Николай Свечин - Дело Варнавинского маньяка
— А кто состоит?
— Заправляет всем исправник Бекорюков. Сильная личность! Гроза обывателю. Он эту артель и придумал. Два главных у него помощника — пристав Поливанов и воинский начальник Готовцев. А в простых артельщиках ходят предводитель дворянства, председатель земской управы, член присутствия по крестьянским делам, уездный казначей. О том годе присоединился директор конторы 17-го Борисоглебского удельного имения. Просятся двое гласных из помещиков, да их не берут. Бают, по весне вошел и городской голова. Его тоже сперва не брали, а вишь, сгодился…
— Получается, в благородной артели вся верхушка!
— Получается, так.
— А судебный следователь Серженко не с ними?
— Того не знаю.
— А Щукин Иван Иванович?
— Это сыщик? Он мужчина серьезный. Два креста имеет, один за Болгарию, другой за Туркестан. Говорят, сам Скобелев ему их вручал, но Иван Иваныч никогда кресты те не надевает. В прошлом годе на Михайловскую ярмарку споймал он вора, что карманной выгрузкой занимается. Не наш, из Кологрива приехал. Отвел Иван Иваныч его в полицию и там, взявши молоток, парню пальцы на руке все и раздробил.
— Все до единого?
— Как есть.
— И как же тот потом жить будет? Чем калеке себя прокормить?
— А господину Щукину это без интереса.
— Да…
— Вот то-то и оно. Потому в городе его и боятся. Исправник у нас огневый, но не до народа ему. Налетит к случаю, накричит и уедет. Тоже строгий, но отходчивый. А Иван Иваныч не кричит, но мороз пробирает, ежли перед ним в чем провинишься… А может, так и надо с нашим-то братом? В Варнавине теперь воров карманных нет ни одного!
— Ну не знаю… А где «дворянская артель» лес промышляет? Вблизи?
— Нет, тут им было бы неудобно. Слишком на виду. Другие съемщики мигом написали бы губернатору. Они на Вятку ездят. Там тоже еще лес остался, в самых верховьях. В весну, глядишь, начальства поубавилось — все на промысел уехали. Одни их помощники с портфелями бегают…
— Ну, Евлампий Рафаилович, будет на сегодня разговоров. Пошли к нотариусу. Эй, половой!
11. Островский вечер
Ровно в девять часов Алексей, побритый и сменивший сорочку, вошел в двери трактира. По большой и очень чистой зале было разбросано полтора десятка столов, из которых почти все оказались заняты. В углу негромко играла музыкальная машина. Половые в белых фартуках бесшумно шныряли туда-сюда. Всю стену занимала стойка, уставленная богатыми закусками; на полках гнездилось чрезвычайное множество бутылок. Ай да заведение!
Не успел Лыков оценить открывшегося ему вида, как из-за стойки выкатился ему навстречу толстый и веселый человек с густой седой бородой.
— Какая честь для нас! Рад, бесконечно рад, господин Лыков, что вы навестили, наконец, наш трактир! А я уже стал было волноваться: третий день в городе, и все не идете. Может, чем не угодил? Позвольте представиться: Петр Яковлевич Островский, хозяин этого вертепа.
— Наговариваете на себя, Петр Яковлевич. Я как глянул на вашу стойку — душа запела. Эдакий вертеп не только в Костроме, в Москве бы не потерялся.
— Благодарю-с. Стараюсь, как могу. Смею надеяться, почтите как-нибудь отобедать. Понимаю-с, что у вас свои повара, но испробовать советую-с!
— А вот днями и зайду.
— Буду весьма польщен. Сейчас же позвольте проводить — вас ждут-с.
Тут с улицы вошел принаряженный Верховский и подхватил Лыкова под руку:
— Петя, доверь гостя мне. Алексей Николаевич, добро пожаловать к «островитянам», как не без юмора назвал нас атаман нашего общества Бекорюков.
Предводитель повел Лыкова по лестнице на второй этаж. На полпути оглянулся, понизил голос и сообщил сыщику:
— Петр у нас лучший трактирщик, но… Ваш, так сказать, клиент. Знаете, как он деньги на гостиницу-то заработал?
— Нет. Раскажите!
— Сам Петруша из крестьян деревни Выползово. С детства был ловкий парень, и водочник Попов за это взял его в приказчики. И однажды, когда случилась особенно хорошая выручка, Островский решил ее хозяину не отдавать. Взял да изобразил на себя нападение грабителей. Расковырял руку вилкой…
— Вилкой? Однако!
— Вот-вот! Не стал особенно и стараться. Пустил себе немножко крови, после чего явился в полицию с заявлением. Так, мол, и так, трое неизвестных напали, отобрали деньги и скрылись. Я, дескать, отбивался, но ничего не сумел поделать. Только ранение получил, можете посмотреть…
— А сколько было выручки?
— Тридцать пять тысяч.
— Неплохо!
— По нашим местам — так целое состояние!
— И что же дальше? Купец разве успокоился на этом?
— Нет, Попов известный мироед, он никак не мог с подобным смириться. Но в данном случае нашла коса на камень. Водочник угодил на еще более хитрую бестию, чем он сам! Состоялся суд, который приговорил Островского к четырем месяцам арестного дома. Всего-навсего. Тот честно отсидел срок, вышел — и сразу построил гостиницу с трактиром. Хорошая история?
— О да! Действительно, Петр Яковлевич мой клиент. Но здешние нравы… Судя по всему, уголовные проделки хозяина заведения никого в Варнавине не смущают. И вас в том числе. Так?
— Жизнь есть жизнь, Алексей Николаевич. Он же не мои деньги украл! Для нас, «островитян», более важно, какую уху варит Петр, нежели то, каким способом он добыл средства на свой трактир. Ну, вот мы и пришли!
Из-за добротной дубовой двери слышались негромкие оживленные голоса. Войдя, сыщик увидел, что с большинством присутствующих он уже успел познакомиться. От бильярда его приветствовали Бекорюков с Поливановым. Исправник с приставом гоняли шары по зеленому полю. Подле них примостился незнакомый гигант в мундире с погонами капитана и аннинским темляком на сабле. В другом углу зала расположились за ломберным столом трое. Один был судебный следователь Серженко, второй — председатель земской управы Челищев; господина в пенсне Лыков видел впервые. У окна стоял закусочный столик с бутылками и нарезанным окороком.
Верховский сначала подвел Алексея к картежникам и познакомил с очкастым господином. Это оказался уездный казначей князь Солнцев-Засекин. Бросив на сыщика быстрый оценивающий взгляд, князь извинился, что не может сейчас прерваться — ему шла карта. И предложил выпить за знакомство позже, по окончании партии. Охотно согласившись, Лыков оставил предводителя с вистующими, а сам отправился на бильярд.
Огромного роста капитан, гладко выбритый, с могучей грудью и двухаршинными плечами, доброжелательно протянул ему волосатую лапищу:
— Готовцев Помпей Ильич, здешний воинский начальник. Галактион с Николаем только что о вас рассказывали. Как вы их давеча на испуг взяли…
— Сомневаюсь, что господина Бекорюкова можно чем-то напугать.
Все дружно хохотнули.
— А еще, — продолжал капитан, — мне говорил о вас акцизный инспектор Самопальщиков. Излагал, как вы его супругу от пьяных бурлаков спасали на пароходе. Однако!
— Деваться было некуда, Помпей Ильич. Иначе бы они шут знает что сделали с дамой.
— Да уж! Марья Антоновна тем и знаменита. Обожает влезать во всякие скандалы! Как-нибудь доиграется и, возможно, поумнеет, наконец. Но вы хороши! Я вот на медведя без опаски хожу, но на толпу адуев — увольте! Как следовало из рассказа инспектора, силушкой вы, Алексей Николаевич, не обижены. Не откажите побороться со мной на поясах. А?
— Что, прямо здесь? — опешил от такой провинциальной простоты Лыков. — Обстановку жалко — переколотим всю.
— Уклониться пытаетесь? — ухмыльнулся исправник. — Понимаю вас, но — не получится. Помпей, чудовище, каждого нового человека подвергает такому испытанию.
— И каков результат?
Готовцев расплылся в самодовольной улыбке:
— Ни один еще долее минуты не продержался.
— Господа! Господа! — объявил тут же всем присутствующим Поливанов. — Помпей Ильич станет испытывать нашего гостя! Делайте ставки!
«Островитяне» необыкновенно оживились. Карты были отложены, посреди зала расчистили пространство, и зрители обступили борцов. Вызванный снизу лакей принес пояса.
Лыков огляделся. Представители варнавинского бомонда, стоящие вокруг, не скрывали своего злорадства. Эх, не любят здесь приезжих…
— Не расстраивайтесь, Алексей Николаевич, — попробовал утешить его следователь Серженко. — Это просто здешняя забава, от скуки. Ничего плохого капитан вам не сделает. Отряхнетесь, выпьете на брудершафт — и сделаетесь своим.
— Да начинайте уже! — раздались нетерпеливые голоса. — Смелее, господин опекун!
Но Лыков отстранил протянутый ему пояс:
— Такая борьба тогда хороша и является честной, когда вес противников примерно равен. Помпей Ильич, вы на сколько тянете?
— Восемь пудов. Ежели без шпор!
— А я только пять.
