Антон Чиж - Формула преступления
— Вот и отлично. Хоть время с пользой убьем… Так, что бы вам такое предложить легонькое для начала… А!.. Вот, к примеру, был такой случай…
Из наслаждений жизни
…Среди тайн мироздания одна совершенно неразрешима: чего хотят женщины. Прочие загадки неизбежно падут под натиском разума. А криминальные — тем более. Пронзая преступление, как вилка — пюре, логика выковыривает тайну, что косточку из вишни. Любой хитрец перед атакой мысли спасует. А если хорошенько приложить его знанием человеческой натуры, то уж спасайся, кто может. Под пятой разума треснет любое преступление, как гнилой орех. И лучше быть ему покрепче, чтобы разуму нашлось где потоптаться, то есть — развернуться…
Так или вроде того размышлял молодой человек, с утра пораньше заявившийся в полицейский дом на Офицерской улице. Первый этаж серого строения занимал 3-й участок Казанской части, на втором расположились кабинеты полицеймейстеров II Отделения, а на самом верху приютилась сыскная полиция. Куда и взбежал неурочный гость.
Сонный городовой недобрым взглядом одарил раннюю пташку, долго возился с ключом и предоставил гостю самому проникать в казенное помещение. Юношу так распирало желание поскорее взяться за дело, что мелкие неурядицы остались незамеченными. Деловито распахнув окна, чтобы воздух утра выгнал из помещения ночную затхлость, направился он в дальний угол приемной части сыска, где разместился за потертым столом, сложил руки, как на уроке, и приготовился ждать.
Пока он сгорает от нетерпения, успеем подметить кое-что в его наружности. У юноши слишком чистый воротник сорочки, наглаженной и накрахмаленной, безупречно повязанный галстук, отутюженные брюки и вычищенный сюртук гражданского образца. Именно так должен выглядеть карьерист и подхалим, который мечтает втереться в доверие к начальству.
Образцово-показательный вид немного портила некоторая тучность фигуры. Юноша был скорее упитан, как это бывает с сынками, поздно выпорхнувшими из-под гнета материнской опеки. Но в клубе толстяков его кандидатуру наверняка отвергли бы. Из деталей, примечаемых барышнями, отметим непокорный вихор, выбивавшийся из пшеничной шевелюры, умный, если не проницательный взгляд и довольно крепкую, крестьянскую шею, на которую так приятно взгромоздиться женушке с детишками. Но этого счастья юноша лишен начисто. Был он холост и даже в некотором смысле… Ну, об этом не время.
В сыскной полиции молодой человек оказался по доброй воле, чего никак не мог понять его прежний начальник. Он начинал в канцелярии Министерства внутренних дел, где быстро получил коллежского секретаря, и перед ним открылись самые заманчивые перспективы. Но приспичило ему отправиться в самое пекло, клоаку и забытый милостями отдел Департамента полиции, а именно — сыск. Все потому, что имел ум, развитый классическим образованием и Петербургским университетом, что по нынешним временам бесполезная, если не вредная обуза. Этот самый ум хотелось ему применять по назначению: раскрывать великие преступления и вступать в бой с коварными или на худой конец — талантливыми преступниками.
Будьте уверены: отправь его в Англию — участь Джека Потрошителя была бы незавидной. Но мудрое начальство и слушать об этом не хотело, а командировочные выписывать — тем более. Денег на торжественные приемы и банкеты не хватает, так еще всяких молодчиков за границу отправлять. Так что старина Джек спокойно мог и дальше потрошить, сколько захочет. Но местным гениям преступного мира пора было вздрагивать от страха, ожидая скорого разоблачения. Жаль только, они не догадывались об этом.
Несколько дней назад, заступив на службу закону и порядку, молодой человек… ах да, зовут его Родион Ванзаров, как же иначе, сгорал от нетерпения что-нибудь раскрыть. Но пока начальник сыскной полиции, милейший Платон Сергеевич Вощинин, допускал его лишь перебирать старые бумаги, заниматься перепиской с канцелярией и вообще вести скучнейший образ жизни. Немногочисленные чиновники сыска пока не распахнули объятий дружбы, а присматривались: чем-то юнец им не нравился. И не то что не нравился вовсе, а был словно другой, как породистый конь в стаде деревенских лошаков. Быть может, это необъяснимое чувство чуждости вызывало неприязнь.
Родион хотел показать, на что способен, но окружающие чиновники держались от него на безопасном расстоянии, словно догадываясь: молодчик способен таких дров наломать, что мало не покажется. А Родион, если б дали, носом бы землю рыл, но раскрыл десяток-другой дел, зависших в долгих розысках. Однако соверши он подобный подвиг, чтобы осталось бы на долю других? Нет, нельзя такой вольности допускать. Перо, чернила и бумаги — все, на что мог рассчитывать сыщик-новичок.
Между тем, предельно скромный в поведении, юный Ванзаров в тайных уголках души считал себя отменным знатоком человеческой натуры, а особенно женщин. Буквально видел их насквозь. Оставалось только применить выдающиеся способности в деле. Но, как назло, ничего не подворачивалось.
Пробило девять. В присутственной части один за другим появлялись чиновники, удивлялись, что юнец уже на месте, и, кисло улыбнувшись, приступали к самому важному делу: общению за утренним чаем. Ванзаров ерзал на стуле, как верный пес, ожидая команды «взять». Его, кажется, не замечали вовсе.
Покой сыскной полиции был нарушен самым наглым образом. Распахнув дверь, как к себе домой, чиновник 3-го Казанского, коллежский секретарь Разуваев, заявил, что требуется кого-нибудь послать. У них в участке все заняты (понимай — не желают отрываться от чая по всяким пустякам), так пусть сыскная разберется. Если что серьезное — все равно дело им в сыск отойдет. А нет — так и невелика трудность: сходить да посмотреть.
Господа Жеребцов, Красов и даже делопроизводитель Кузьменко прямо изумились такой наглости соседей снизу. Буквально не могли глоток чая осилить. Это где же видано, чтобы участок дергал сыскную по всякой ерунде! Ну, подумаешь, прибежал швейцар перепуганный, разве это повод вот так бесцеремонно отрывать сыщиков от важных дел. Нет уж, господа участковые, сами расхлебывайте, а нас — только в крайнем случае.
Но господин Разуваев стоял на своем: дескать, вроде бы преступление серьезное, скорее всего, тяжкое, так что прямая дорога — в сыск. Спор уже шел на повышенных тонах и мог продлиться до самого обеда, когда из дальнего угла выскочил юнец, залившийся краской смущения, и немного взволнованным голосом заявил: «Позвольте мне взяться!» Вот так взял и заявил. Жеребцов и Красов изумились такой наивности, а Кузьменко натурально поперхнулся. Но это не остановило бурное развитие событий. Наглый Разуваев вцепился: дело как раз для господина Ванзарова.
Не дожидаясь формального разрешения, юнец сорвался с места, забыв папку с бумагами для ведения протокола, и устремился за чиновником. Старшие товарищи, обменявшись комментариями, решили довести до начальства не лучшее мнение о молодом выскочке. На том и успокоились.
Не меньшую заботливость проявил и Разуваев. Указав Ванзарову швейцара, крайне взволнованного и смущенного бородача лет пятидесяти, пожелал успехов, а в качестве подкрепления разрешил прихватить городового. Одного, не более. Родион так заспешил на свое первое дело, что швейцар с городовым запыхались, еле поспевали за прытким юношей. Хорошо, что идти было недалеко, а то бы совсем выбились из сил.
Солидный дом нависал над Екатерининским каналом розовым пряником. Внизу блестящие витрины модного магазина, а над ними — три жилых этажа. Квартиры в доме недешевые, господа, здесь обитающие, предпочитали комфорт экономии.
Взлетев по мраморной лестнице, выстланной ковром, Родион увидел распахнутую дверь. Рядом с ней топтался мужчина откровенно услужливого вида. С утра пораньше затянут строгим фраком, волосы гладко расчесаны, под носом прочертились стрелки усиков. На вид — лет сорок, значит, профессией служения овладел давно, сам степенный, сдержанный. Ухоженное лицо портило испуганное выражение, словно кривая печать на гладком конверте. Камердинер нервно трогал виски и смущенно покашливал. Когда же узнал, что перед ним чиновник сыскной полиции, — вконец оробел.
Коллежский секретарь хоть и казался с виду мальчишкой безусым (что было чистой правдой), но зеленая книжечка Департамента полиции кого хочешь заставит затрепетать. Камердинер представился Лопаревым Василием Николаевичем, поклонился и был приятно обрадован, узнав, что мальчишку… то есть, конечно, господина, так приятно величают Родионом Георгиевичем. Кругом одна приятность. За всю церемонию Лопарев не проявил желания зайти в квартиру или пригласить туда полицию, а, напротив, старался держаться ближе к перилам лестницы.
Ощутив веселую нервность во всем теле, Родион скроил проницательный вид и спросил: «Что случилось, любезный?» Удалив вздохи, междометия и запинки господина любезного, картина рисовалась вполне подозрительная.
