Иван Любенко - Поцелуй анаконды
– «Всемирная Лига Революционной Борьбы за Справедливость предлагает Вам переслать почтовый перевод в пять тысяч рублей, город Санкт-Петербург, до востребования, предъявителю десятирублевого кредитного билета N КЗ 387215. Если деньги не поступят до пятого декабря, либо если Вы обратитесь в полицию, то уже через неделю Вашу семью постигнет несчастье», – прочитал Клим Пантелеевич.
– Знаете, я не придал этому никакого значения, посчитав это послание проделками тех самых гимназистов, которых недавно выявили жандармы. Об этом писали все местные газеты. К тому же на почте надобно указывать фамилию и имя получателя. В противном случае деньги просто не примут.
– На гимназистов-шутников это не похоже. Они, насколько мне известно, угрозы писали печатными буквами, от руки, а это набрано типографским шрифтом. Вероятно, это кто-то другой.
– Видимо, так и есть, но я, как вы понимаете, должен был об этом рассказать, тем более что жена умерла двенадцатого, в пятницу, ровно через неделю. Кто знает, может, это чистое совпадение, а может, и нет.
– А вы в полицию не обращались?
– Пока нет.
– Почему?
– Тут, видите ли, есть один щекотливый момент, – визитер опять стал пощипывать бакенбарды, – я боюсь, что в тот злополучный вечер, когда Софья отпустила прислугу, она могла быть не одна.
– Отчего вы так решили?
– Вторая подушка на постели так же была примята. На ней я нашел чужой черный волос. А жена, как вы знаете, блондинка. К тому же мне показалось, что наволочка пахла мужским одеколоном Ралле. А я пользуюсь Брокаром. Хотя, – он опустил глаза, – я мог и ошибиться. Но если это станет известно сыскной полиции, то, боюсь, по городу поползут нехорошие слухи, и честь моей почившей супруги будет поругана. Вот потому-то я и пришел к вам.
– Ясно, – кивнул адвокат. – А карты вы перетасовывали?
– Нет, а почему вы меня об этом спрашиваете?
– Видите ли, их не пятьдесят две, а пятьдесят одна. Нет дамы треф. Первая карта – бубновый король, а последняя – пиковая дама.
– Смею думать, что это случайность.
– Может быть. И все-таки мне не совсем понятно, какого рода совета вы от меня ждете. То, о чем вы мне рассказали, напоминает цепь случайных, не связанных между собою фактов и неясных подозрений. Я не думаю, что они имеют хоть какое-нибудь отношение к смерти вашей жены, поскольку у вас есть заключение прозектора. И оно вполне однозначно: причиной смерти явился приступ бронхиальной астмы.
– Все так. Я читал… Однако из слов доктора Нижегородцева следует, что ее состояние отнюдь не было опасным. И она, как я уже сказал, шла на поправку. – Он поднял глаза и спросил: – А могу ли я попросить сделать повторное вскрытие?
– Это возможно только с разрешения властей. К тому же для этого нужны очень веские основания.
– Благодарю вас, Клим Пантелеевич, – вставая, с оттенком недовольства выговорил Ионов. – Что я вам должен?
– Помилуйте, Флориан Антонович, вам совершенно не за что платить. Знаете, – поднимаясь, изрек адвокат, – все-таки попробуйте убедить полицию сделать повторное вскрытие и покажите им это письмо с угрозами.
– Хорошо, я подумаю. Позвольте откланяться.
– Честь имею.
Когда коммерсант ушел, Ардашев заметил, что на столе осталась забытая колода карт.
2
Зима в Ставрополе капризная. Она то сыплет снегом, накрывая турлучные хатки белым покрывалом чуть не до самой крыши, то отступает внезапно, превращая улицы в мокрое месиво. В такое время обычно свирепствуют юго-восточные ураганы, прилетающие из далеких заморских стран. Но горожане к природным странностям привыкли. Да и куда деваться, если почти два месяца в году скорость ветра превышает пять саженей в секунду. В такую пору завывания в печных трубах не утихают ни днем, ни ночью.
С самого утра присяжный поверенный ждал гостя – антиквара Агапия Марковича Вия. Он обещал появиться в доме своего постоянного покупателя еще в десять. Прошел час, два, а старика все не было. Клим Пантелеевич уже дважды откушал, выпил утренний кофей, перечитал все газеты и, не вытерпев, решил отправиться на Гимназическую, где располагались и дом, и лавка продавца старины.
Это нетерпение было вызвано тем, что Вий, встретив однажды адвоката у здания Окружного суда, заикнулся о недавней удивительной находке: ему достался серебряный ковш XVI века, украшенный перегородчатой эмалью, золочением, изумрудами и рубинами. Зная страсть Ардашева к вещицам такого рода, он готов был ее уступить «всего» за пять тысяч рублей. Присяжный поверенный, не раздумывая, согласился. Договорились, что Агапий Маркович лично навестит его сразу, как только знакомый ювелир отреставрирует старинную посудину. Утром второго дня старик позвонил в телефон и уведомил о визите на следующий день, но так и не появился.
Почти у самого дома Ардашев нанял извозчика. Коляска проследовала вверх мимо Александровской женской гимназии, свернула с Нестеровской на Торговую и, проехав Александровскую площадь и Андреевский храм, остановилась около небольшого дома на Воробьевке. Калитка оказалась не заперта, и около нее дежурил городовой. Через открытую форточку доносилось раскатистое чихание начальника сыскного отделения. В другом окне маячила приземистая фигура его помощника. Каширин заметил Ардашева и сказал что-то Поляничко. Ефим Андреевич тотчас же показался на пороге.
– Клим Пантелеевич! Что заставило вас сюда прийти?
– Хотел повидать Агапия Марковича.
– А у вас к нему какое-то дело?
– Он должен был принести мне на продажу одну вещь. Я прождал его все утро, но антиквар так и не появился.
– А что за штука, позвольте узнать?
– Серебряный ковш шестнадцатого века, украшенный драгоценностями.
– Очевидно, дорогой?
– Он оценил его в пять тысяч.
– И вы согласились?
– А почему нет? – Ардашев пожал плечами. – Вещь стоящая. Правда, о цене есть смысл говорить только тогда, когда товар представлен лицом.
– А вы не видели?
– Нет еще. Ковш, по его словам, находился на реставрации у ювелира.
– У «ювелира», говорите, – задумался полицейский, устремив взгляд куда-то в сторону.
– Именно. – Ардашев лукаво сощурился и спросил: – Надеюсь, допрос окончен и вы, наконец, поясните, что стряслось?
– Что? – Сыщик посмотрел удивленно и, будто вынырнув из глубины мыслей, спохватился: – Ах да, совсем забыл сказать: увидеть живого Вия вам уже не удастся. А мертвого – сколько угодно. Тело еще не увезли. Сегодня утром его обнаружила экономка. Проверяем разные гипотезы, но, судя по всему, старик покончил жизнь самоубийством. Глотнул какой-то гадости. Вскрытие покажет, но я подозреваю, что в чае был цианид.
– Не ожидал я такого поворота, не ожидал, – задумчиво проговорил Ардашев. – Странная смерть. Агапий Маркович не производил впечатления человека, решившего свести счеты с жизнью. Был весел и вечно торопился куда-то… Но, как бы там ни было, жаль старика… Что ж, если вы не против, я, пожалуй, войду. По крайней мере, стоит проверить, на месте ли ковш времен Ивана Грозного.
– Да нет там никакого ковша! – махнул рукой Поляничко. – Впрочем, можете в этом сами убедиться. Видать, у ювелира оставил. Вот, теперь придется чепухой заниматься, искать эту штуковину…
Клим Пантелеевич на это ничего не ответил и направился в дом.
Любой, кто оказался бы внутри, сказал бы, что покойник «жил» на работе. В распоряжении холостяка имелось всего четыре комнаты. Первая, самая большая, была магазином. Боже, чего тут только не было! Многочисленные полки с сервизами, чернильницами, настольными календарями, коллекциями монет и орденов, оловянными кружками и колокольчиками… Вторая комната являлась складом. Сюда попадали вновь приобретенные, еще не приведенные в порядок ветхозаветные вещицы. Следующим помещением была узкая, как гроб, спальня. За ней шла гостиная, куда и вошел присяжный поверенный. Обстановка в ней мало чем отличалась от сотен других городских мещанских гостиных. Тот же фикус в кадке, пианино фабрики Бехштейна, этажерка с книгами, тяжелый комод с посудой и несколько картин в дешевых рамах, выглядевших подлинниками. Правда, работы этих художников Ардашеву были неизвестны. Пахло краской и чернилами. На матерчатом диване сохли дактилоскопические карточки. Тульский самовар с многочисленными медалями высился посередине стола. Он давно остыл и потому, так же как и его хозяин, казался умершим. За столом, свесив руки и откинувшись на спинку стула, сидел Вий. Его тело было накрыто простыней. Клим Пантелеевич снял ее. Открылось неприятное зрелище: покойник с полуоткрытым ртом и остекленевшими, уставившимися в потолок глазами; пальцы рук хранили следы черной типографской краски. Два других стула подле него были задвинуты. Тут же, на столе, стояла медная сахарница, щипчики на крышке и бронзовый подстаканник с чайным стаканом; изогнутая вверх ручка смотрела влево, рядом лежала чайная ложка. На дне чайного стакана виднелись остатки темно-коричневой жидкости. Напротив трупа скрипел пером судебный следователь Леечкин, заполнявший протокол осмотра места происшествия. Фотограф уже заканчивал делать снимки и складывал треногу. В открытую форточку дымил папиросой Каширин. В комнате работал судебный эксперт. Осмотрев труп, Клим Пантелеевич набросил на несчастного покрывало.
