ЮРИЙ МУХИН - СССР имени БЕРИЯ
ВПЕРЕД – В БУДУЩЕЕ!
В столовую первым вошел всегда очень подвижный Хрущев, за ним Сталин и Берия. Хрущев тут же направился к стоящему у стены сервировочному столику и заглянул в судки с едой.
– Ага, котлетки, ага, гречневая каша, ага, украинский борщ! Так и знал! Вареников только не хватает.
– Это Валя распорядилась сварить борщ специально к твоему приезду, – пояснил Сталин.
– Ну конечно – удивить хотела. Разве ж Хрущеву на Украине кто-нибудь нальет миску украинского борща! Только у товарища Сталина его и попробуешь, – ерничал Никита.
Берия рассмеялся шутке Хрущева.
– Это Истомина не для тебя, Никита, борщ сварила, для тебя вон горилка на столе. Это она для нас борщ и гречку сварила, чтобы подать нам Хрущева в гарнире из украинских блюд.
Поскольку Сталин работал непрерывно и государственные разговоры могли вестись даже за обеденным столом, то в штате обслуживающего Сталина персонала не было официантов, да и не приняты были слуги у советских руководителей.
Мария Бутусова состояла в штате охраны и была «подавальщицей», то есть, когда у Сталина были гости приносила из кухни судки с блюдами и чистые тарелки, ставя их на сервировочный столик еще до обеда. Во время обеда, в столовой не было никого, кроме Сталина и приглашенных им гостей. Каждый сам вставал, подходил к сервировочному столику и сам наливал или накладывал себе понравившееся блюдо, сам же и относил на него грязные тарелки.
После смерти жены, в штат охраны Сталина была введена сначала подавальщицей молодая девушка Валентина Истомина. Со временем она стала кем-то вроде домоправительницы при Сталине – следила за чистотой и целостью его одежды и обуви, за общим порядком в доме. Конечно, учитывая ее молодость, определенные слухи ходили, но Валя вела себя со всеми так, что не давала ни малейшего повода считать, что она для Сталина является чем-то или кем-то большим, чем домоправительница и сержант НКВД.
Все налили себе в тарелки борщ и сели за стол: в торце, на месте хозяина – Сталин, слева и справа от него – Хрущев и Берия. Последним вошел задержавшийся Василий.
Хрущев, спросив у Сталина, что тот будет пить, налил ему в бокал вина, а себе, Берии и Василию – в рюмки водки.
– Под борщик нужна водочка, – приговаривал Никита.
Сталин поднял свой фужер с вином.
– Я хочу сказать тост за нашего дорогого Никиту Сергеевича.
Все – и партия, и народ – любят товарища Хрущева за его преданность делу Коммунизма, за его мужество и храбрость и за его неукротимую, прямо-таки атомную энергию во всех делах. Центральному Комитету иногда приходится сдерживать эту атомную энергию товарища Хрущева и направлять ее, так сказать, для использования в мирных целях. Но энергия – это такой недостаток, который хочется пожелать каждому. Я пью за здоровье товарища Хрущева и за то, чтобы его энергия никогда не иссякала и при этом не требовала контроля Центрального Комитета.
Хрущев был до глубины души тронут этим тостом. Поэтому следующий тост он почти сразу же предложил «за товарища Сталина, за нашего вождя, за нашего батьку, за наше все!», потом Сталин поднял фужер «за успехи Лаврентия в создании атомной бомбы», а Берия – «за нашу авиацию и ее сокола Василия Сталина», а Василий – «за здоровье отца и всех присутствующих». Хрущев был искренне счастлив и весел, поэтому, когда Берия налил себе добавку борща, засмеялся и многозначительно пояснил:
– Это он, чтобы в следующий раз у меня в городки выиграть.
Наконец на столе осталась ваза с фруктами, а перед каждым фужер с вином. Все ели, в основном, виноград и груши, только перед Василием, который очень любил лимоны, стояло блюдечко с сахаром – он резал лимоны на крупные дольки, обваливал их в сахаре и с удовольствием отправлял в рот. Разговор зашел об атомной энергии и Берия объяснял Хрущеву и Василию.
– Если определенным образом провести деление ядер урана-235-го или плутония 239-го, то с их килограмма выделится энергии в 2 миллиона раз больше, чем дает энергии килограмм угля при своем сгорании. А если соединить ядра тяжелого водорода, то энергии выделится в 12 миллионов раз больше. Миллионов!! Сейчас-то мы думаем об атомной бомбе, об оружии, которого у нас нет, но в будущем это будет огромным источником энергии для мирных целей.
– Я думаю, что будущее надо делать сегодня, а то оно от нас уходит и уходит. Я думаю, что все советские люди должны жить, как мы, – сказал Хрущев.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Сталин.
– А то, что мы их селим в городах, в многоэтажных домах, они же там земли не видят. А надо, чтобы они жили вот как мы – чтобы у каждого отдельный удобный домик, со всеми удобствами, чтобы садочек рядом, чтобы детки тут же на лужайке бегали. И вот думаю я, начать строить на Украине такие агрогородки -такие города-сады, как и говорил товарищ Карл Маркс. Города-сады – звучит-то как хорошо!
Чтобы и поле тут было, и завод какой-нибудь. Чтобы люди и в поле немного поработали, и на заводе, и на просторе, на воздухе жили…
– Микита! Маленький ты наш Маркс! – Сталин сказал это с некоторым раздражением в голосе. – Ну, кто же этого не хочет?! Но ты же хоть немного подсчитай прежде, чем что-либо делать. Полстраны в развалинах, люди в землянках живут, в бараках, у тебя на Украине невиданная засуха, а ты каждому отдельный домик с удобствами. Где взять материалы, чтобы их построить, где людей, где деньги взять?
Ну, вот возьми шестиэтажный дом на 100 квартир и поселок на 100 домиков. Ведь это только строительных материалов нужно вдвое больше, а если с учетом подвода тепла, воды, канализации, то и впятеро. А по трудовым и денежным затратам? В десять, если не в 100 раз! Ну, построишь ты 100 домов для 100 семей, а тысяче семей, сколько лет в землянках жить?
Тон Сталина больно задел Хрущева, и это заметил Берия.
– Не могу с вами согласиться, товарищ Сталин. Да, Никита торопится со сроками и денег не считает, но кто у нас сейчас думает о будущем и считает? А Хрущев, по крайней мере, думает о будущем.
Все министерства стремятся сегодняшние дыры залатать, и только. И только у себя. К примеру. Каждый для своих заводов заказывает и строит электростанции, и не очень мощные, каждый заказывает к ним уголь, и мы строим шахты, а к шахтам железные дороги, чтобы этот уголь подвозить.
А в угле минимум 10% золы, да еще влага. В экибастуз¬ ском угле (а это огромнейшие запасы) вообще только золы 25%. Это же мы в каждом четвертом вагоне везем не топливо, а золу и воду.
А если в этих районах с большими запасами энергии строить комплексы электростанций, да мощнейших, да энергию передавать по проводам? А может, и не передавать? Может, еще выгоднее тут же, а не в традиционных районах, строить энергоемкие заводы – алюминиевые, электрометаллургические, химические, тогда мы будем возить не золу, а продукты, в которых уже будет заложен огромные объем энергии. Но чтобы это сделать, нужно, чтобы все министерства, зализывая сегодняшние раны, смотрели в будущее, как Никита.
Сталин задумчиво посмотрел на Берию.
– А ведь вы правы… Надо не пятилетние планы обсчитывать, вернее, не только их, – надо обсчитывать будущее.
Пора уже обсчитывать и Коммунизм!
Сталин достал из коробки две папиросы «Герцогови¬ на Флор», разорвал, их табаком набил трубку, раскурил ее и предложил.
– Зачем откладывать на будущее? Давайте сейчас и поговорим, что нам нужно для Коммунизма, как это должно выглядеть и в какие реальные сроки мы это сможем сделать?
Говорили долго, сначала все еще за столом, потом – прогуливаясь по парку, и в общих чертах стали появляться планы того, что стране нужно будет иметь. В дальнейшем и Сталин, и Берия всю свою работу стали рассматривать через призму будущего, настойчиво требуя этого и от министров Советского правительства.
Месяц спустя Берия, просматривая ведомственные газеты, обратил внимание на выступление министра путей сообщения (железнодорожного транспорта) СССР И.В. Ковалева и доложил об этом выступлении Сталину. Тот вечером вызвал обоих.
– Товарищ Ковалев, товарищ Берия передал мне смысл вашего выступления перед железнодорожниками, – сердито начал Сталин. – Скажите, на каком основании вы говорили в своем докладе о трехлетнем плане развития железнодорожного транспорта? Разве партия уполномочила вас заявить об отказе от пятилеток?
– Нет, товарищ Сталин, я говорил о трехлетнем техническом плане, – начал взволнованно оправдываться Ковалев.
– Этот срок обусловлен тем, что во время войны мы восстанавливали разрушенные врагом железные дороги, используя подручные средства, – обрубки рельсов, сырой лес для изготовления шпал и ряжевых опор мостов. Но сырой лес, не пропитанный креозотом, через три года сгниет, и если шпалы и опоры мостов не заменить за означенный срок, то движение поездов на этих линиях станет невозможным.
