Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.
Закончив обход, офицеры вернулись к центру позиции. Бочарова припала к биноклю, в тысячный раз оглядывая поле. Вчера и позавчера они уже были на передовой и досконально изучили эти полверсты пустого пространства: каждый бугорок, за которым можно укрыться, каждую впадинку.
— Проволоки боюсь, — пробормотала начальница. — Не растерялись бы.
Романов процедил сквозь зубы:
— Проволоку-то они ловко чикают. Вот когда до рукопашной дойдет…
— Не допустит Господь. — Бочарова сдернула с круглой головы фуражку, мелко закрестилась. — Вся моя надежда, что немцы отойдут во второй ряд окопов. Их мало, рота всего…
После начала артиллерийской подготовки, как и предполагалось, противник немедленно перекинул ближе к обстреливаемому участку, в резерв, подкрепления. Наблюдатели доложили, что одна из двух вражеских рот бегом переместилась в тыл, и там заурчали автомобильные моторы.
План генерала Бжозовского сработал. Теперь ничто не могло помешать атаке. Романов подумал: что если обойдется малой кровью? Или вообще без крови? Увидят немцы, что из русских окопов выскакивают густые цепи — и уберутся без боя во вторую линию. Ведь ничего больше не нужно! Это уже будет победа. Газеты напишут: женский батальон выбил германцев лихим штыковым ударом. И всё, всё!
Штабс-капитан выматерился, чтоб задавить шевельнувшуюся надежду. Готовиться нужно к худшему: немцы встретят плотным огнем, пулеметы будут выкашивать ударниц рядами, роты залягут, а потом ударят вражеские батареи…
— Ты чего бранишься? — удивилась Бочка. — Ты сегодня жеребячьих слов не говори. Не такой день… — Она посмотрела на свои наградные часы, которыми очень гордилась. — Что-то добровольцы припозднились. Вон уж туман над полем поднимается. Я чего боюсь? Что генерал много мужиков соберет. Корреспонденты — не наши, конечно, иностранные — после напишут, что это мужчины немца побили, а женщины только бежали да «ура» кричали. Я всех добровольцев во второй волне оставлю. Скажу: «Дайте девчатам подальше отбежать, тогда и вы из окопов вылазьте». А только вдруг не послушают?
— Не того ты боишься! — вырвалось у Алексея.
— А? — Командирша оторвалась от бинокля. — Ты чего смурной, Алексей Парисыч? День-то какой! Всей войне поворот. Девятое июля одна тыща девятьсот семнадцатого года. Великий день России.
И сказал Романов то, чего не следовало:
— Великий или… позорный?
Бочка дернулась, как от пощечины. Светлые глазки сощурились.
— Что ты сказал?!
— Ладно… Ничего. Забудь.
— Как «забудь»? Ты… — Она не могла говорить. — …Вы что?! Если вы так — уходите отсюдова. Сейчас уходите! Приказываю! Я вас снимаю с должности!
— Ну уж нет. — Романов вынул «браунинг». — Будешь гнать — застрелюсь. Ты меня знаешь. Сказал же: забудь. Считай, у меня нервы шалят перед атакой.
Всё еще не отойдя, она горько молвила:
— Слабые вы, мужчины. Даже которые сильные. Помочь вам надо. Вот и помогаем, как умеем. А ты…
Он досадовал на себя, что сорвался.
— Раньше надо было с тобой спорить. Теперь поздно. Разрешите идти на левый фланг?
Между собой они условились, что встанут с двух сторон: командир справа, помощник слева. Известно, что атака чаще всего захлебывается на флангах — они начинают отставать, загибаться, и тогда ложится вся цепь.
— Идите.
Алексей козырнул, развернулся на каблуке.
— Постой! — Бочка смотрела на него уже без обиды. — Не по-людски расстаемся. Ведь навряд свидимся… — Она крепко обняла его, хотела и поцеловать, да не хватило роста. — Дай тебе Бог. Чтоб живой. А если ранят, пускай не сильно.
— И тебе того же.
Он наклонился, поцеловались. Губы у начальницы были обветренные, жесткие.
— Меня Марией звать. Прощай.
— До свидания, Мария.
Снова обнялись.
Тут-то из хода сообщения, что вела к траншее из тыла, вышел командир дивизии в сопровождении десятка офицеров.
Ужасно смущенная, Бочка оттолкнула заместителя, оправила китель.
— Не подумайте чего! Это мы прощались, перед атакой…
А Романов изумленно глядел на генерала, который зачем-то повесил на плечо солдатскую винтовку со штыком. Еще удивительнее было видеть на суровом, холеном лице его превосходительства смущенную мину. Неужто он вправду подумал, будто стал свидетелем интимной сцены?
— Господин генерал, я очень прошу оставить подкрепление сзади, — взволнованно заговорила Бочка о том, что ее сейчас больше всего тревожило. — И чтоб без моего свистка — а если меня убьют, то без свистка штабс-капитана Романова — мужчины в атаку не поднимались. Иначе весь смысл пропадет!
Бжозовский, покраснев, сказал:
— Простите меня, Бочарова. За весь мужской пол простите. Не нашлось добровольцев. Ни в одном полку. Ни единого человека. Комитет постановил: в атаку не ходить.
— Как это? — Бочка замигала поросячьими ресницами. — Что ж теперь? Я атаку отменить не могу. Здесь корреспонденты… Пускай мы все тут поляжем, пускай никто не поддержит, а все равно… Немца не вышибем — так Россию всколыхнем. Только мы их вышибем! Господин генерал, вы как хотите, но я атаковать буду! Мне военный министр с главнокомандующим разрешили!
— Я знаю, что атаковать надо, обратного пути нет. И я не отговаривать вас пришел. — Генерал махнул на горстку офицеров. Все они тоже были с винтовками. — Вот, принимайте под командование. Я и мой штаб.
— Генералы в атаку не ходят.
— А женщины ходят? Приказывайте, куда нам становиться.
Бочарова растерялась.
— Как я буду генералу приказывать? Коли так, вы и командуйте.
Но Бжозовский покачал головой.
— Нет, не мужской сегодня день. Приказывайте, прапорщик.
— Слушаюсь… Господа офицеры, разойтись по взводам. Атака через десять минут по моему сигналу.
Короткопалая рука русской Жанны д’Арк легла на свисающий меж объемистых грудей свисток.
Последний обходБыстро идя к левому флангу, Романов повторял, как заведенный:
— До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять. До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять…
Все гранаты он велел раздать мужчинам, командирам рот и взводов. У женщины все равно не хватит сил на хороший бросок. Когда цепи залягут перед проволокой и специально обученные ударницы будут ее резать ножницами, мужчины закидают вражескую траншею гранатами. Долетят, не долетят — не столь важно. Близкие разрывы должны заставить противника убраться во вторую линию. Тогда боевая задача может считаться выполненной.
Одна из доброволок вдруг повернулась, схватила Алексея за плечи. Саша!
— Алеша, я с тобой. Я хочу быть рядом!
Ее соседки, позабыв о страхе, вылупились на невероятное зрелище: Шацкая обнимается со старшим инструктором (заглазная кличка «Зверь»). А такая тихоня!
— Нельзя. Я офицер, по мне будут бить. Прицельно.
— Если я буду рядом, с тобой ничего не случится. Я знаю. Мне сон был, вещий! — Она прижалась лбом к его груди. — Обещай! Я тебя не отпущу! Мне все равно, что подумают! Вцеплюсь — и не выпущу!
Руки тонкие, слабые, а держали крепко. Ведь и правда не выпустит.
— Хорошо.
— Честное слово?
Подняла лицо. Стряхнула слезы. Улыбнулась — боже, как она улыбнулась…
— Честное. Ступай за мной.
И пошел дальше, долдоня:
— До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять. До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять…
— Девочки, не стреляйте на бегу, ясно? — весело повторяла за спиной Саша.
АТАКА
Коварство и любовьК Романову присоединился подполковник из штаба.
— Лесовский, — представился он. — Не беспокойтесь, штабс-капитан, я не собираюсь узурпировать ваши полномочия. Просто покажите, где встать. И еще: распорядитесь выдать мне гранат. Когда-то я брал призы по бомбометанию.
— Нет. — Алексей отвел подполковника в сторону. — Я попрошу вас держаться сзади. В сотне шагов от роты. Если что со мной — примете команду.
— Резонно, — кивнул Лесовский. — Всё исполню.
— Возьмите с собой связную, — сказал Романов громко. — Вот ее. — Он показал на Сашу. — Шацкая, будете при подполковнике. Исполняйте его приказания.
Ресницы барышни затрепетали, щеки порозовели. Саша была потрясена таким коварством, но пререкаться с командиром не стала. Жаль — Романов очень на это надеялся. Можно было бы спровоцировать ее на крик или иное вопиющее нарушение дисциплины. И отправить в тыл, под арест.
— Только разместитесь ближе к центру, — попросил Алексей подполковника.
— Как прикажете.
Офицер перекинул винтовку через плечо, пошел прочь по траншее. Но Шацкая не тронулась с места.