Джозефина Тэй - Дитя времени
— Военные способности Ричарда?
— Нет, его молодость. Я всегда представлял его пожилым ворчуном. А ему было только тридцать два года, когда он погиб под Босвортом.
— Скажите, когда Ричард взял принца под свою опеку в Стоуни Стратфорде, он разогнал всю толпу, приехавшую с мальчиком из Ладлоу? Я хочу спросить, удалили ли от мальчика всех тех людей, в окружении которых он рос?
— О нет. Его наставник, доктор Элкок, к примеру, приехал с ним в Лондон.
— Значит, никто не спешил избавиться от сторонников Вудвиллов, от всех, кто мог настроить принца против Ричарда?
— Похоже, что нет. Разве что арестовали тех четверых во главе с Риверсом.
— Верно. Регент сработал четко. Я восхищаюсь Ричардом Плантагенетом.
— Мне он определенно начинает нравиться. Ну, а сейчас я, пожалуй, пойду осматривать «Кросби-плейс». До смерти хочется своими глазами увидеть дом, в котором жил Ричард. А завтра мне достанут мемуары Коммена, и я сообщу вам, что он пишет о событиях в Англии в 1483 году и о том, что рассказал Совету Роберт Стиллингтон, епископ Батский, в июне того же года.
10
В тот летний день 1483 года, как узнал Грант, Стиллингтон сообщил Совету, что он обвенчал Эдуарда IV с леди Элеонорой Батлер, дочерью первого графа Шрюсбери, еще до женитьбы Эдуарда на Елизавете Вудвилл.
— Почему же он молчал так долго? — спросил Грант, переваривая сенсацию.
— Эдуард велел ему держать язык за зубами. Вполне естественно.
— У Эдуарда, похоже, было пристрастие к тайным бракам, — сухо заметил Грант.
— Должно быть, ему тяжело пришлось, когда он натолкнулся на такую неприступную добродетель. Тут уж не могло помочь ничего, кроме женитьбы. А ведь Эдуард привык, что женщины от него просто падали — и внешность незаурядная, и корона на голове, — так что вряд ли он мог спокойно примириться с отказом.
— Да. Именно поэтому он и женился на Елизавете Вудвилл. Неприступная златокудрая красавица, тайный брак. Значит, если Стиллингтон говорит правду, то Эдуард пользовался такой тактикой и прежде. Кстати, говорил ли Стиллингтон правду?
— Во времена Эдуарда он занимал посты лорда-хранителя печати, затем — лорда-канцлера, а также ездил послом в Бретань. Так что Эдуард либо был обязан ему чем-то, либо просто благоволил к нему. А у Стиллингтона не было видимых причин интриговать против Эдуарда. Если, конечно, он был интриганом.
— Да, пожалуй, вы правы.
— В любом случае вопрос был поставлен перед парламентом, так что у нас имеется не только голословное утверждение Стиллингтона.
— Перед парламентом?!
— Именно. Все было честно и открыто. Девятого числа состоялось очень долгое заседание палаты лордов в Вестминстере. Стиллингтон представил доказательства и свидетелей, и был подготовлен доклад для парламента, который созывался 25 июня. Десятого числа Ричард обратился к городу Йорку с письмом, в котором просил прислать войска для своей охраны и поддержки.
— Ага! Наконец-то заваривается каша.
— Да. Одиннадцатого он посылает аналогичное письмо своему кузену Невиллу. Стало быть, Ричард почувствовал реальную опасность.
— И весьма серьезную. Человек, который так умело вышел победителем из неожиданного и очень неприятного положения в Нортхэмптоне, не подымал бы панику по пустякам.
— Двадцатого Ричард с небольшим отрядом направился в Тауэр — вы помните, что тогда Тауэр был королевской резиденцией, а совсем не тюрьмой?
— Да, конечно. Тауэр был королевским замком и единственной надежной крепостью; только поэтому серьезных преступников упрятывали туда. Так зачем Ричард поехал в Тауэр?
— Чтобы прервать встречу заговорщиков и арестовать лорда Гастингса, лорда Стенли и некоего Джона Мортона, епископа Илийского.
— Так и знал, что рано или поздно мы доберемся до Мортона!
— Была обнародована прокламация с деталями заговора против Ричарда, но до наших дней ни одного экземпляра не сохранилось. Был казнен лишь один из заговорщиков. Им, как ни странно, оказался старый друг Эдуарда и Ричарда, лорд Гастингс.
— Да, согласно уважаемому Мору, его спешно вывели во двор и обезглавили на первом подвернувшемся бревне.
— Как бы не так, — ухмыльнулся Кэррэдайн. — Его казнили неделей позже. Точная дата упоминается в одном из писем того времени. Более того, Ричардом движило вовсе не чувство мести, потому что он возвратил конфискованные поместья Гастингса его вдове и восстановил его детей в наследственных правах, которые они в противном случае неизбежно теряли.
— Да, казнь Гастингса была, видимо, неминуемой, — сказал Грант, перелистывая книгу Мора. — Даже Мор пишет: «Несомненно, регент любил его и горевал о нем». А что случилось со Стенли и Джоном Мортоном?
— Стенли получил прощение. Что вы стонете?
— Бедняга Ричард. Он подписал свой смертный приговор.
— Смертный приговор? При чем здесь прощение Стенли?
— Да ведь именно из-за внезапной измены Стенли, перешедшего на сторону противника, Ричард проиграл битву при Босворте.
— Надо же…
— Поразительно, ведь если бы Ричард казнил вместе со своим Гастингсом и Стенли, то выиграл бы битву при Босворте. Тюдоры никогда не появились бы на английском престоле и мир не услышал легенды о горбатом монстре. Судя по поступкам Ричарда, его правление обещало стать самым справедливым, самым прогрессивным за всю эпоху. А что сделали с Мортоном?
— Ничего.
— Еще одна ошибка.
— Его отдали под надзор Букингему. На плахе же оказались главари заговора, которых Ричард арестовал в Нортхэмптоне: Риверс и компания. А Джейн Шор назначили покаяние.
— Джейн Шор? Какое отношение она имела к делу? По-моему, она была любовницей Эдуарда?
— Была. После Эдуарда она перешла, если не ошибаюсь, к Гастингсу… Нет… Сейчас посмотрю… К Дорсету… Она посредничала в заговоре между Гастингсом и его сообщниками, с одной стороны, и Вудвиллами, с другой. В одном из дошедших до нас писем Ричарда упоминается Джейн Шор.
— По какому поводу?
— Его главный судейский чиновник хотел жениться на ней; я имею в виду — когда Ричард еще был королем.
— И он дал согласие?
— Дал. Это чудесное письмо. Написано скорее в печали, чем в гневе — и все какое-то светлое.
— Боже, как бывают глупы смертные.
— Вот именно.
— Похоже, и в этом случае он не собирался мстить.
— Да. Совсем наоборот. Конечно, не мое дело обобщать и делать выводы, — я всего лишь раскапываю архивы, — но я почти уверен, что главным стремлением Ричарда было раз и навсегда положить конец вражде между Йорками и Ланкастерами.
— Почему вы так решили?
— Я просматривал списки приглашенных на коронацию Ричарда. Кстати, такого стечения народа еще никогда не бывало. Трудно поверить, но присутствовали почти все. Как Ланкастеры, так и Йорки.
— Включая, возможно, даже оппортуниста Стенли?
— Возможно. Я еще не так хорошо знаком со всеми, чтобы помнить по именам.
— Видимо, вы правы в том, что Ричард и впрямь стремился прекратить грызню между Ланкастерами и Йорками. Пожалуй, его снисходительность к Стенли как раз этим и объясняется.
— Значит, Стенли поддерживал Ланкастеров?
— Нет, но он был женат на их ярой стороннице — Маргарите Бофорт. Бофорты были незаконной ветвью в ланкастерской фамилии. Но Маргариту такое положение не беспокоило. А ее сына и подавно.
— А кто был ее сын?
— Генрих VII.
Кэрррэдайн присвистнул.
— Вы хотите сказать, что Генрих был сыном леди Стенли?
— Уже сказал. От первого мужа, Эдмунда Тюдора.
— Да… но леди Стенли исполняла почетный долг на коронации Ричарда. Она несла шлейф королевы. Это, как я понимаю, считалось почестью.
— И преогромнейшей. Бедный, бедный Ричард… Оно не сработало.
— Что не сработало?
— Его великодушие, — Грант лежал и размышлял на эту тему, пока Кэррэдайн разбирал свои заметки. — Значит, парламент принял доказательства Стиллингтона?
— Больше того. Они были включены в акт, предлагавший Ричарду принять корону. Назывался он по-латыни «Титулус региус».
— Для служителя Господа Стиллингтон вел себя не очень-то достойно. Правда, он погубил бы сам себя.
— Вы слишком суровы к нему. Открывать рот раньше не было необходимости. Он не причинил никому вреда.
— А как же леди Элеонора Батлер?
— Она еще раньше умерла в монастыре. Похоронена в церкви Белых Кармелиток в Норидже, если это вас интересует. Пока Эдуард был жив, молчание Стиллингтона никому не вредило. Но, когда встал вопрос о престолонаследии, он был обязан заговорить, чем бы это ни грозило ему самому.
— Да, пожалуй, вы правы. Итак, парламент объявил детей незаконнорожденными. А Ричарда короновали. В присутствии всего английского дворянства. Королева все еще была в убежище?
