Николай Свечин - Пуля с Кавказа
В 1861 году мне было четыре года, но я всё отчётливо помню. Отец часто уезжал, появлялся ночами, не надолго, и мать всё время плакала. Потом нам сказали, что надо уходить к морю. Старики, женщины и дети двинулись через перевалы. Мужчин было мало: они или погибли, или сдерживали колонны Евдокимова. Как сейчас вижу: меня везут на осле, дедушка идёт впереди, ведёт осла в поводу. Ужасная дорога – сначала каменные осыпи, потом тропа по пояс в снегу. Всюду лежат мёртвые… Подыматься всё труднее. Наконец и осёл уже не мог идти. Дедушка посадил меня к себе на закорки и полез вверх. Казалось, конца этому не будет. Старик хрипел и всё чаще останавливался передохнуть. Вдруг я увидел море. Всё в солнечных блёстках, в полнеба, без конца и без края. И кое-где белые пятнышки – это были паруса турецких фелюг. А далеко внизу берег, и на нём, словно насекомые, огромная шевелящаяся человеческая масса… Дедушка перетащил меня через перевал, посадил на камень и ушёл обратно. Вскоре он привёл мать и тётку, и снова ушёл, за бабушкой. Больше мы его не видели… Просидели на камне два дня, но стало холодно и кончились припасы. Мы всё надеялись и боялись отойти. Мать хотела отправиться назад, за перевал, на поиски деда, но тётка её не отпустила. Сказала, что сейчас главное – спасти меня.
– И вам никто не помог? – спросил подавленный Лыков.
– Там никто никому не помогал. Сил уже не хватало даже на самого себя. Весь путь к морю был усеян телами, они словно указывали дорогу к берегу. Тётка наклонялась и осматривала трупы, нет ли на них какой еды. И нашла немного ячменя… Мы жевали его на ходу. Потом оказались на берегу. Там была давка, горели костры и всюду толкались толпы голодных озлобленных людей. Очень много людей, по обе стороны, сколько видит глаз. И ещё собаки. Тысячи собак, которые пришли с той стороны хребта следом за своими хозяевами. Когда хозяева умирали или, что реже, уплывали, собаки становились дикими. Они сбивались в огромные стаи и скитались по берегу. На людей собаки не нападали, поскольку были обеспечены едой вдоволь – они ели трупы. Тела лежали повсюду, никто их не погребал, и псы обжирались досыта…
– Но почему люди так умирали? – спросил Лыков. – Лес есть, море есть. Лови рыбу, жги костёр и жди корабля…
– Был март месяц. Пустые голые леса, холодное море, ночью заморозки и почти нет мужчин. Умирали от голода и холода, ведь не перенесёшь же через Главный хребет много провизии… Достигали берега уже обессиленные люди, с пустыми руками. Скот весь остался на той стороне, он не смог перейти по заваленным снегом перевалам. Но больше всего умирали от болезней. Их было две – дизентерия и тиф. Ослабевшие люди уже не могли им сопротивляться.
Нам сначала повезло. Найдённый тёткой ячмень сделал так, что нас приняли в небольшое сообщество. Пятнадцать женщин и детей, и один мужчина. Он ходил в лес и заготавливал дрова для костра. И ещё у них была большая медная кастрюля. В ней отваривали воду, поэтому среди нас не было дизентерии. Ещё готовили просо и ячмень. Так мы прожили четыре дня. Потом пришла фелюга, и мужчина с семьёй уплыли. Но они оставили нам кастрюлю, и мы ещё какое-то время кормились. Помню, этот добрый человек перед отплытием ушёл в горы и принёс нам дров, чтобы хватило на пару дней. Я сидел на поленьях и караулил их… Потом кончились все припасы и все дрова. Мы не могли добыть себе топлива, а хворост на много вёрст вокруг был уже давно сожжён. И тут появился отец. Какое было счастье! Он прошёл по берегу от Вельяминовского до Сочи и всюду искал нас. И нашёл! Мы все плакали от счастья. Но отец оказался ранен в правую руку. Он потерял много крови и очень ослаб. И всё-таки мы были вместе. Отец принялся выяснять насчёт кораблей. Они появлялись, один-два за день, и постепенно увозили людей с этого страшного берега. Но судов не хватало, нужно было ждать своей очереди. Некоторые ждали её уже второй месяц, медленно умирая. Однако среди нас теперь оказался взрослый мужчина, который мог разговаривать с капитаном. И вот, когда подплыла очередная кочерма[75], мы все пошли к ней… У отца имелось четыреста рублей золотыми монетами, этого было более, чем достаточно на оплату переезда и на жизнь в Анатолии в первое время. Отец и мать строили планы. Мы уже поднялись по сходне, не веря собственному счастью… Сейчас уплывём отсюда! Но вдруг отец стал кричать на капитана. Он приказал матери и тётке бежать скорее обратно на берег. Мать схватила меня в охапку и кинулась назад. Оказалось, что отец узнал капитана кочермы. Он видел его вчера возле Вельяминовского. Там капитан набрал полное судно мухаджиров[76] и отчалил с ними в Анатолию. А сегодня он оказался в двадцати верстах южнее, и без пассажиров! А до Анатолии три дня пути.
– Он пересадил людей на большой пароход? – спросил Таубе. – И вернулся за новой партией?
Даур-Гирей некоторое время молча смотрел на барона, потом сказал:
– Да-а-а… Вы действительно не понимаете, или смеётесь? Такими вещами ведь не шутят.
– Не может быть…
– Увы. Может. Турок-капитан брал пассажиров и отплывал с ними от берега. В море команда грабила людей и бросала за борт. А утром они опять причаливали, но уже в другом месте, чтобы не быть узнанными. Брали новую добычу, и всё повторялось. Если бы отец не шёл по побережью и случайно не запомнил капитана и его корабль, мы сели бы на эту кочерму и все бы погибли там. А так погиб один отец…
– Он не успел убежать? – спросил Лыков взволнованно.
– Да. Капитан и команда очень разозлились на него за то, что отец обнаружил их секрет. И рассказал о нём людям вокруг. Кто успел уже сесть, спрыгнули обратно на берег. А турки застрелили отца из ружья и уплыли. Наверняка отмеряли ещё десять-пятнадцать вёрст и причалили, чтобы взять новую партию жертв. А мы снова остались одни… Через день мать заболела. Думаю, что от потрясения, когда на глазах у неё убили мужа. И очень быстро умерла. Ещё какое-то время мы просидели вдвоём с тёткой около тел моих родителей. У нас уже не было ни огня, ни еды. Люди вокруг постепенно все пропали: кто не умер, тот уплыл. Огромная стая собак столпилась вокруг нас и караулила каждое наше движение. Не понимаю, почему они не разорвали нас на части… А потом появились русские. Это был Даховский отряд полковника Геймана. Он шёл вдоль южного склона Водораздельного хребта и сгонял оттуда к побережью последние группы черкесов. Гейман известен своей жестокостью, но его офицеры были добрые люди. Так я спасся.
Под навесом повисла тягостная тишина. Капитан Ильин за спиной Даур-Гирея делал барону красноречивые знаки: «я же говорил!». Таубе поднялся хмурый, выбил трубку об каблук и убрал в карман мундира. Потом сказал, глядя ротмистру в глаза:
– Иса Бечирович! Мы, русские, много перед вами виноваты. И перед вашим народом. Я не знаю, что сказать в оправдание случившегося. Могу только высказать глубокое личное сожаление, которое, конечно, ничего уже не изменит…
– Я смотрел отчёты в штабе округа. Точной цифры погибших не знает никто. Но на прикубанские равнины переселилось только сто тысяч человек. Ещё пятьсот тысяч выехали в Турцию. А всех черкесов до изгнания насчитывали до миллиона… Вот и считайте! Причём, многие из тех, кто доплыл до османских земель, умерли там. Мухаджиры привезли с собой эпидемию, которая косила их уже после, казалось бы, спасения. Сейчас оставшиеся в живых черкесы рассеяны на пространстве от Боснии до Месопотамии. У них не осталось родины. И будущего тоже…
Даур-Гирей отвернулся и стал чистить свою трубку.
– Господа офицеры! – скомандовал подполковник. – Всем спать! Завтра ранний подъём.
Глава 13
Пуля
К обеду следующего дня отряд подполковника Таубе спустился к реке и опять перешёл Койсу, на этот раз по подвесному мосту. Ущелье здесь сужалось до двадцати пяти саженей. На дне теснины, где-то далеко внизу, бурлил и ревел неукротимый поток. Аварские мосты строятся без перил и такой ширины, чтобы едва могла проехать повозка. Настил под копытами лошадей качается и ходит ходуном. Некоторые доски выломаны, и сквозь дыры видно облако водяной пыли, постоянно висящее в расщелине. Жуть…
Оказавшись снова на правом берегу, Таубе отпустил наиба Большого Гоцатля. Весь спуск старик прошёл в середине колонны, а два его сына образовали: один – авангард, а другой – арьергард отряда. Возможно, благодаря именно этой предосторожности переход закончился без приключений.
Напротив моста расположился значительный аул Карадах, в котором Таубе назначил полуденный отдых. В селении оказался даже этапный двор с крепким каменным зданием для конвойных команд. Там и остановилась партия. После незамысловатого, но плотного обеда Ильин заявил, что у него имеется в Карадахе агент, и он отправляется к нему за сведениями.
– Не боитесь выдать агента? – спросил барон. – Только пришли в аул, и сразу туда. В горах повсюду глаза и уши…
