Алексей Поярков - Ликвидация. Книга вторая
Васька Соболь, куривший у машины, радостно помахал своей культей Давиду и Мишке. У пацана загорелись глаза.
— Батя, а давай ты меня к самому входу подвезешь! На машине, а? Чтобы все пацаны видели, какой у меня отец…
Гоцман кивнул с растерянной улыбкой. Это не укрылось от Мишки.
— Ты к ней хотел заехать?.. — И, поняв по угрюмому лицу отца, что попал в точку, Карась быстро произнес: — Так заедь, батя! Шо она себе кобенится?!
Давид, усмехнувшись, дал Мишке легкий подзатыльник — мал еще рассуждать о таких вещах. И распахнул перед ним заднюю дверцу «Опеля»:
— Поехали до интерната.
Мишка, с восторгом запрыгнув на мягкое сиденье, открыл форточку бокового окна, важно пристроил руку на подлокотник. Васька Соболь, устраиваясь за рулем, с ухмылкой наблюдал за его манипуляциями.
— Дядька, а сколько такой стоит? — обратился к нему пацан.
— Смотря на какие, — засмеялся Васька, заводя мотор. — В Германии он шесть с половиной тыщ рейхсмарок стоил… А у нас… даже и не знаю.
— Ух ты, и радио у тебя есть… — Мишка примолк, увидев искалеченную Васькину руку. — А где тебя так долбануло?..
— Есть такой город Швейдниц, — серьезно пояснил Соболь, — там и долбануло. Ну шо, радио включим?
— Поехали, поехали, — коротко проговорил Гоцман, взглядывая на водителя.
Васька щелкнул клавишей радиоприемника. Взревевший мотор машины заглушил слова диктора:
«Московское время — двадцать часов тридцать минут. Передаем беседу профессора Леонтьева о неравномерности развития капиталистических стран…»
Стриженые пацаны, во множестве облепившие подоконники дипломатического интерната, с восторгом глазели на роскошную серую машину, в густых сумерках подкатившую к самому подъезду. С заднего сиденья «Адмирала» небрежно, со слегка усталым видом давно привыкшего к таким поездкам человека выбрался Мишка Карась, небрежно помахал ручкой шоферу — поезжай, дескать. «Опель» и в самом деле тронулся с места, но тут же затормозил. Из него вышел Гоцман и, подхватив Мишку на руки, крепко стиснул его в объятиях.
Вдыхая крепкий, мужественный запах этого человека, ставшего ему родным, Мишка спросил:
— Бать, ты домой?
— На работу, Мишка, — приникнув щекой к стриженой макушке, ответил Давид. — Работы через край…
— Батя… удачи тебе… И за кино спасибо…
Гоцман бережно опустил пацана на землю. Постоял, пока Мишка бежал со всех ног к подъезду, отрапортовал что-то дежурному и скрылся за дверью. И усмехнулся, заметив, как жадно, с завистью глазеют из окон ребята на красивый автомобиль. В их возрасте он так же немо провожал круглыми от восторга глазами моторы, которых уже тогда было в Одессе немало.
— Хороший пацан, Давид Маркович, — помотал головой Соболь, когда Давид снова сел рядом. — Боевой, прямо скажем.
— Надо тебе своим обзаводиться, Васька.
— Да не, мне еще рано, — хохотнул Соболь, — еще годиков пять погуляю свободно…
Если раньше коридор Одесского УГРО можно было сравнить с Привозом, то теперь это была больница в приемные часы или вокзал. Задержанные стояли, уныло подпирая стенку, или сидели на корточках вдоль стены. Многие дремали, свесив головы на грудь, — час был поздний. Еще хорошо, пока не лежат, подумал Гоцман, переводя тяжелый взгляд на запаренного старшего лейтенанта конвойных войск МВД, стоявшего перед ним.
— Товарищ подполковник, мне ордера нужны! Тут же тюрьма, а не гостиница…
— Будут тебе ордера…
В кабинете Гоцмана кипела работа. Довжик и Тишак параллельно вели допросы двоих задержанных, а Якименко с воспаленными от недосыпания глазами копался в высокой стопке картонных папок с личными делами, время от времени делая выписки на отдельный лист и тихо чертыхаясь, когда дрянное перо рвало бумагу…
— Леша, собери весь урожай. — Гоцман подошел к рукомойнику, сунул голову под воду. — Конвой ордера требует…
— Слышали? — вместо ответа насупленно произнес Якименко. — У Омельянчука дом сгорел…
— Как это?
— А вот так… Подожгли. А дома жена была…
— Суки… И шо пожарные?
— Загасили, только жена того… обгорела. Он у нее сейчас.
— Кто именно поджег, известно?
— Попросили Разного помочь, у них в отделе с людьми посвободнее. Вы ж видите, шо творится — ни лечь, ни встать…
От холодной воды немного полегчало. Чтобы не мешать подчиненным, Давид постоял с минуту у распахнутого окна, подышал по японской системе. А потом сгреб подготовленные Якименко дела и отправился к Кречетову.
Тот тоже явно не скучал этой ночью. В дверях Гоцман посторонился, пропуская конвоира и задержанного. Майор улыбнулся навстречу Давиду, но улыбка получилась вымученной, похожей скорее на гримасу. Пользуясь паузой, Кречетов с наслаждением, так, что хруст раздался, потянулся, ослабил воротничок кителя, вяло отхлебнул давно остывшего чаю из забытого на столе стакана.
— Виталий, нужны ордера на арест. — Гоцман опустил на стол Кречетова стопку дел.
— Ты что, смеешься? Я ж военная прокуратура…
— Военная, гражданская… — устало отмахнулся Давид, садясь. — Некогда до наших бегать. Да и ночь уже на дворе. Выпиши ты.
С полминуты Кречетов осоловевшими глазами смотрел на Гоцмана, видимо соображая, как поступить, наконец полез в сейф, вынул стопку ордерских бланков. С обреченным вздохом обмакнул перо в чернильницу, готовясь писать.
— Готов?.. — Гоцман машинально сунул в рот последнюю папиросу, но тут же смял ее и выбросил. Помотал мокрой головой. — Кстати, ты в штаб 49-й бегал?
— Чего?.. — От усталости Кречетов не сразу сообразил, о чем идет речь.
— Ну, в конвойный полк, где Лужов служил, — раздраженно пояснил Давид.
— А-а… Да, бегал. Не знают они там ни хрена. Комполка и комбат вообще Лужова не могли припомнить, а комроты и комвзвода как попугаи: службу нес без упущений, взысканий не было, фронтовик… Сослуживцы по взводу тоже: не был, не участвовал, не состоял, отличник боевой и политической подготовки. Лучший стрелок взвода, физкультурник… Похоже, они вообще не поняли, с какой радости к ним армейская прокуратура пришла.
— Тогда поехали… — Гоцман со вздохом взял из стопки верхнюю папку, раскрыл. — Пиши. Кошелев Александр Петрович, 1925 года рождения, место рождения город Ковров, русский, подозревается в ограблении коммерческого магазина Особторга… Снимки с места происшествия… На десять тысяч вынес товара в одиночку. Та-ак. Рязанец Олег Олегович, 1918 года рождения, место рождения город Александровск… ха, земляк Довжика… украинец, обвиняется в убийстве с целью ограбления гражданина Циммермана А. Б. и гражданки Циммерман М. А.
— Я не успеваю, — сопя, бросил Кречетов, быстро водя пером по бумаге.
— Та-ак, — не слыша его, продолжал Гоцман. — Рыкунов, Сергей Захарович, 1922 года рождения, место рождения город Порхов, русский… Обвиняется в разбойном нападении на директора подполковника пути и строительства Ледовского А. А. Дальше… Винниченко, Александр Устинович, 1927 года рождения, место рождения село Коминтерновское, Одесской области, украинец… Обвиняется…
Закончили поздней ночью. Кречетов подкинул Давида до дому на своем «Виллисе». Сил у Давида хватило только на то, чтобы кое-как стянуть с себя пиджак с гимнастеркой и провалиться в тяжелый, одуряющий сон, из которого его вырвал через четыре часа огромный круглый будильник, подаренный еще в тридцать восьмом году тетей Песей на день рождения…
— Мы не успеваем хватать. — Гоцман сделал паузу, набрал в легкие воздуха. — Иногда берем только зачинщиков погромов. Всем участникам по стандарту лепим 59-3 и 73-ю…
— Че-го?.. — пренебрежительно переспросил Жуков.
— Статьи Уголовного кодекса — участие в массовых беспорядках и сопротивление представителю власти, — терпеливо объяснил Давид. — Были случаи, когда патрули только разоружали бандитов и отпускали их.
За распахнутым настежь окном кабинета командующего Одесским военным округом пели птицы. Вошедший на цыпочках адъютант маршала внес полный графин холодной воды, поставил его на стол и так же бесшумно удалился. Жуков проводил его тяжелым взглядом, но ничего не сказал. Перевел свинцовые глаза на сидящих вдоль длинного стола городских начальников, потом на стоявшего по стойке «смирно» Гоцмана.
— Почему?
— Не на чем было везти. Транспорта не хватает катастрофически. Тюрьма, гауптвахта, следственные изоляторы — все забито под завязку.
— Почему? — по-прежнему негромко осведомился Жуков.
— Не успеваем проводить дознание. Подключены все отделения, военная прокуратура округа — и все равно по ноздри.
Жуков перевел тяжелый взгляд на городского прокурора. Тот торопливо закивал, разводя руками. С минуту маршал молчал, тяжело расхаживая по кабинету.
