Калифорния на Амуре [litres] - АНОНИМYС
– Тэ́мпора мута́нтур, эт нос мута́мур ин и́ллис, – хладнокровно прокомментировал Нестор Васильевич патетическую речь своего помощника. – Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Когда-то здесь в Китайских рядах действительно торговали китайским чаем. Больше того скажу – это был главный товар здешней ярмарки. Однако в начале шестидесятых торговля чаем в Нижнем начала угасать.
– Что – все разворовали? – осведомился Ганцзалин, свирепо раздувая ноздри.
Нет, просто в шестьдесят девятом году открылся Суэцкий канал, и китайский чай стали ввозить не из Кяхты, как раньше, а морем. После чего по России он стал расходиться, минуя Нижний. Отсюда и угасание Китайских рядов, и превращение их в русские.
– Ну, хорошо, – согласился помощник, – Бог с ним, с чаем. Но что вообще творится на этой ярмарке? Пьяные орут, карманники шныряют, непотребные женщины хватают за разные места верноподданных его императорского величества…
– А кой черт понес тебя на Самокатную площадь? – пожал плечами Загорский. – Погулял бы лучше по торговым рядам, в крайнем случае, заглянул бы в Спасский собор, привел в порядок душу и мысли.
– Что мне Спасский собор, – несколько заносчиво заявил китаец, – я хотел узнать жизнь народную.
– И что же – узнал?
Ганцзалин хмуро кивнул: узнал даже ближе, чем рассчитывал. И на общем фоне народных безобразий больше всего поразил его гостиничный коридорный, который при вселении с необыкновенным нахальством потребовал от Ганцзалина чаевых.
– «Пожалуйте от щедрот ваших на спасение души», – пискливо передразнил помощник незадачливого коридорного.
Нестор Васильевич слегка нахмурился, хотя бриться не перестал.
– Надеюсь, ты дал ему что-то?
Ганцзалин отвечал, что в Китае он бы с большим удовольствием дал наглому попрошайке в морду. Но здесь Россия, здесь другие порядки, здесь раздолье всяким жуликам и побирушкам. Он все это понимает, а потому, движимый гуманностью-жэнь и ритуалом-ли, дал-таки коридорному на чай две копейки. Тот был, кажется, не очень доволен, однако Ганцзалин не стал входить в детали и просто выставил его из номера.
– Ну, как не стыдно, надо было дать хотя бы гривенник, – укорил его господин.
– Гривенник? – возмутился китаец. – Проще удавить его собственными руками! Между нами говоря, он и на две копейки не наработал. Не те у нас доходы, чтобы деньгами бросаться направо и налево…
Он хотел добавить что-то еще, но Нестор Васильевич внезапно прервал его, подняв указательный палец. Несколько секунд он прислушивался к чему-то, потом покачал головой.
– Что? – спросил помощник, с подозрением глядя на него.
– Ты слышишь?
– Ничего я не слышу, – проворчал китаец сердито.
– Я тоже, – кивнул господин. – Это-то и странно. Какие-то люди остановились возле нашей двери, но почему-то не стучат в нее.
– Наверняка грабители, – заявил Ганцзалин решительно, – пришли нас обворовать, зарезать и расчленить.
– Уж и расчленить? – усомнился господин.
– Именно расчленить, – настаивал китаец, – чего еще и ждать от здешней публики? Обокрасть, убить и расчленить – вот все, на что они способны. С другой стороны, хоть какое-то для нас развлечение…
Как бы в ответ на его слова в дверь постучали. Стук был решительным, волевым, в некотором смысле даже начальственным.
– На грабителей не похоже, – покачал головой Нестор Васильевич, хладнокровно заканчивая бритье.
Ганцзалин подошел к двери и спросил, не отпирая ее.
– Кто там?
– Откройте, полиция, – после небольшой паузы отвечали снаружи.
– Точно, грабители, – с удовольствием заметил китаец. – Уже и запугивать начали. Я эту публику знаю. Попробуете открыть – мигом прирежут, только рожки да вошки останутся.
Не убоявшись, однако, печальных перспектив, обещанных помощником, Загорский кивнул помощнику. Тот повернул торчавший в замке ключ и отпер двери. На пороге стояли два жандарма: первым был вахмистр Песцов, за спиной его маячил унтер-офицер Огольцев.
– Его высокоблагородие господин надворный советник Загорский? – строго осведомился Песцов, глядя на Загорского поверх Ганцзалина.
– Точно так, – отвечал Нестор Васильевич, с любопытством разглядывая вахмистра.
– Здравия желаю, – проговорил тот, прикладывая два пальца к фуражке. – Жандармский вахмистр Песцов. Извольте, ваше высокоблагородие, следовать за мной.
– Изволю, – согласился Загорский, – только для начала скажите, куда и зачем.
Песцов отвечал, что согласно данному приказу, он должен препроводить его высокоблагородие в городское жандармское управление, а вот зачем – этого он знать не может, это господину надворному советнику, надо думать, объяснят прямо в управлении.
Такая туманная формулировка слегка удивила Загорского и вызвала хмурое неудовольствие у его верного Ганцзалина.
– Грубияны, – пробурчал он по-китайски, – голову бы им оторвать, чтобы впредь понимали как разговаривать с вышестоящими.
Загорский посмотрел на помощника с укором и отвечал тоже по-китайски, что бедные жандармы всего только добросовестно выполняют свой долг, и нет никаких оснований для столь экстраординарных мер, как отворачивание головы.
Песцов, разумеется, не понял, о чем переговариваются Загорский с помощником, однако ориентировался на интонацию. Он слегка откашлялся, но решительной физиономии не переменил и проговорил тоже весьма определенно.
– Имеется строжайший приказ доставить господина Загорского в управление. Что же касается любых вопросов, отвечать на них не имею полномочий.
Нестор Васильевич только головой покачал.
– Вот как? – спросил он. – Строжайший приказ? Выходит, дело серьезное?
– Серьезнее некуда, – отвечал Песцов, и усики вахмистра необыкновенно строго шевельнулись под носом, свидетельствуя о непреклонности его намерений.
– Что ж, – вздохнул Загорский, – последуем пока любезному приглашению господина фельдфебеля, а там видно будет.
Заперев за собой номер и покинув гостиницу, Загорский и Ганцзалин двинулись в путь, ведомые жандармами. Впереди с важным видом человека, исполняющего государственное дело, шел Песцов, за ним Загорский, потом Ганцзалин – и замыкал небольшую процессию унтер-офицер Огольцев.
Спустя каких-нибудь пятнадцать минут они уже входили в Главный дом. Как уже говорилось, на время ярмарки жандармское управление переезжало из города и располагалось тут на втором этаже, в непосредственной близости от полицейской части.
– Как у вас тут все мило, по-родственному, – заметил Загорский. – Там полиция, тут жандармерия – прямо благорастворение воздухов какое-то, а не ярмарка.
Вахмистр ничего не ответил на это двусмысленное замечание, но лишь постучал кулаком в белой перчатке в дверь, на которой красовалась табличка с нечеловечески длинной надписью: «Помощник начальника Нижегородского жандармского управления штабс-ротмистр Назаров Н. Н.»
– Войдите, – раздался из-за двери суровый баритон.
Песцов, внезапно утративший всю свою решительность, усатой пиявкой проскользнул в кабинет. Дверь за ним закрылась, но спустя несколько мгновений снова открылась
