Дарья Иволгина - Ядовитая боярыня
— Всех? — переспросила она. — Схватили и заперли под замок всех? Значит, и Эльвэнильдо — тоже? Боже!
Вадим сердито покусал губу.
— Да, Серегу мы, похоже, здорово подставили, — сказал он. — Что теперь делать?
— Вызволим мы его, — обещал Флор. — Это дело нетрудное. Другое плохо — как же Глебов…
— Нетрудное? — закричала Гвэрлум. — Да вы не понимаете! Он — лесной эльф! Он не может взаперти! Лесные эльфы не выживают в плену, погибают! Для них это хуже смерти — потеря свободы… Эльфы — древний народ…
— Наташа, Харузин — не эльф, он — человек, как ты и я, — твердо проговорил Вадим. — И мы сумеем освободить его из-под стражи. В конце концов, он — всего лишь помощник на конюшне, откуда ему что-то знать об изготовлении фальшивых денег…
— По этому обвинению казнят весь дом, — сказал Флор. — До последнего слуги. Ты не знал?
— Нет, — покачал головой Вадим. — Но ведь Серега там без году неделя…
— Какая разница? Закон существует для устрашения… Это — государственная измена. Деньги делают только по государеву приказанию, а кто фальшивые монеты делает или обрезает монеты — тот…
— Изменник Родины, — вздохнул Вадим. — Да уж, влипли мы… Нужно узнать, кто ведет это дело, и поговорить с ним. Сказать, что Эльвэнильдо — засланный казачок. Может, поверит нам.
— Может, — кивнул Флор.
— Я пойду, — предложил Лаврентий. — Возьму с собой Пафнутия — и пойду. Где он, кстати?
Пафнутия в доме не оказалось. Он обнаружился возле приказной избы. Сидел под окнами в пыли, тряс головой и бормотал что-то себе под нос. Рядом с ним в развернутом платочке лежали кусок каравая и маленькое зеленое яблочко.
Лаврентий остановился перед ним. Никакой реакции со стороны Пафнутия не последовало. Тогда Лавр присел перед ним на корточки и тотчас отшатнулся, испуганный зрелищем, которое ему предстало. Лицо Пафнутия, пыльное, залитое слезами и испачканное размазанной грязью, было совершенно безумным. Глаза белели на этом лице, как некие посторонние предметы, рот почернел, искусанный в кровь и запекшийся.
— Пафнутий, — позвал его Лавр.
Ответом было тихое мычание.
Лавр опустился рядом, осторожно взял «блаженного» за плечи. Он почувствовал, как Пафнутий дрожит, тихо и мелко. Его тело под одеждой было очень горячим.
— Ты болен, — сказал Лаврентий.
Беспамятный повернулся к нему, с трудом шевельнул губами.
— Кто ты? — спросил он.
— Я — брат Лаврентий. Ты живешь в доме моего брата Флора, — сказал Лаврентий и прижал блаженного к себе. — Бедняга, что с тобой? Почему ты здесь?
— А? — Пафнутий мучительно задумался, потом взял с платка каравай, откусил, но жевать не стал. Опять отложил. Теперь он сидел с куском за щекой.
— Жуй, — велел Лавр.
Пафнутий машинально подчинился.
— Зачем ты сюда пришел? — опять спросил Лаврентий.
— Сюда кого-то привели… Ему больно, — сказал Пафнутий. — Я должен молиться. Я…
— Ладно, оставь это, — сказал Лавр. — Идем-ка. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной.
— А что случилось? — спросил Пафнутий, послушно поднимаясь вместе с Лавром.
— Тебя кто-то испугал, — ответил Лавр. — Не могу понять, в чем дело. Ты ведь болен, а?
— Не знаю… — Пафнутий сдвинул брови, силясь что-то осознать, но затем решительно замотал головой. — Не знаю я… Здесь кто-то есть, кому больно, да?
— Да, — сказал Лаврентий. — Мы с тобой должны забрать отсюда хотя бы одного человека.
И он потянул блаженного за руку, чтобы тот поднимался с ним вместе по ступеням крыльца.
Их встретил знакомый приказной дьяк — Назар Колупаев, рослый, статный, рыжеволосый, с дерзким лицом и яркими зелеными глазами. От него так и пыхало нерастраченной мощью. Лаврентий по опыту знал, что люди, ушибленные жизнью и бедой, вроде несчастного беспамятного Пафнутия, от таких мужчин шарахаются. Но Пафнутий наоборот странно успокоился, глядя на Колупаева. Следовательно, то, что так напугало Пафнутия, было совершенно не похоже на такого победительного человека, каким являлся дьяк. Еще одно крохотное наблюдение, которое может оказаться полезным, думал Лаврентий, наблюдая за своим «подопечным».
— Ба! Олсуфьич! — вскричал Колупаев и радостно затопал ногами, как будто действительно был счастлив узреть старого знакомца.
— Здравствуй, Назар, — поклонился Лавр. — Благослови тебя Бог.
— Ну, ну! — ликовал Колупаев. — Морсу клюквенного со мной выпьешь, брат Лаврентий?
— Неплохо бы, — согласился Лавр.
— Ты ведь по делу заглянул, а? — Колупаев подозрительно щурился и вместе с тем скалил зубы в усмешке.
— По делу, — не стал отрицать Лавр. — Да только что мы с тобой на скаку будем обсуждать! Посидим вот, отдохнем. День жаркий, нужно бы остыть.
— У меня морс, поди, на солнце нагрелся, — предупредил Колупаев.
— В такую жару и теплое питье холодит горло, — улыбнулся Лавр.
Назар заревел, откуда-то прибежал суетливый старикашка, притащил кувшин.
Лаврентий принял кувшин и протянул его Пафнутию.
— Выпей.
Тот молча подчинился.
— Кто это с тобой? — осведомился Колупаев, разглядывая Пафнутия с головы до ног бесцеремонно и цепко.
— Подобрал на дороге, — объяснил волоколамский инок. — Шел к брату на зов, в Новгород, а по пути встретил блаженного.
— Точно ли блаженного? — опять спросил Колупаев. — На дорогах кто только не шляется…
— Мне показалось, что он нездоров, — сказал Лаврентий. — Душа у него добрая, но точно в плену томится. Бог таких жалеет, и нам не с руки обижать.
— Тебе видней, — согласился наконец Колупаев. — Как брат твой живет-может?
— Неплохо.
— Та девушка, что его до последнего защищала… Здорова ли? — решился спросить Колупаев. Ему было чуть неловко, ведь это он по навету ложному Наталью Фирсову держал взаперти и пытать велел, требуя, чтобы та созналась в грехе, которого не совершала, да еще оговорила при этом Флора.
— Вполне здорова, — ответил Лавр невозмутимо.
— Ну и ладно, — кивнул Колупаев и тоже отпил из кувшина.
— Говорят, ночью ты взял Елизара Глебова со всем его семейством? — подступил к делу Лавр.
Колупаев кивнул, не переставая пить.
— За фальшивые деньги? — продолжал Лавр.
Новый кивок.
— А откуда это сделалось известно?
Колупаев отставил наконец кувшин и ответил спокойным, уверенным тоном:
— У меня свои источники. Сообщили добрые люди. А мы проверили. И нашли.
— Печати и штампы?
— И серебряную проволоку. И готовые монеты. Вот откуда богатство у Глебова, понял? А мы его за уважаемого человека считали… Он ведь дочку замуж выдавать хотел…
— Неужели и девку погубите? — спросил Лавр.
— Голубчик, — проникновенно молвил Назар Колупаев, — это ведь не я гублю или милую, это царский указ таков: фальшивомонетчиков не жаловать. Не я и не государь Настасью Глебову под палача подвел, а отец ее родной… Ты ведь не за Настасью просить пришел, инок?
Лаврентий покачал головой.
— Хотел бы, да не ради нее. Ради другого человека.
— Ну-ка, послушаем.
Колупаев откинулся к стене, расправил плечи. Лаврентий видел по его лицу, что дьяк заранее готовится отказать в просьбе, какой бы она ни оказалась.
— С Глебовым вместе взяли его слуг и рабов, — продолжал Лаврентий. — И среди них один человек был…
— За раба просишь? — прищурился Назар опять. Из-под ресниц так и брызнул зеленый свет — дьявольский, ехидный.
— Я бы поостерегся этого человека рабом считать, — возразил Лаврентий. — Потому что это один из моих друзей близких.
— А как он в доме у Глебова очутился?
— Мы с братом, — начал Лаврентий, чуть понизив голос, — давно за Глебовым присматриваемся. Все нам мнилось, неспроста многое у него в дому творится…
— Например? — хищно подался вперед Колупаев.
— Например, один ливонец к нему захаживал… С Орденом нам еще воевать и воевать, Назар, тут государственного ума иметь не нужно, чтобы понять это… Они наши границы обкусать норовят с запада, все желтые зубы на Новгород точат.
— Ты ливонцев не любишь, — кивнул Колупаев. — Любой из них тебе подозрителен.
— У меня причины есть не любить их и в дурных делах подозревать, — не стал отпираться Лаврентий. — Да и у всякого новгородского они имеются, если рассудить здраво. Ты слушай, что я тебе расскажу, а после собственные выводы сделаешь. Елизар — младший сын у боярина Глебова, а живет лучше старшего. Мысли у нас с братом разные на его счет были… Особенно в связи с этим богатством.
Плел Лаврентий — и сам плохо понимал, что. Одно знал твердо: если Глебова обвинили в изготовлении фальшивых монет, то пощады ему не будет. Потому что такие обвинения всегда доказываются. Попробуй без оснований про почтенного человека такое сказать — и тебя самого, если не докажешь, что и впрямь боярин Глебов фальшивомонетчик! — за ребро подвесят. Нет, Глебов пропал, пропал со всей семьей и слугами. И лишний оговор не повредит ему больше, чем уже повредило первое обвинение.
