Жан-Франсуа Паро - Человек со свинцовым чревом

Когда перед Николя оказывался столь запутанный узел, он не пытался действовать, как Александр, но стремился ухватиться за самую тонкую нить и начать его распутывать. Так он и поступит. Сначала он отправится на поиски в Итальянскую Комедию. Он будет держать нос по ветру и не упустит ни малейшей детали. В конце концов, порядок в театрах находился в ведении генерал-лейтенанта полиции. Он все разведает и поговорит с кем нужно. Этот билет появился рядом с телом графини де Рюиссек не случайно. Для такой пожилой и набожной женщины, приближенной старшей дочери короля, было в порядке вещей сопровождать принцессу в Оперу, но она не опустилась бы до итальянской пьески.

Наконец, Николя сообщил Бурдо о своих подозрениях в том, что тело виконта пытались утопить. Следовало разыскать сбежавшего кучера баварского посла. И наконец, пока он будет избегать встреч с Сартином — если же тому потребуется его разыскать, то он сделает это через своих шпионов. Так Николя выиграет время в случае, если расследование все-таки решили прекратить.

Что до Бурдо, ему была поручена особенно деликатная миссия во дворце Рюиссеков. Он вернется туда под невинным предлогом — снять печати с дверей комнаты виконта. Николя был уверен, что они уже были сняты самовольно, но это был лишь предлог, чтобы попасть во дворец. И он знал, что может поручить инспектору тайно провести обыск. Бурдо хорошо знал свое ремесло и умел противостоять трудностям, которые наверняка не замедлят перед ним возникнуть. Николя попросил инспектора составить полный список книг библиотеки виконта.

Он предложил Бурдо проводить его до дома. Тот отказался и посоветовал Николя скорее добраться домой самому и как следует отдохнуть. Он никогда не смешивал свою работу полицейского и семейную жизнь. И все же Николя помнил, как однажды, когда он оказался на улице, Бурдо сразу же предложил ему поселиться у него. Они попрощались. Каждый ушел в своем одиночестве, подумал Николя. У каждого были свои заботы и печали. У Сансона — кошмар его ремесла, у Семакгюса — его необузданная жажда удовольствий, у Бурдо — незаживающая рана из-за несправедливой смерти отца. Что до Николя, он не желал слишком много об этом думать.

Такие сладко-горькие размышления занимали его по дороге на улицу Монмартр. В особняке Ноблекура, кажется, все уже заснули, даже Кир. Только Катрине не спалось — она готовила кроличий паштет. Она предложила Николя поужинать, но события вечера слишком утомили его, и у него не было аппетита. Кухарка посоветовала ему никогда не разрезать кроличье мясо ножом. Следовало сделать надрез до кости и разорвать его, скручивая, чтобы не осталось осколков костей. Она тут же показала, как это делается, отделив голову кролика от тела.

Николя быстро прошел в свою комнату. Он был изнурен волнениями дня, но долго ворочался, прежде чем заснул.

V

КОМЕДИЯ ДЕЛЬ АРТЕ

Там обитель жеманства, веселья,

Чар прелестных и удивленья,

И лукавых проказов Амура

Удовольствий и сладких споров.

Вздохи, слезы и наслажденье —

Вот привычная свита его.

Четверг, 25 октября 1761 года

Николя продирался через толпу бродяг. Он размахивал шпагой направо и налево и кричал, а нападавшие на него также отвечали ему криком. Они валились один на другого, раненые или убитые, а те, кому удавалось ускользнуть, бежали по узкой лестнице башни. Николя ощущал то же удовольствие, которое испытываешь, когда рубишь дерево, но вдруг он почувствовал, что соскользнул в какую-то бездонную пропасть и оказался на берегу пруда, поверхность которого странно и медленно колыхалась. На островке, поросшем водорослями, молодой человек в поношенном сюртуке и железной маске нес к костру вязанку хвороста. Старуха с кроличьей головой и разрубленным пополам телом тянула руки к Николя. Он побежал к воде, но как только вошел в пруд, снова упал и оказался на полу возле кровати.

Очнувшись, он понял, что уже давно наступило утро и лучи солнца пробиваются в его комнату через занавешенные окна. Часы показывали девять. Горячая вода в кувшине у дверей уже остыла. Николя решил умыться во дворе — воздух был еще теплым, если держаться на солнце.

Завершив туалет, Николя спустился в гостиную. Марион волновалась из-за его непривычного опоздания и принялась его распекать: как он может рисковать здоровьем, умываясь в холодной воде? Она подала ему горячий шоколад и булочки. Месье де Ноблекур с раннего утра ушел с Пуатвеном. Он должен был присутствовать при возвращении церковного имущества церкви Сент-Эсташ, в которой этот старый вольтерьянец занимал почетную должность старосты. Марион проворчала, что такие утренние выходы были ему уже не по возрасту, что все это закончится очередным приступом подагры.

Николя поинтересовался, где Катрин. Она ушла на рыбный рынок — там в баках с морской водой можно было найти самую лучшую свежую рыбу. К вечеру она пообещала хозяину приготовить ему морской язык по-вильруански. Она услышала от Марион новость о выздоровлении прокурора и решила порадовать его праздничным ужином. Кроме рыбы для рецепта требовались сыр пармезан, мидии и розовые креветки. Марион надеялась, что Николя успеет к ужину и его долю не придется отдавать псу, чтобы удержать в разумных пределах аппетит его хозяина. Марион надеялась на доброе сердце и аппетит Николя, чтобы не слишком искушать месье де Ноблекура.

Рассеянно слушая болтовню Марион, Николя перечитывал свои заметки в записной книжке. Он все еще был под впечатлением вчерашнего кошмара. Для Семакгюса голод был так же вреден для здоровья, как и обжорство. Он не мог заснуть не поев. Николя же думал о том, что сможет сдержать свое обещание и успеть на пир, устроенный Катрин, только если ему не помешает какая-нибудь неожиданность. Марион с удивлением заметила, что он не торопится, как обычно. Он сидел в задумчивости, смакуя паштет, который экономка достала из своих запасов специально для него.

Наконец насытившись, Николя отправился в библиотеку месье де Ноблекура. Собирательство было манией старого прокурора, особенно это касалось книг. В его библиотеке хранилось несколько настоящих сокровищ, которыми мог бы гордиться сам король, и Николя была дарована привилегия заходить туда в любое время.

Там было все, что ему нужно. Николя удобно устроился в глубоком кресле и углубился в чтение, по ходу делая заметки в своей записной книжке. С довольным видом он поставил книги на место, бережно закрыл на замок дверцу книжного шкафа с особенно ценными томами и положил ключ под статуэтку из саксонского фарфора, представлявшую собой музыканта, играющего на дудочке, и восторженно глядящую на него танцовщицу, одетую во все розовое. Наконец, в соответствии с указаниями хозяина дома, он задернул шторы, ведь яркий утренний солнечный свет был «губительным и смертоносным» для гравюр и переплетов. Это был один из капризов старого прокурора.

Пробило полдень, и у Николя еще оставалось время, чтобы добраться до Итальянской Комедии. Он часто захаживал в театр и точно знал, что нет необходимости приезжать туда к первому отделению, — он застанет лишь уборщиков и полотеров. Кроме того, актеры поздно ложились спать и столь же поздно вставали. Николя решил, что не стоит появляться в Итальянской Комедии раньше, чем через час.

Когда Николя вышел на улицу, он почувствовал, что свежий легкий ветер разогнал миазмы города. Он наполнял легкие ароматом осени и уносил с собой смердящую вонь от мусора и помоев, частицы которых оседали на засаленных нестираных штанах.

Николя помедлил, выбирая, какой дорогой идти, и, улыбнувшись и оглядевшись вокруг, отправился к тупику Сент-Эсташ. Эта темная, сырая улочка заканчивалась боковой дверью церкви, зажатой между домами. Николя уже знал из прошлого опыта, что на выходе из дома за ним удобнее всего начать слежку. Поэтому следовало принять меры, которые позволят пресечь эти попытки. Воронкообразный тупик был как нельзя кстати. Ступив в тишину и сумрак церкви, Николя ускорил шаг и скрылся в исповедальне, в затененной части часовни, откуда, с бешено колотящимся сердцем, стал наблюдать, не следует ли кто за ним. Он сам был мастером хитрых уловок и маскировки и никого не упускал из внимания, даже больных старух — самые невинные на вид могли оказаться шпионами. Иногда, убедившись в отсутствии слежки, он выходил через ту же боковую дверь, а не через главные ворота церкви.

Этим утром он не заметил ничего необычного: несколько сосредоточенных богомолок, безногий калека, опирающийся на кропильницу у входа, и органист, повторяющий мотив. Выйдя на улицу, Николя вновь окунулся в суету большого города.

С первого дня своего приезда в Париж Николя не переставал удивляться. Его до сих пор пугало беспорядочное уличное движение, грозящее опасностью жизни прохожих. Он заметил, что городская жизнь в точности воссоздавала взаимоотношения между людьми, стоявшими на разных ступенях социальной лестницы. Большие презрительным взглядом мерили малых с головы до ног, возницы богатых экипажей расчищали себе дорогу, размахивая хлыстом. И они не ограничивались лошадьми: часто доставалось и бедным экипажам, и даже несчастным попрошайкам, тянувшим руки к каретам. Если бы не ограничительные столбы, которые общественные власти расставили на перекрестках улиц и больших дорог, буржуа, женщины, старики и дети еще чаще погибали бы под колесами беспардонных возниц экипажей. Доведенный до отчаяния таким унижением, народ начинал терять терпение. Слышались крепкие словечки, местами возникали драки, но пока всем хватало хлеба, люди принимали все как должное. Если бы хлеб исчез из лавок — вот тогда всякого можно было ожидать.