Джанет Глисон - Смарагдовое ожерелье
После того как они съели пудинг и выпили вино, Мег прошла в свою спальню. В открытую дверь Джошуа было видно, как она вытащила заколки, и волосы рыжевато-белокурыми волнами заструились по ее спине. Для своего возраста Мег была хороша: круглое лицо, подобно цветку; кожа полупрозрачная, так что на груди просвечивали голубые жилки. Он смотрел, как она снимает верхнюю одежду и корсет. Мег была соблазнительно пухленькой, с пышным задом, мягкими грудями и изящными лодыжками, которые Джошуа особенно восхищали. Когда она вернулась в комнату, на ней были лишь сорочка, нижняя юбка и чулки. Она села к нему на колени, развязала тесемки на сорочке и притянула его голову к себе на грудь. Джошуа просунул руку под ее нижнюю юбку и погладил нежную кожу бедра.
— Мег, — настойчиво позвал он, — ты скучала по мне?
— Конечно. — Она сняла с Джошуа парик, бережно положила на пристенный столик и стала поглаживать его шею. — Я всегда по тебе скучаю, Джошуа. Ты же знаешь.
Он прижался к складкам ее мягкого тела, и она довольно вздохнула.
— Тот мужчина, что был с тобой? Он не...
— Нет, дорогой. Я же объяснила.
Она расстегнула пуговицы на его бриджах, сунула руки под нижнее белье и стала мять и тискать его, будто кусок теста. Джошуа быстро возбудился и вскоре заглушил в себе дурное предчувствие, хотя понимал, что должен надавить на Мег, добраться до истины, предупредить, что не потерпит измены (ужас охватывал его при мысли, что он вдруг может заразиться сифилисом), даже отругать ее, но в предвкушении удовольствия был не в силах совладать с собой. Целуя ее, он чувствовал, как она водит языком у него во рту, смакуя еще не исчезнувший вкус мясного пудинга и кларета. Он покорно вытянул ноги, когда она принялась стягивать с него башмаки, чулки и бриджи. И, встав, опять поцеловал ее — более настойчиво — в шею. Потом, опустившись на колени, поднял на ней сорочку и носом потерся об ее груди, потом о живот. Она ласкала его затылок. Одной рукой обхватив Мег за талию, другой за бедра, он поднял ее и понес в спальню.
Бережно положив ее на постель, он отметил, что простыни смяты — обычно Мег была щепетильна в таких делах, тем, в числе прочего, она ему и приглянулась, — и его кольнуло сожаление. Придется вывести ее на чистую воду, иначе она сочтет его дураком и по-прежнему будет обманывать. Но только он собрался выразить ей свое недовольство, как она взяла его за плечи и притянула к себе на живот. И он на некоторое время забыл обо всем.
Часом позже, отдохнувший и немного голодный, Джошуа поцеловал Мег на прощание и бодрым шагом отправился к себе домой. Он жил на Сент-Питерс-Корт, небольшой улочке, отходившей от Сент-Мартинс-Лейн. Выйдя от Мег на темную улицу, он принялся ругать себя за то, что не поговорил с ней. Какой же он дурак, честил себя Джошуа, ведь теперь она думает, что обхитрила его. Чем дольше он будет молчать, тем чаще она будет его обманывать, и ему останется только винить самого себя за последствия. Он покачал головой, сердито укоряя себя. В следующий раз он непременно поставит ей условие, потребует, чтобы она хранила ему верность. Просто сейчас у него слишком много других забот.
Дом, где жил Джошуа, находился в средней части улицы. Это было жилье со всеми удобствами, хотя сам дом не отличался от стоявших вплотную соседних четырехэтажных зданий с кирпичными фасадами, подъемными окнами, крылечками из трех ступенек и полуподвальными помещениями, в которых размещались кухня и комнаты для слуг.
Джошуа считал, что с жильем ему повезло. Это было как раз то, что нужно: светлые, просторные, полные воздуха комнаты. Он переехал сюда всего два месяца назад, в надежде что на новом месте мучительные воспоминания о Рейчел и Бенджамине будут меньше терзать его. Квартиру он нашел по объявлению, размещенному в «Лондон джорнал». И когда пришел смотреть жилье, хозяйка дома, вздорная вдова по имени миссис Куик, заявила, что на ее комнаты много желающих. Решив снять эту квартиру, Джошуа упомянул, что у него недавно умерла жена (рассчитывая на сочувствие) и что по профессии он художник (надеясь, что его имя, возможно, ей знакомо), а посему к нему регулярно будут приходить заказчики — леди и джентльмены, занимающие в обществе высокое положение (думая, что это произведет на нее впечатление). Последнее замечание, похоже, произвело должный эффект. Миссис Куик мгновенно подобрела, заслышав имена таких его клиентов, как Герберт Бентник, граф Лэмптон и графиня Марл. Она предложила Джошуа чаю и позвала свою дочь Бриджет, чтобы та накрыла на стол.
Бриджет Куик была статной, миловидной девушкой с веснушчатой кожей и полной грудью, распиравшей корсет. Свои глянцевитые огненно-рыжие волосы она обычно заплетала в косу, которую затем укладывала на голове кольцом и прятала под льняным чепчиком. Когда ее представили Джошуа, она чуть присела в реверансе, загремев чашками на подносе, который держала в руках. Чтобы разрядить атмосферу, Джошуа, проявляя галантность, принялся помогать ей: забрал поднос и поставил его на стол, сказав миссис Куик, что если она, на его счастье, согласится сдать ему комнаты, то красота ее дочери будет привлекать к нему клиентов не меньше, чем его картины. Миссис Куик не спускала покровительственного взгляда с дочери. Сама Бриджет по любому поводу раздвигала в улыбке губы в форме сердечка, а в ее глазах цвета нефрита то и дело вспыхивал живой огонек. Джошуа понял, что миссис Куик мечтает найти для дочери хорошего жениха и что под внешней привлекательностью Бриджет кроется нечто большее. Он назвал еще несколько громких имен, и беседа за чаем потекла как по маслу. Миссис Куик велела дочери налить им еще по чашке и согласилась сдать комнаты Джошуа за весьма скромную плату — всего за двадцать гиней в год.
С переездом Джошуа в дом миссис Куик помещения между домочадцами были распределены следующим образом: миссис Куик и Бриджет заняли комнаты первого этажа; горничная Китти и слуга Томас, юноша шестнадцати лет, поселились в полуподвальном этаже, где также находились кухня и помещение для хранения угля; в распоряжение Джошуа отдали второй и третий этажи. Обстановку его гостиной, солнечной комнаты, выходящей окнами на юг, составляли письменный стол, два кресла, обеденный стол, зеркало, настольные часы и индийский ковер. Стены были довольно приличные, вполне подходили для размещения его работ, и на них уже висели несколько готовых портретов, которые, правда, еще следовало покрыть лаком, а потом отослать по назначению. Двойные двери вели в его мастерскую, выходившую окнами на север. Там Джошуа работал, держал свои мольберты, холсты, краски, кисти, карандаши, бутыли с льняным маслом, лаком и спиртом. Наверху находились его спальня и уборная.
Как он и предупреждал хозяйку, по воскресеньям во второй половине дня в дом обычно наведывались с десяток посетителей, не пожелавших идти на экскурсию в Бедлам[6]и Воспитательный дом. В качестве предлога они говорили, что хотели бы сделать ему заказ, но большинство приходило из праздного любопытства, а не с намерением купить картину.
Джошуа не считал нужным тратить время на пустую болтовню. Когда Рейчел была жива и они обитали в небольшом домике возле площади Сохо, посетителей, как правило, принимала она, а его призывали лишь в тех случаях, когда приходил настоящий клиент. Перебравшись на жительство к миссис Куик, Джошуа договорился с хозяйкой, что дверь визитерам будут открывать Китти или Томас. Если гости заслуживают внимания, Бриджет проведет их в его гостиную, где все им покажет и объяснит. Сам же Джошуа тем временем будет работать в мастерской за двойными дверями.
Миссис Куик, как Джошуа вскоре обнаружил, была женщиной суровой. Она слыла сварливой особой, отчего многие относились к ней с опаской, хотя были и такие, кто не придавал значения ее крикливости и раздражительности, утверждая, что по натуре она милосердна. Томас однажды рассказал Джошуа, что, когда ему было десять лет, миссис Куик буквально вырвала его из лап трубочиста. Тот заставлял его в одних лишь лохмотьях и без башмаков лазить в черные трубы и кормил мерзкими объедками, которыми побрезговала бы даже собака. А Китти она взяла в дом в середине зимы, подобрав ее в сточной канаве, где та умирала от голода и холода. Любому, кто находится в крайней нужде, говорил Томас, стоит только постучать в окно кухни миссис Куик — и он получит миску пищевых отходов. Джошуа кивал, но ко всем этим россказням относился с изрядной долей скепсиса. У него пока не было случая убедиться в доброте своей хозяйки. На его взгляд, она была неподатлива, как воротный столб. Считала каждый свечной огарок и брала с него дополнительную плату за уголь и лишнюю порцию мясного бульона. Если воскресные посетители тревожили ее покой, когда ей нездоровилось, а это случалось нередко, она, забывая про свои болячки, непременно поднималась в его комнаты, чтобы выразить свое недовольство.
