Ольга Крючкова - Роза Версаля
Да, славные были времена! Несмотря даже не то, что шла война… Главное, оба были в ту пору молоды, верили в себя, в удачу, и между ними не стояла женщина.
Теперь же всё изменилось. Он, Василий Глызин, – обманутый муж, рогоносец. А неожиданный соперник – не кто иной, как родной братец Илья…
Василий вздохнул и покрутил бриллиант.
«Это ж на сколько карат ты тянешь? На пятнадцать, двадцать? Надобно будет обратиться к ювелиру. Вот только к какому? К тому, у которого жена себе цацки заказывает? Ну, уж нет, этого только не хватало, – размышлял купец. – А ведь ты, камушек, – мой военный трофей…»
Василий снова вспомнил себя бравым хорунжим, любимцев казаков, но тут же почувствовал очередной приступ опоясывающей головной боли.
– Чёрт бы побрал все эти драгоценности! Ненавижу! – в отчаянии воскликнул он. – Это всё ты, всё из-за тебя! – вскричал Василий, буравя бриллиант безумными глазами, словно тот был живым существом. – Не хочу тебя боле видеть! – Глызин размахнулся и бросил камень в камин. – Чтоб ты сгорел, проклятый!
Розовый камень скрылся в чёрной золе. Вскочив с кушетки и обхватив голову руками, купец начал метаться по комнате, точно разъярённый зверь.
Наконец головная боль отступила. Укорив себя за опрометчивый поступок, Василий Иванович тотчас бросился к камину и, затаив дыхание, извлёк бриллиант из золы. Тот был по-прежнему чист, прозрачен и переливчато-розов.
– Не отдам! Никому не отдам: ни жене, ни брату! Мой камень! Куда бы его только спрятать? Анастасия видела его, и теперь неизвестно, что ей в голову придёт, чего ещё они с братцем замыслят…
Глызин снова заметался по кабинету, вращая воспалёнными глазами.
– Ладно, пока в сейф положу… А потом оценщика на дом приглашу…
* * *Анастасия Николаевна вернулась домой около полуночи. Будучи полностью поглощён находкой, Василий даже не заметил отлучки жены.
Не став будить горничную, купчиха разделась сама. Всю ночь ей снилось, что она – полуобнажённая римская матрона, – возлежит в кресле-качалке возле бассейна, усыпанного лепестками роз, и вкушает дивные плоды. Вот входит Илья, облачённый в белую тунику, расшитую золотом… Он протягивает к Анастасии руки и дарит ей… розовый бриллиант. Потом они сбрасывают с себя одежды и предаются безумной любовной страсти прямо в бассейне…
…Анастасия Николаевна, нехотя пробудившись, позвонила в колокольчик. Дверь открылась, вошла расторопная Прасковья.
– Как почивали, барыня?
Хозяйка потянулась…
– Отвратительно. Неси воды, умываться буду. Нет, постой… Появилась ли Амалия?
Прасковья почувствовала в голосе хозяйки нотки раздражения и втайне порадовалась: она и сама не жаловала француженку, считая ту уж больно возгордившейся – не чета, мол, вы все мне с моей-то голубой аристократической кровью!
– Вчерась, барыня, француженка возвернулась поздно. Привратник отворил ей, она хотела по-тихому прошмыгнуть к себе в комнатёнку, ну тут-то я её и прижучила…
Анастасия повела бровью:
– Что ж ты сказала ей?
– А так и сказала: что вы, мол, всё знаете об её гулянках, и что будет ей за то выволочка…
– Правильно, Прасковья. Выволочки Амалии не миновать. Пригрела я, кажется, змеюку на груди… Неси теперь умываться!
Анастасия Николаевна привела себя в порядок и решительно направилась в комнату гувернантки, рассчитывая застать ту в постели. Однако, к вящему своему удивлению, увидела Амалию одетой, причёсанной и… сидящей на чемодане.
– Что всё сие означает? – вопросила Анастасия Николаевна, высокомерно посмотрев на француженку испепеляющим взглядом.
Гувернантка встала и вежливо поклонилась:
– Доброе утро, Анастасия Николаевна.
– Кому доброе, а кому – нет! – грубо отрезала хозяйка. – Я ещё раз спрашиваю: что сие означает?
Амалия, до последнего момента старавшаяся сохранять спокойствие, не выдержала, осела на стул и расплакалась:
– Ах, простите меня, барыня… Я всё должна была вам рассказать раньше! Но никак не решалась… Я боялась, что…
Анастасия, уставив руки в боки, как и полагается заправской купчихе, бесцеремонно перебила:
– Ага! Стало быть, раскаиваешься в содеянном?
Француженка, всхлипывая, закивала.
– Да, барыня, простите меня. Я опять вчера не уложила Полин спать, не рассказала ей сказку на ночь… Мне очень стыдно, поверьте…
Анастасия Николаевна, не ожидавшая встретить столь откровенного раскаяния, несколько смягчилась.
– Как ты могла, Амалия, так поступить со мной? Как могла оказаться настолько вероломной?
Девушка отёрла слёзы и растерянно захлопала глазами.
– Помилуйте, Анастасия Николаевна! Отчего же вероломной?
– И ты ещё спрашиваешь?! После того как соблазнила моего мужа? – вновь вознегодовав, воскликнула купчиха.
Амалия растерялась совершенно.
– Помилуйте, о чём вы говорите? Я не понимаю!
Анастасия Николаевна почувствовала крайнее раздражение и накатившую ярость.
– Спишь с Василием Ивановичем и ещё комедию передо мной ломаешь? Змея! Курва! Стерва! – купчиха медленно начала наступать на опешившую гувернантку.
Амалия, ощутив исходящую от барыни угрозу и не желая быть оттасканной за волосы или отхлёстанной по щекам, вскочила со стула и проворно ретировалась к окну.
– Вы всё неправильно поняли… Я никогда не была любовницей вашего мужа!
– А куда шастаешь по ночам? А? Отвечай! – Анастасия Николаевна засучила рукава. – А то ведь все космы выдеру, не посмотрю, что ты барышня благородных кровей!
Амалия испугалась не на шутку. Прикрыв лицо руками, дабы хоть как-то защититься от натиска купчихи, девушка взмолилась:
– Всё расскажу, как перед богом покаюсь! Только не рукоприкладствуйте, барыня!
Однако купчиха от сих слов распалилась ещё более.
– Ага! – взревела Анастасия Николаевна, входя в раж. – Испугалась?! Призналась?! Ну, теперь-то я уж точно тебе все космы повыдергаю, чтобы неповадно было вдругорядь на чужих мужей зариться!
Купчиха припёрла француженку к подоконнику пышными своими формами и вцепилась, словно клещами, в роскошные волосы девушки. Амалия в ответ издала столь истошный крик, что разбудила весь дом.
Когда Василий Иванович вбежал в комнату гувернантки, предположив спросонья, что ту убивают, взору его предстала воистину живописная картина: разъярённая супруга таскала за волосы несчастную француженку, приговаривая:
– Ах ты, дрянь! Будешь знать, как залезать к чужим мужьям в постель!
У Глызина, как и у обеих дам, волосы встали дыбом.
– Анастасия! Уймись! Ты с ума сошла? – крикнул он и бросился оттаскивать разбушевавшуюся жену от француженки.
– А! Явился полюбовницу свою защищать?!
Купец с трудом оттащил жену от бьющейся в истерике Амалии.
– Василий Иванович… – рыдала Амалия. – Хоть вы барыне скажите…
– Чего сказать-то? – недоумевал Глызин. – Что здесь вообще происходит? Какая кошка меж вами пробежала?
– Анастасия… Николаевна… – всхлипывала Амалия, – считает нас с вами… любовниками… А я другого люблю!
Глызин опешил.
– Анастасия, ты совсем рехнулась?! Поди прочь отсюда!
Не тут-то было – Анастасия Николаевна не собиралась пока покидать поле боя.
– Это она у меня сейчас прочь пойдёт! И рекомендаций ей не дам! – в ярости кричала купчиха. – На панель пойдёт! Там ей место!
Амалия в который раз сделала попытку оправдаться:
– Анастасия Николаевна, я вам всё расскажу… Я люблю Артамонова… К нему и бегала по ночам на свидания… в гостиницу…
Глызин схватился за сердце:
– К Тимофею Григорьевичу Артамонову? Купцу первой гильдии? Миллионеру? Так у него же жена… Дети… Внук…
– Да нет же! Дайте же мне сказать! Не к Тимофею Григорьевичу! К сыну его, к Петру Тимофеевичу. Не дай бог, Тимофей Григорьевич узнает…
Василий Иванович с облегчением выдохнул:
– Господи… Зачем же пугать-то так?.. А чего ж украдкой бегаешь?
– Я… Словом, я служила у Артамоновых недолго, примерно с полгода… Потом Артамонов-старший узнал о моей любовной связи с его сыном и выгнал меня… без рекомендаций. Только Пётр и помог впоследствии устроиться к своим знакомым…
– Это к Рябовым, что ль? От которых ты к нам пришла? – уточнил Глызин.
Амалия кивнула и продолжила:
– А два месяца назад Пётр овдовел, и мы снова начали встречаться…
– Надо же… А я и не слыхал о его вдовстве… Так что ж вам теперь-то мешает открыться, коли он стал вдовцом?
– Продолжаем опасаться гнева Артамонова-старшего, – призналась Амалия.
Глызин почесал затылок.
– Да-а-а уж… – протянул он, после чего обратил, наконец, внимание на чемодан. – А это чего?
– Так уходить я собралась… Горничная мне вчера ещё сказала, что барыня мною недовольна… Вот я и упаковала вещи заранее.
Анастасия Николаевна, прислушавшись, одумавшись и уже успокоившись, тут же важно изрекла:
– Пока об уходе не может быть и речи! Если хочешь получить расчёт – подождёшь, пока не подыщу Полине другую гувернантку.
