Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег
Японец лег спать на низком диванчике, который стоял напротив изысканного орехового комода.
Мариша погасила все свечи и оставила нас одних. Кинрю тут же задремал, утомленный дорогой и всеми постигшими нас переживаниями. Мне же спать не хотелось, чем больше я уставал, тем сильнее меня одолевала бессонница.
Я снова зажег свечу в шандале и взялся за свой дневник. Я чувствовал потребность излить все свои переживания на бумаге, поэтому строчки ложились сами собой, и уснул я только под утро.
На рассвете меня разбудила горничная Мариша.
— Я просто обязана с вами поговорить, — сказала она. Я кивнул, наспех оделся и выскользнул в коридор.
— Что-то случилось? — встревоженно спросил я ее.
— Нет, — возразила Мариша, скомкав в натруженных ручках белый платок. — Просто мне захотелось оказать вам услугу.
— Очень любопытно, — промолвил я, и в самом деле заинтересовавшись происходящим.
— Вы говорили о каком-то Воротникове, — сказала она. — Мне известно, где он живет, — Мариша опустила глаза. — Нет-нет, вы не подумайте ничего плохого.
— А я и не думаю, — немного утешил я ее.
— Он бросил меня, — девушка совсем опустила голову. — И укатил в Петербург. Но я знаю, где он снимает квартиру в Москве. Я вам помогу, — решительно заявила она.
— Почему? — спросил я ее.
— И сама не знаю, — тяжело вздохнула Мариша.
Когда горничная, назвав мне адрес и даже предоставив ключ от квартиры, ушла, из спальни выскочил заспанный Кинрю в своей японской юкате.
— Что она вам сказала? — спросил японец с горящими глазами. Весь он был какой-то взъерошенный, усы стояли торчком, за ухом — перо от подушки.
— Ты бы переоделся, — посоветовал я ему. — Прислугу перепугаешь.
— Что она вам сказала? — набычился мой японец.
— Эта Мариша — просто подарок судьбы! — воскликнул я. — Она назвала мне адрес квартиры Воротникова.
— Не может быть! — не поверил Кинрю.
— Еще как может, — ответил я.
— Тогда вперед! — У моего золотого дракона словно крылья выросли за спиной, там, где торчали худые лопатки.
— Попридержи коней, дорогой мой Юкио Хацуми, — попросил я его. — Для начала мне хотелось бы наведаться в клуб Запашного.
— У вас появилась идея? — обрадовался Кинрю. — Тепленьким его взять хотите? Я-то знаю, что в карты вас никто не переиграет!
— Угадал, — сказал я ему и направился в гостиную переговорить с Заречным. Кинрю вернулся в «альков», для того чтобы переодеться.
— Так ты меня представишь Запашному? — спросил я у Виктора, расхаживающего по дому в шелковом блестящем халате, который то и дело распахивался на груди. Глаза у него были красные и опухшие, похоже, он вчера перебрал с тенерифом.
— Честно говоря, у меня нет желания появляться в клубе, — сообщил он мне по секрету. — Иначе я проиграю и остатки своего состояния.
— Я этого не допущу, — заверил я своего погрустневшего друга. — А еще гусар называется, совсем голову повесил! — пожурил я его.
— Что делать? — вздохнул Заречный. — Видно мне в любви повезет!
— Да отыграюсь я за тебя, — сказал я ему, ни сколько в этом не сомневаясь.
— Я тебе не позволю рисковать такими деньгами! — воскликнул Виктор. — Тут же на кону тысяч пятьдесят.
— А здесь и нет никакого риска, — сказал я спокойно.
Годы моей орденской жизни не прошли для меня бесследно, на пути самосовершенствования души я овладел и другой наукой, которая попросту звалась искусством карточной подтасовки. Но в свое оправдание скажу, что я никогда ей не пользовался корысти ради!
— А, Бог с тобой! — решился Заречный. — Вечером едем!
V
Весь день мы провели с Заречным за разговорами, нетерпеливо посматривая на часы, которые не торопились отсчитывать медлительное время. Стрелки передвигались еле-еле, и ничто в этом свете не могло отвлечь нас от мучительного ожидания вечера в клубе Запашного, в том числе и глубокомысленные восточные рассказы Кинрю, которыми он потчевал нас вплоть до последней минуты, красочно живописуя покинутую им родину.
Наконец, часы пробили семь раз, и легкий полумрак сгустился за оконным стеклом.
— Ты все еще не отказался от своей идеи? — на всякий случай поинтересовался мой друг. Однако в голосе его, в глазах и во всем облике чувствовалось томительное напряжение, которое Заречный скрыть был никак ни в силах. В каждом его жесте, движении жила надежда, что инфернальная игра, вопреки всему, все-таки состоится, и состояние его, позволявшее ему занимать блистательное положение в обществе, будет-таки сохранено.
— Я никогда не отказываюсь от данного мною слова, — ответил я.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — развел руками обрусевший Юкио.
На что Заречный расхохотался, и японец в ответ надул свои тонкие губы под усами, сделав вид, что обиделся. Однако я понимал, что его философский склад ума не позволит ему совершить подобную глупость.
— Мой друг, — Заречный похлопал Юкио по плечу. — Не принимайте этот смех на свой счет. — Скорее я смеюсь над собой, чтобы как-то сдержать то волнение, что сводит меня с ума. В мыслях я уже стою у зеленого стола, исписанного мелом и заваленного купюрами.
— Все в порядке, — заверил его Кинрю, подмигнув прищуренным глазом.
Василий забросил свое плетение, убрал недоделанный коврик вместе с покромками и отправился за начищенным заблаговременно до блеска парадным мундиром своего проигравшегося хозяина.
В комнату вошла неулыбчивая Мариша, внесла свечи, в серебряном канделябре.
— Пора, — Виктор кивнул на настенные часы.
— Пора, — согласился я.
— Мариша, — обратился Заречный к горничной. — Вели кучеру рысаков закладывать!
Девушка кивнула и поспешила убраться с глаз подальше, даже не взглянув в мою сторону.
«Видно пожалела о вчерашнем порыве», — мысленно заключил я, проводив ее взглядом.
Экипаж у Заречного был отменный, роскошествовал мой друг похлеще санкт-петербургских франтов, ясное дело, не хотелось ему с такою жизнью расставаться.
Колеса позолоченные, сбруя сафьяновая, возница в кафтане из изумрудного бархата, опушка бобровая, так и переливается.
— Богато, — отметил я.
Виктор вздохнул:
— На одного тебя и надежда! А то как бы мне со всем этим не распроститься!
— Не прибедняйся, — ответил я. — До аукционной продажи-то поди далеко!
— Эх, если так и дальше пойдет! — Заречный махнул рукой.
— Слушался бы Василия и не связывался с мошенниками!
Кинрю открыл дверцу и влез в экипаж, за ним по очереди забрались в карету и мы.
Кучер на козлах натянул поводья, стегнул лошадей, и мы тронулись с Пречистенки на Тверской бульвар, где располагался известный клуб.
Уже когда мы подъезжали к рассвеченному подъезду, я обратился к своему старому другу:
— У меня к тебе, mon ami, небольшая просьба!
— Слушаю, — Заречный обратился весь во внимание.
И я изложил ему суть дела, которая заключалась в том, чтобы он представил меня в клубе Запашного как одного из самых богатых людей северной столицы, страстно желающего испробовать свои силы в игре. Я уповал на то, что Гастролер не ведал еще о моих талантах.
— Так ты желаешь сойти за новичка? — переспросил поручик.
— Так точно, — ответил я, замыслив изобразить собой для шулера легкую добычу.
— Нет ничего проще, — ответил Виктор, когда карета уже остановилась.
Привратник приветствовал всех приезжающих величественным кивком седовласой головы.
У подъезда сгрудились экипажи всех мастей. Кинрю остался нас дожидаться в карете, сославшись на свою нелюбовь к занятиям подобного рода, при нем, как всегда, была его вездесущая решетчатая доска. Впрочем, мне грех было на это жаловаться, стоило только припомнить эпизод на станции в Торжке.
Заречный шел впереди, бряцая шпорами и поблескивая золотыми петлицами на воротнике. Я едва поспевал за ним по мраморным ступеням, ища глазами в толпе Матвея.
Мы миновали ряд шикарно обставленных комнат с карточными столами.
— Хочу представить тебя хозяину самолично, — шепнул мне Виктор на ухо.
— Вот и ладно, — согласился я.
Наконец, мы вошли в ярко освещенную комнату, зашторенную тяжелыми темными драпри. Почти всю ее занимал длинный стол, покрытый зеленым сукном, исчерченным белым мелом. За этим столом стоял широкоплечий красавец с глубокими мечтательными глазами и узкими светлыми бакенбардами. Исполненный истинно дворянского благородства, он хладнокровно и с достоинством метал банк.
— Андрей Запашный, — полушепотом сообщил мне Виктор. — сам хозяин этого дома.
Мы протиснулись сквозь ряд понтирующих игроков. Заречный ткнул меня в бок локтем, склонился надо мной и как можно тише сказал:
— Смотри, справа от тебя. — Я повернул свою голову в, указанную мне, сторону. — Господин Воротников, собственной персоной.
