Случай в Москве - Юлия Юрьевна Яковлева
– К вашим услугам, – тихо поклонился Козодавлев.
Это был сравнительно молодой человек. Таким он себя во всяком случае считал, ибо рассчитывал со временем жениться и сделать изрядную партию. А лет ему было… Фу-фу, кто говорит о годах, когда чиновник идет в гору? А господин Козодавлев был, несомненно, на подъеме. Чин статского советника он получил перед самой войной. И метил выше. Он обошел кресло и без приглашения сел напротив Мурина. Ласково изучал его лицо, точно собирался предложить руку и сердце. Мурину стало не по себе.
– У вас возникли некоторые вопросы, – с приятной вопросительной интонацией начал тот. – Господин Му…
– Господин ротмистр, – быстро перебил Мурин.
– Господин ротмистр, – спокойно поправился Козодавлев. Без усмешки, без угрозы. – Я здесь к вашим услугам. Итак?
«К моим услугам! Как он все сразу вывернул. Как будто это я добивался с ним этой встречи. Ловок», – поразился Мурин. Господин Козодавлев пожал полноватым плечом:
– Что же именно вы желаете прояснить?
А говорил так тихо, так медленно. «Что за черт. Он точно удавку накидывает». Мурин растерялся. На его счастье, командир тоже знал его как облупленного. Увиденного ему хватило: «Опытный черт». Он понял, что в какие-нибудь полчаса этот опытный черт Мурина утащит на дно. И Мурина, и его самого. Что-то следовало предпринять. Но что? Пока командир обдумывал маневр, Мурин набычился:
– Я желаю? Мне показалось, что, напротив, это вы желали что-то узнать.
– О. Да. Вы любите отечество?
У Мурина поползли вверх брови. На полмига он даже подумал, что ослышался и что этот господин спросил «любите ли вы блины с семгой».
– Что-о?
Голос господина Козодавлева был все так же мягок:
– Кажется, вы в затруднении. А ведь простой вопрос, господин… ротмистр. Так что ж?
– Я не в затруднении, а не вижу причин, почему я должен вам отвечать, – холодно ответил Мурин.
Тот кротко кивнул.
– Сейчас я поясню. Видите ли, в последнее время произошли некоторые события, которые заставляют задуматься над этим вопросом. Я пока не говорю «усомниться». Заметьте: пока.
– Какие события?
«О, помоги мне, Господь милосердный», – воззвал мысленно командир. Заложил руки за спину, стал расхаживать взад-вперед, притворяясь, что его дело сторона.
– Я буду счастлив вам напомнить… – Бархатистые глаза Козодавлева мягко просияли. – 27 августа сего года вас видели раздающим провизию и воду неприятелю.
– Погодите.
– Вы не помните, что делали в этот день? Странно. День после Бородинского сражения не мог не запомниться. А 27-е как раз было назавтра.
– Очень даже помню. Только я не раздавал провизию и воду. Я дал напиться из своей фляги. И не неприятелю. А просто одному драгуну. Под ним ядром убило лошадь, и его ею придавило, он под ней лежал и звал на помощь.
Козодавлев кивал.
– Не русский, – уточнил: – Драгун.
Мурин начал краснеть:
– Куда вы клоните?
– Никуда. Далее. Самовольно отлучившись из расположения вашей части, вы, во время экзекуции персон, схваченных по обвинению в мародерстве, изволили препятствовать действиям старшего офицера, который…
– Вот оно что, – Мурин задохнулся от возмущения.
– По вашему лицу я вижу, что дальше напоминать не надо. Я прав? Верно. Как вы сами убедились, ваши симпатии к французам давно начали обращать на себя неодобрительное внимание.
– Это чье же?
– В минуты роковые, когда любовь к отечеству становится важнейшей из добродетелей, таковое внимание становится всеобщим.
Мурин подумал о товарищах по полку. Кто видел, как он поил того драгуна? Кто там был? Ельцов был и Сиверский. Они даже помогали спихнуть эту проклятую дохлую лошадь. Неужели кто-то из них пошел и состряпал поклеп? Он представил в этой роли Ельцова. Представил Сиверского. «Немыслимо».
– Переходим далее. Этот случай, я уверен, свеж в вашей памяти. Угрозами вы вымогали взятку у купца первой гильдии Шольца.
Мурин вскинул подбородок:
– Что… Что вы сказали?
– Не я. Он – подал на вас жалобу.
– Это… Это ложь.
Мурину казалось, что комната начала подрагивать. Пустые полки скалили зубы.
– Что он составил жалобу? Могу показать подписанную им бумагу.
«Мерзавец Шольц. Наглец». Мурин старался говорить спокойно:
– Ложь – то, что он утверждает.
– Не только он. Он привел с собой свидетеля. Купца первой гильдии Баумгартена. Или вы отрицаете, что вам эти персоны знакомы?
– Этого я не отрицаю. Но я не…
– Вы ворвались в лавку господина Баумгартена…
– Я вовсе не врывался! Я вошел.
– …где временно нашел приют названный Шольц, и с оружием угрожали…
– Погодите. Он утверждает, что я взятку вымогал. За что же?
Господин Козодавлев просиял:
– Наконец-то вы задали по-настоящему интересный, существенный вопрос. Ответ на него прояснит, почему мне кажется важным объединить эти отдельные эпизоды в одно дело.
При слове «дело» у полкового командира ухнуло сердце. Он хорошо помнил времена императора Павла, человека сумасшедшего и подозрительного. Всего-то дюжину лет назад это было. Как тогда арестовывали по ночам. Как стряпали «дела» из ничего. Какой ужас наводила Тайная экспедиция. Она с тех пор была упразднена, то есть теперь называлась по-другому, «иначе бы этот прохвост здесь не сидел». Он ткал паутину. Зарабатывал себе очередной чин или орденок. Командир пошевелил пальцами, точно к ним уже налипли первые невидимые нити. Жизненный опыт подсказывал ему, что из такой паутины надо не выпутываться, а вырываться. И лучший способ – притвориться буйным дураком.
Тем временем Козодавлев вкрадчиво продолжал:
– Французская – примечательно, не правда ли? – опять французская. Вырисовывается линия определенного поведения. Итак, французская подданная…
Но изложить версию «мерзавца Шольца» или свою собственную он не успел. Полковой командир счел, что время пришло, и, фигурально говоря, галопом вынесся из рощи, с саблями наголо и с криком «Ура, ребята!».
Для затравки бахнул кулаком по пустой полке. Звук получился гулкий и такой же эффективный, как если бы бухнула пушка, расчищая коннице дорогу в строй неприятеля. И Мурин, и Козодавлев подскочили от неожиданности, оборотили лица на источник звука.
Так же мгновенно, как командир налился, господин тайный советник побледнел. «Караул. Припадочный», – пронеслось в его глазах. Контуженных вояк ему уже довелось встречать по долгу службы, эти встречи не оставили приятных воспоминаний. Он подобрал ноги, готовый спастись бегством.
…Знал командир, впрочем, и то, что молокососы-офицеры за глаза кличут его Papa Écrevisse, Папаша Рак. То есть по-настоящему – не боятся. Заорал:
– Р-ротмистр! Смир-на!
Мурин вскочил и вытянулся во фрунт.
– Подрались с этими купцами какой там ебеной матери гильдии?
– Никак нет.
– Пили с ними?
– Никак нет.
Командир крутанулся к Козодавлеву, который сидел ни жив ни мертв:
– Слыхали? Купцы эти одни пили.
Господин Козодавлев трепыхнулся:
– Но взятка…
– Взятка?! Лейб-гусару? Пить им надо меньше! Купцам этим! В белке и не то покажется!
– Суть не в этом. Суть в том, что французская…
– Баба, что недавно сгорела?
И, не дав ему ответить, командир крутанулся к Мурину:
– Р-ротмистр! Каков был приказ? Навести справки о родне сгоревшей особы. Отыскали родню?
– Никак нет.
– Тогда отставить! Родни нет! Тела нет! Кончено! – Он рубил воздух ладонью. Обдуманно делая это в нескольких вершках от носа господина советника, который уж и так вжался в спинку кресла и моргал при каждом взмахе.
– Но поездки господина ротмистра по городу заставляют предположить, что он не только не прервал сношения с французским… – попытался было господин Козодавлев.
– Шлялся? – уточнил, то есть перебил командир. И к Мурину: – За каким хреном вы шлялись по городу? Отвечайте! Со скуки?
Мурин понял игру. Сделал лицо тупое и усердное – то есть самое пристойное для служивых, как указывал еще император Петр. Столь же пристойными были только три ответа: «есть», «так точно» и «никак нет».
– Так точно.
– Смир-р-на! – брызгал слюной командир, в разоренной комнате его луженый голос отдавался гулким эхом. – Вам больше заняться нечем, ротмистр? Досуга много? Скучно? Я вас сейчас развеселю! Взять Ельцова и на Тверскую за фуражом – кругом! Марш!
– Есть.
Стуча сапогами, как заводная кукла, Мурин вышел. Дверь хлопнула. Командир вперил в тайного советника выпученные глаза, посопел, раздувая ноздри.
