрасней, чем ощущение полёта, когда ты чувствуешь себя птицей!
Решение покинуть аэродром было принято генералом незадолго до захода солнца. И снова немец вначале принял эту идею в штыки. Его поддержал пилот второй машины. Принадлежащие к недавно смертельно враждовавшим нациям, всего три года назад без колебаний постаравшиеся бы убить друг друга, случись им встретиться во фронтовом небе великой войны, эти суровые мужчины, не сговариваясь, объединились против сухопутного начальства. Их связывало интернациональное братство авиаторов. Они были людьми одной закалки, схожего образа мыслей. И не желали неоправданно рисковать. Ведь для того, чтобы заставить их подняться в ночное небо, требовалась действительно очень веская причина.
Но Вильмонт считал, что такая причина у него есть.
– Я осознаю всю степень риска, но остаться на земле, значит подвергнуться ещё большей опасности – объяснил он.
По словам бывшего генерала если не воспользоваться временным улучшением погоды, то можно надолго застрять здесь, и в итоге оказаться на пути колчаковцев. Вильмонт показал телеграмму с ближайшей к ним железнодорожной станции, в которой говорилось, что при прорыве белой кавалерии в районе Уфы захвачен личный поезд самого Главкома Красной армии Льва Троцкого.
– Конечно, в условиях охватившего фронт хаоса нельзя полностью доверять подобным телеграммам, и, тем не менее, чем быстрее мы минуем опасный участок пути, тем лучше.
Начальник экспедиции обвел решительным взглядом подчинённых, словно осматривая свое достояние, и снова повторил пилотам, что следующую посадку они должны совершить на аэродроме Ильюшино.
На этот раз Вендельмут промолчал, но по насупленному виду наёмника было видно, что только врождённое немецкое почтение к приказам вышестоящего начальства заставляет его снова подчиниться.
По распоряжению генерала новая пассажирка была распределена во второй самолёт к комиссару. Просить начальство изменить приказ Одиссей не решился. Ведь тогда ему пришлось бы рассказать Вильмонту о попытке изнасилования и как-то объяснить, почему он утаил этот факт. Какова будет реакция руководителя экспедиции, предугадать было невозможно. А что если Вильмонт вспомнит о том, что у лётчиков и моряков женщина на борту – к беде и к поножовщине, и дабы избежать новых конфликтов в экипаже отменит своё распоряжение взять её с собой, и бросит в этой глуши на произвол судьбы? От этого человека теперь можно было ожидать всего чего угодно.
Всё что Луков мог, это напомнить с комиссару о данном им слове вести себя с девушкой по-джентельменски. Комиссар пообещал Лукову с нагло-почтительным видом, давая понять, что хоть и побаивается решительного интелигентика, но у себя в аэроплане он хозяин и бог.
С тяжёлым сердцем Луков шёл к своей машине. Его беспокоила участь доверившейся ему девушки. Он слышал, как за его спиной обмениваются ругательствами и угрозами ненавидящие друг друга комиссар и лётчик из бывших подпоручиков. Бедной девушке предстояло провести ближайший час в настоящей банке с пауками, которая к тому же в любой момент могла рухнуть с высоты тысячи саженей и разбиться вдребезги…
…Полёт продолжался уже около получаса. В безлунном небе ярко светила луна, мерцали синие звёзды, что облегчало лётчику навигацию. Пока всё шло неплохо. Но затем погода начала портиться, видимо, надвигался циклон. Усилился встречный ветер, так что иногда возникало ощущение, что перетружено завывающий двигатель не справляется, и они висят на месте. Откуда-то набежавшие тучи закрыли звёзды, исчезла луна. Одновременно с наступившим мраком пропал из виду всё время до этого державшийся поблизости второй самолёт.
По обшивке фюзеляжа и крыльев мелкой шрапнелью захлестал крупный снег.
Одиссея снова начала колотить нервная дрожь, появилась тошнота. Он с надеждой смотрел на сидящего в передней кабине пилота. В слабом свете циферблатов и лампочек вырисовывалось склонённое вперёд тело, неподвижные богатырские плечи, угрюмый затылок. Пока штормовые облака не закрыли небо, пилот перепроверял положение самолёта с помощью секстанта. Теперь немец нагнулся к немногочисленным приборам, полностью положившись на показания не слишком надёжных компаса и гироскопа.
Внезапно самолёт задрожал так сильно, что Лукову показалось, что сейчас хрупкая фанерная конструкция развалится на части. Одиссей вцепился в борта кабины и начал молиться. Их обдало волной снежной пыли, после чего попавший в мощный воздушный поток самолёт вдруг резко провалился вниз. Падение продолжалось всего несколько секунд, но за это время Одиссей успел вспомнить всю свою жизнь и проститься с отцом.
Возле самой земли лётчику удалось вывести самолёт из смертельного падения. Одиссея вырвало. Перевалившись через борт кабины, он увидел всего в метре или двух от себя проносящиеся верхушки заснеженных сосен. Они были слишком близко! Зрелище завораживало своей сказочной красотой и одновременно сердце в груди бешено колотилось от ужаса – сама смерть неслась с ними крылом к крылу.
По пути самолёт чудом не зацепил внезапно выросший на их пути шпиль ночной колокольни. Лётчик резко дёрнул штурвал вправо. Уходя от столкновения, машина начала опрокидываться на крыло. Губы Одиссея сами собой снова начали шептать слова молитвы. Что их спасло от, казалось, неминуемой гибели – чудесное вмешательство высшей силы или поразительное лётное мастерство немца – Луков так и не понял. Только немец действительно был настоящим асом – в кромешном аду быстро набирающего силу циклона он сумел отыскать крошечный пятачок аэродрома.
Их ждали. На поле горели костры. Но кто там внизу? Кажется, этот вопрос не давал покоя пилоту. Выйдя на цель, Вендельмут вместо того, чтобы сразу идти на посадку, стал описывать круги над заснеженным полем. Похоже, что интуиция, пресловутое шестое чувство подсказывали лётчику, что внизу опасность. Вряд ли наёмник забыл о том, что кармане его куртки лежит золотой портсигар с наградной гравировкой от самого Троцкого. Впрочем, скорее всего немецкая предусмотрительность уже подсказала Вендельмуту незаметно избавиться от опасной вещицы.
Мешая русские и немецкие слова, немец орал генералу, стараясь перекричать завывающий ветер и гул мотора:
– Нельзя садиться! Внизу беляк, он стрелять нас, шиссен! Цурюк, цурюк, назад! Здесь нельзя! Ферботен! Вы меня понимайт, ферштейн, герр начальник?
На борту самолёта не было радиостанции, чтобы связаться с землёй. Так что садится действительно нужно было, целиком полагаясь на знаменитое русское авось. Немец в такую русскую рулетку играть категорически отказывался. Вся его натура протестовала против этого. Обычно флегматичный невозмутимо-добродушный германец превратился в упрямого истукана. Никакие уговоры и угрозы начальника экспедиции на него не действовали. Вцепившись в штурвал, он продолжал наматывать круги, сжигая драгоценное топливо, и будто не слышал обращённых к нему слов. Только твердил:
– Надо уходить! Цурюк, цурюк, назад!
Внизу на лётном поле появились какие-то люди. По их одежде трудно было понять красные они или белые. Но в руках у некоторых Луков заметил оружие.
Тут появился второй самолёт и Вильмонт энергичными взмахами рук стал показывать его лётчику, чтобы тот немедленно садился. И Одиссей не выдержал:
– Не сметь! – неожиданно даже для самого себя, истерично закричал он на генерала. – Вспомните о чести русского офицера! Там же молодая женщина, если она попадёт в руки озверевших неприятельских казаков, что будет с ней, вы об этом подумали?
