Сделка обреченных - Давид Кон
Лиза не считала себя трусихой и не была таковой. Скорее наоборот. Поставщики материи и швеи считали ее весьма жесткой, а некоторые капризные манекенщицы даже грубоватой. Но полет на высоте десяти тысяч метров над землей лишал Лизу способности мыслить рационально, захватывал дух и доводил до сумасшествия. «Как можно не бояться, если моя жизнь зависит не от меня, а от тысяч деталей, от всех этих винтиков, трубочек, проводков и контактов. От людей, собиравших самолет и способных ошибиться, от заправщиков, которые могли залить в баки не то горючее, от техников, которые могли не заметить какую-то трещинку. Если я веду машину, я самостоятельно принимаю решения. Я могу снизить скорость и отказаться от обгона, могу затормозить на обочине, если понимаю, что мотор барахлит», – говорила она приятельницам, доказывающим, что поездка в автомобиле является гораздо более опасным предприятием, чем полет. Приятельницы смотрели снисходительно, и Лиза понимала, о чем они думают. С ее профессией без полетов ей не прожить. Она и не думала их избегать, ожидая, когда сбудутся предсказания о том, что со временем она привыкнет к самолетам и перестанет так остро реагировать на воздушные путешествия. Но полеты множились, а привычка все не приходила, и каждое путешествие сопровождалось нервным напряжением, которое приходило за сутки до полета и покидало ее через несколько часов после приземления.
Только перед самой посадкой, когда стюардессы собрали в специальные пакеты использованные стаканы и подносы, соседка, возможно, почувствовав настроение Лизы, откинулась на спинку кресла и взялась за свой «Космополитен».
В принципе, Лиза была ей благодарна. За беседами о юбках, аксессуарах и накидках обычно тянущееся время полета пролетело незаметно.
Лиза покосилась в иллюминатор. Огромная машина уже неслась над бетонной полосой, огражденной с двух сторон желтыми фонарями. Еще мгновение, и шасси коснулись бетона. В салоне раздались аплодисменты. Лиза с облегчением отстегнула ремень, не дожидаясь команды. «После того, как самолет садится, я становлюсь на редкость смелой», – улыбнулась она своим мыслям.
Ирэна сложила журнал и аккуратно уложила в свою коллекционную сумку.
– Если все-таки выкроите время и решите попутешествовать, позвоните. С удовольствием составлю вам компанию.
– Конечно! Это было бы прекрасно. Но…
Лиза вздохнула. Ирэна понимающе кивнула. Самолет замер у здания аэропорта. В салоне сразу стало шумно и тесно. Пассажиры метнулись к верхним полкам, срывая с них сумки и яркие пакеты с клеймом парижских магазинов беспошлинной торговли.
* * *
Лиза погрузила свой небольшой чемодан на металлическую тележку и покатила ее в сторону таможни. Конечно, попутешествовать было бы совсем неплохо. И эта разговорчивая телевизионная дива совсем не дурная компания. Но сейчас ей об этом нечего и думать.
Если бы не странный звонок, заставший ее врасплох вчера днем, она ни за что не уехала бы из Парижа. Во всяком случае, в эти дни. На носу неделя высокой моды Paris Fashion Week. Ее коллекция будет демонстрироваться в главном зале, сразу после коллекции Миучии Прада. О таком любой модельер может только мечтать. А она, вместо напряженной подготовки к показу, вдруг летит в Израиль, оставляя своих художников, свои модели и своих продюсеров в полной уверенности, что напряжение последних недель свело Лизу Вальдман с ума. Но поступить по-другому она не могла.
Звонок от Авраама Ашинзона раздался в ту самую минуту, когда она вернулась из пошивочного цеха, где пыталась доказать швеям, что, если они не увеличат темпы, модели будут готовы не раньше будущей зимы.
– Доброе утро, мадемуазель Вальдман, – услышала она в трубке скрипучий старческий голос. Будто кто-то назло всем окружающим открывал и закрывал давно не смазывавшиеся ворота. – С вами говорит Авраам Ашинзон из Иерусалима.
– Из Иерусалима? – переспросила она, подняла глаза на вошедшего в кабинет главного художника компании Жюля Перно, кивнула ему на кресло возле стола и ответила: – Здравствуйте!
– Я позволил себе побеспокоить вас, мадемуазель Вальдман, – продолжали скрипеть иерусалимские ворота, – потому что у меня к вам важное дело. Чрезвычайно важное.
– Простите, господин… – Лиза замялась, так как не запомнила фамилию собеседника. – Но не ошибаетесь ли вы? Важное дело ко мне?
– К вам, Лиза Вальдман, к вам.
– Но мы с вами не знакомы…
– Это неудивительно. – Ашинзон продолжал скрипеть в темпе движения уже отобедавшей улитки и, казалось, не замечал раздражения собеседницы. – Последние сорок лет я живу в Иерусалиме, так что мы никогда не встречались. Рассказать обо мне вам могла разве что ваша тетя Вардена.
– Тетя Вардена? – Лизе казалось, что сейчас она сойдет с ума от этого медленного и совершенно бессмысленного скрипа. Она сделала Жюлю страшные глаза, пожала плечами, дескать, семейные проблемы, ничего не поделаешь, и жестом предложила показать ей последние изменения в силуэтах.
– Тетя Вардена, – подтвердил иерусалимский собеседник. – Но, во-первых, она человек неразговорчивый, а во-вторых, вряд ли вас заинтересовал бы ее рассказ об Аврааме Ашинзоне.
Лиза чуть не выпалила: «Да уж», но сдержалась, твердо решив в ближайшую минуту выяснить, чего хочет от нее этот человек, который может себе позволить в сегодняшнем безумном мире никуда не торопиться.
– Простите, – сказала она, – чем я могу быть вам полезна?
– Лиза, вы должны прилететь ко мне, – ответил Ашинзон. Скрипучие ворота, по Лизиным ощущениям, на этот раз открывались особенно долго.
– Прилететь к вам? – Лизу поразила нелепость этого предложения, и она заговорила резче: – Куда это к вам?
– Я же сказал, – проскрипел Ашинзон, – что последние сорок лет живу в Иерусалиме.
– И вы хотите, чтобы я прилетела к вам в Иерусалим? – переспросила Лиза, чеканя каждое слово и наблюдая, как по мере приближения к концу фразы вытягивается лицо Жюля Перно.
– Да, – спокойно ответил Ашинзон. – Причем как можно скорее. Сегодня. В крайнем случае, завтра.
– Вы это серьезно? – Бесцеремонность неизвестного жителя Иерусалима не на шутку разозлила Лизу. Она поняла, что пришло время отбросить приличия и объяснить господину по ту сторону провода всю нелепость
