Зуфар Фаткудинов - Тайна стоит жизни
Профессора позвали к телефону и он, извинившись, ушел в другую комнату.
— А твои идеи, дорогой коллега Закиров, простираются не далее уголовного дела, — развязно произнес захмелевший Треньков. И тут же добавил: — А время летит. Ох как летит! Мы занимаемся с тобой черт знает чем, вместо того чтобы сочинять великие идеи, творить большие дела.
Закиров пожал плечами:
— Кто ж тебе мешает? Сочиняй. Твори. А вообще о времени не только говорят, но и поют. Иная музыка заставляет почувствовать стремительный бег времени сильнее всяких слов.
— Говори конкретнее, — набычившись, произнес Треньков.
— К примеру, взять «Элегию» Массне в исполнении Шаляпина. Это же крик души об безвозвратно ушедшем бесконечно дорогом времени, апофеоз страданий о прошлом, которое для некоторых во много раз дороже, чем все их будущее.
— Между прочим, приятнее слушать музыку, чем-то, что о ней говорят, — заметил Треньков. — Ты бы лучше нам здесь исполнил эту «Элегию». Ведь болтать с видом всезнающего специалиста каждый может.
Закиров понимал: Треньков старается посадить его в лужу. Он вначале хотел в том же тоне парировать реплику Эдуарда, но затем решил, что в создавшейся ситуации лучше всего действительно сыграть, чтобы не оконфузиться. И тут он, уже в который раз, с благодарностью вспомнил мать, которая за руку водила его в музыкальную школу, хотя он и упирался.
Рядом стояло великолепное красного, дерева пианино «Клингман» с барельефом Бетховена и с бронзовыми канделябрами.
— Видимо, к советам коллеги иногда нужно прислушиваться, — улыбнулся Ильдар. И, обращаясь к Фариде: — Вы не возражаете?..
— Что вы! Напротив. Просим вас...
Инструмент издавал необычно густой красивый звук. «Лишь бы не сбиться», — с волнением подумал Ильдар, стараясь расслабить кисти рук. Он без ошибок исполнил вступление и запел негромко грустно-задумчивым баритоном. Ильдар чувствовал мелодию «Элегии». Правда, он еще не воспринимал слова и мелодию так остро, как воспринимают ее люди пожилого возраста, потому что они живут не только будущим, но и прошлым. А молодые о прошлом не грустят.
Пел и играл Закиров с настроением, а когда окончил, то все повторилось, как и с Фаридой.
— Вот ведь где таланты скрываются! — с неподдельным восхищением сказала Фарида, глядя на него.
— Ильдар, как это тебе удалось на протяжении многих лет так ловко скрывать свои достоинства от нас, одноклассников? — спросила Элеонора с улыбкой.
— Скрывающий достоинства — мудрый человек: не будит зависти у недругов своих, — лукаво произнес Марк Егорович.
— Скрывающий свои достоинства однажды посрамит любого, — заметил вернувшийся в комнату профессор. — Такой человек не может быть нескромным.
Элеонора захлопала в ладоши, вспомнив, как несколько минут назад снисходительно похвалила Закирова, будто учительница посредственного школьника, неожиданно хорошо ответившего урок.
Ильдара заставили снова петь и играть. Исполняя романс «Я встретил вас», он украдкой бросал взгляды на Элю, стоявшую чуть впереди, прислонившись к стене. Эти взгляды она замечала.
Потом Фарида снова играла на скрипке. Затем начали танцевать модные танго и фокстроты.
Когда Ильдар и Элеонора присели отдохнуть после очередного танца, к ним подошел Треньков и пригласил Элеонору танцевать.
К Ильдару подсели Фарида и незнакомая худая девушка в очках, похожая на тех, кого принято относить к «синим чулкам». Она поправила очки и, неприязненно глядя на танцующих, заявила:
— Еще в Древней Греции, в начальный период развития античной эстетики, Еврипид писал, что музыка не только не ведет к добродетели, но, наоборот, склоняет к распутству и похоти. Он близок к истине.
Сидевший рядом и жевавший со скучным видом Марк Егорович оживился:
— Вот как? Это очень интересно. Я где-то читал: Платон и Эпикур на всех перекрестках бранили музыку. Но таких решительных выводов, кажется, не делали. Как я понял, вы разделяете точку зрения Еврипида?
— Несомненно.
— Вы что ж, любую музыку отрицаете? — не вытерпел Закиров.
— Нет, почему же? Классическую допускаю. А вот эту, — она кивнула в сторону танцующих, — эту музыку — под хороший амбарный замок!
Закиров подумал, что сказанная глупость, как афоризм, они живучи одинаково. А вслух сказал:
— Но это уже из области вкуса и, как говорят: De gustibus non disputandum[3]. В общем, кому что нравится. — Закиров обратился к Фариде: — А вы как считаете?
— Tempora mutantur[4]. Сейчас права на жизнь имеет любая музыка, если она кому-то нравится, — ответила она. И весь ее вид говорил: «Хоть мы и не изучали латынь в институте, в отличие от вас, но и мы кое-что знаем. И не зазнавайтесь, пожалуйста».
«Ишь ты какая, — подумал Ильдар, глядя на нее с уважением. — Эта не похожа на простушку, может постоять за себя». И тут он вспомнил, что собирался позвонить.
— Фарида, можно я от вас позвоню на службу?
— Конечно. Пожалуйста.
Она встала и проводила его к телефону. Трубку взял Галямов.
— Где вы там пропадаете? — вместо приветствия недовольно буркнул он. — Мы уж тут с ног сбились, разыскивая вас и Тренькова. Немедленно явитесь сюда.
— Товарищ майор, случилось что-нибудь непредвиденное? — спросил Закиров. чувствуя, как кровь приливает к голове. Тревога разом навалилась на него, и от хорошего настроения не осталось следа.
— Случилось. Куда прислать машину?
Он назвал адрес.
— Машина сейчас выезжает. Случайно, вы не знаете, где Треньков?
— Он тоже здесь.
— Вот как?! Передайте ему, чтобы выехал с вами.
«Если посылают за рядовым следователем машину к месту его отдыха, то дело серьезное», — невесело отметил про себя Ильдар, подходя к Тренькову.
Узнав в чем дело, Эдуард взорвался, наговорил Закирову кучу неприятностей.
— Езжай один, я не поеду! — отрезал он, поглядывая на Бабанину. И, нагнувшись, зашептал ему на ухо: — Я болен. Понятно тебе? Так и передай майору.
Элеоноре Закиров сказал, что его срочно вызывают на службу и, если она желает, он может ее подбросить до дома. Она без раздумий согласилась.
Узнав, что Элеонора решила ехать домой, Эдуард изменил свое решение и поехал вместе с ними.
Уже в машине Эля прошептала:
— О чем ты думал, когда смотрел на меня во время игры на пианино?
Ильдар посмотрел на сидящего на переднем сиденье Тренькова, как бы примеряясь: слышит он разговор их или нет, и так же тихо ответил:
— О тебе, Эля. Я давно думаю о тебе, с тех пор как увидел. Но не мог... не решался тебе сказать об этом... я не могу без тебя, Эля...
Она остановила на Закирове долгий, незнакомый ему серьезно-грустный взгляд и ничего не сказала.
Элеонору подвезли к ее дому, и машина стремительно понеслась дальше, в наркомат. Треньков спросил у Закирова:
— Какие у тебя отношения с ней, если, конечно, не секрет?
— Слушай, если нажрался — молчи! — вспылил Закиров. — И не лезь в наши отношения!
Эдуард медленно повернул голову и остановил рассеянный взгляд на Закирове:
— Она мне понравилась. Так что не обессудь. Что я могу с собой поделать?
Наконец машина остановилась у подъезда наркомата.
Ильдар с волнением открыл дверь кабинета майора Галямова. Тот копался в бумагах. Вот он поднял голову, его вечно недовольное лицо выражало крайнюю усталость.
«Тяжело ему приходится без Нурбанова, — подумал Закиров. — Отдел — тяжелый воз, и тащить одному явно не под силу».
Галямов предложил им присесть.
— Сегодня около 18-30, — сразу же начал он, — неизвестные лица проникли в квартиру заместителя главного конструктора важного предприятия Ахматова и вскрыли его домашний сейф, о существовании которого знали только члены его семьи. Конструктор имеет склонность работать поздним вечером и ночью, поэтому у него в квартире и был оборудован сейф-тайник. За десять минут, как теперь установлено, преступники открыли дверь квартиры без взлома, отыскали ключ от сейфа и вскрыли его. Есть основание полагать, с бумагами, хранившимися в сейфе, вражеская агентура ознакомилась. Но об этом позднее, после соответствующей экспертизы.
Галямов, глядя то на одного, то на другого следователя, бесстрастно и быстро говорил, словно читал по бумажке:
— Мать конструктора Ахматова найдена в коридоре квартиры мертвой, без видимых признаков телесных повреждений. Врачи пока затрудняются что-либо говорить конкретно по этому поводу. Но это еще не все.
Майор остановил свой взгляд на Закирове:
— А вам, старший лейтенант, другой сюрприз: все это произошло опять-таки в том доме, где жил убитый Древцов, только в другом подъезде. Короче, некоторые элементы данного преступления чем-то сходны с делом, которое вы до сих пор не можете закончить.
«Укоры, как шишки из мешка, сыплются от начальства, — тоскливо отметил про себя Ильдар. — Надо действительно кончать с делом Древцова. Все уперлось в этого проклятого Космача. Ничего не попишешь, — такова горемычная доля следователя».
